Неточные совпадения
— Как
уезжает?! — воскликнул
с испугом Крапчик и почти бегом побежал к своему именитому гостю.
В то утро, которое я буду теперь описывать, в хаотическом доме было несколько потише, потому что старуха, как и заранее предполагала,
уехала с двумя младшими дочерьми на панихиду по муже, а Людмила, сказавшись больной, сидела в своей комнате
с Ченцовым: он прямо от дяди проехал к Рыжовым. Дверь в комнату была несколько притворена. Но прибыл Антип Ильич и вошел в совершенно пустую переднюю. Он кашлянул раз, два; наконец к нему выглянула одна из горничных.
— Старшая, Людмила Николаевна, дома! — проговорил тот утвердительно. — Госпожа адмиральша, может,
с двумя младшими
уехала.
Сенатор, по своей придворной тактике, распростился
с ним в высшей степени любезно, и только, когда Егор Егорыч совсем уже
уехал, он немедля же позвал к себе правителя дел и стал ему пересказывать
с видимым чувством досады...
Катрин,
с исчезновением Ченцова, несколько раз подходила к отцу и умоляла его
уехать.
Родившись и воспитавшись в чистоплотной немецкой семье и сама затем в высшей степени чистоплотно жившая в обоих замужествах, gnadige Frau чувствовала невыносимое отвращение и страх к тараканам, которых, к ужасу своему, увидала в избе Ивана Дорофеева многое множество, а потому нетерпеливо желала поскорее
уехать; но доктор, в силу изречения, что блажен человек, иже и скоты милует, не торопился, жалея лошадей, и стал беседовать
с Иваном Дорофеевым, от которого непременно потребовал, чтобы тот сел.
Сверстовым овладело опасение, не болен ли Егор Егорыч или не
уехал ли куда, и только уж
с подъездом кибитки к крыльцу дома огонек показался в одной задней комнате.
Крапчик очень хорошо понимал, что все это совершилось под давлением сенатора и делалось тем прямо в пику ему; потом у Крапчика
с дочерью
с каждым днем все более и более возрастали неприятности: Катрин
с тех пор, как
уехал из губернского города Ченцов, и
уехал даже неизвестно куда, сделалась совершеннейшей тигрицей; главным образом она, конечно, подозревала, что Ченцов последовал за Рыжовыми, но иногда ей подумывалось и то, что не от долга ли карточного Крапчику он
уехал, а потому можно судить, какие чувства к родителю рождались при этой мысли в весьма некроткой душе Катрин.
— Не знаю-с, что известно графу, но я на днях
уезжаю в Петербург и буду там говорить откровенно о положении нашей губернии и дворянства, — сказал сей последний в заключение и затем, гордо подняв голову, вышел из залы.
Сенатор, прежде чем Звездкин возвратился в кабинет, поспешил занять свое кресло, и когда тот, войдя, доложил
с несколько подобострастною улыбкой, что Крапчик успокоился и
уехал, граф вдруг взглянул на него неприязненно и проговорил...
— Потом, что будто бы… — начал Крапчик уже
с перерывами, — они все вместе даже
уехали в Москву вследствие того, что… Людмиле Николаевне угрожает опасность сделаться матерью.
Перед тем как Рыжовым
уехать в Москву, между матерью и дочерью, этими двумя кроткими существами, разыгралась страшная драма, которую я даже не знаю, в состоянии ли буду
с достаточною прозрачностью и силою передать: вскоре после сенаторского бала Юлия Матвеевна совершенно случайно и без всякого умысла, но тем не менее тихо, так что не скрипнула под ее ногой ни одна паркетинка, вошла в гостиную своего хаотического дома и увидала там, что Людмила была в объятиях Ченцова.
— Хорошо, мамаша, я поеду
с вами… Я знаю, что мне нужно
уехать!..
Адмиральша сошла вниз в свою комнату и велела позвать Сусанну и Музу. Те пришли. Юлия Матвеевна объявила им, что она завтра
уезжает с Людмилой в Москву, потому что той необходимо серьезно полечиться.
— Нет-с, я скоро
уезжаю из Москвы, — проговорил, едва владея собою, Ченцов и быстро сошел вниз, причем он даже придавил несколько Миропу Дмитриевну к перилам лестницы, но это для нее ничего не значило; она продолжала наблюдать, как Ченцов молодцевато сел на своего лихача и съехал
с ее дворика.
Егор Егорыч продолжал держать голову потупленною. Он решительно не мог сообразить вдруг, что ему делать. Расспрашивать?.. Но о чем?.. Юлия Матвеевна все уж сказала!..
Уехать и
уехать, не видав Людмилы?.. Но тогда зачем же он в Москву приезжал? К счастью, адмиральша принялась хлопотать об чае, а потому то уходила в свою кухоньку, то возвращалась оттуда и таким образом дала возможность Егору Егорычу собраться
с мыслями; когда же она наконец уселась, он ей прежде всего объяснил...
Когда от Рыжовых оба гостя их
уехали, Людмила ушла в свою комнату и до самого вечера оттуда не выходила: она сердилась на адмиральшу и даже на Сусанну за то, что они, зная ее положение, хотели, чтобы она вышла к Марфину; это казалось ей безжалостным
с их стороны, тогда как она для долга и для них всем, кажется, не выключая даже Ченцова, пожертвовала.
— Теперь некогда, я сегодня
уезжаю в Петербург, но когда потом, я буду в Москве, то повидаюсь
с вами непременно! — бормотал Егор Егорыч.
Сусанна тем временем, ехав
с Егором Егорычем, несмотря на свою застенчивость, спросила его, неужели он, в самом деле, сегодня
уезжает, в Петербург.
—
Уезжаю!.. Я тут лишний!.. Не нужен!.. Но, — продолжал он уже
с одушевлением и беря Сусанну за руку, — я прошу вас, Сусанна Николаевна, заклинаю писать мне откровенно, что будет происходить в вашей семье.
— Я бы мог, — начал он, — заехать к Александру Яковлевичу Углакову, но он
уехал в свою деревню. Впрочем, все равно, я напишу ему письмо,
с которым вы, когда он возвратится, явитесь к нему, — он вас примет радушно. Дайте мне перо и бумаги!
Прошла осень, прошла зима, и наступила снова весна, а вместе
с нею в описываемой мною губернии совершились важные события: губернатор был удален от должности, — впрочем, по прошению; сенаторская ревизия закончилась, и сенатор — если не в одном экипаже, то совершенно одновременно —
уехал с m-me Клавской в Петербург, после чего прошел слух, что новым губернатором будет назначен Крапчик, которому будто бы обещал это сенатор, действительно бывший последнее время весьма благосклонен к Петру Григорьичу; но вышло совершенно противное (Егор Егорыч недаром, видно, говорил, что граф Эдлерс — старая остзейская лиса): губернатором, немедля же по возвращении сенатора в Петербург, был определен не Петр Григорьич, а дальний родственник графа Эдлерса, барон Висбах, действительный статский советник и тоже камергер.
На другой день ранним утром Катрин
уехала в губернский город; Тулузов тоже поехал вместе
с нею в качестве оборонителя на тот случай, ежели Ченцов вздумает преследовать ее; едучи в одном экипаже
с госпожою своей, Тулузов всю дорогу то заботливо поднимал окно у кареты, если из того чувствовался хотя малейший ветерок, то поправлял подушки под раненым плечом Катрин, причем она ласково взглядывала на него и произносила: «merci, Тулузов, merci!».
Ченцов уже более недели как
уехал из Синькова, а вместе
с ним пропала и Аксюша из Федюхина.
— Неизвестно-с, и староста наш уведомляет меня, что Валерьян Николаич сначала уходил куда-то пешком, а потом приехал в Синьково на двух обывательских тройках; на одну из них уложил свои чемоданы, а на другую сел сам и
уехал!
Еще
с месяц после этой сцены Катрин жила в губернском городе, обдумывая и решая, как и где ей жить? Первоначально она предполагала
уехать в которую-нибудь из столиц
с тем, чтобы там жуировать и даже кутить; но Катрин вскоре сознала, что она не склонна к подобному роду жизни, так как все-таки носила еще пока в душе некоторые нравственные понятия. В результате такого соображения она позвала к себе однажды Тулузова и сказала ему ласковым и фамильярным тоном...
Тулузов на другой день, после трогательно-печального прощания
с Катрин, происшедшего, разумеется, втайне от прислуги,
уехал в губернский город.
— Благодаря бога, имею склонность к добрым делам! — произнес
с чувством Тулузов и, получив квитанцию в представленных им Артасьеву тридцати тысячах, раскланялся
с ним и
уехал.
— Спасибо еще и за то, что не хотела совсем погубить несчастного, — произнес
с горькой иронией Егор Егорыч, — но куда же он
уехал от нее?
— Позвольте и мне тоже проститься
с вами, — произнес печальным и вместе
с тем каким-то диким голосом Аггей Никитич: он никак не ожидал, что так скоро придется ему
уехать из Кузьмищева.
— Ах, очень, очень! — отвечала Миропа Дмитриевна. — Тем больше, что последнее время я чрезвычайно сошлась
с тамошним обществом, и очень жаль будет мне, если нам куда-нибудь придется
уехать.
Затем, ловко сойдя
с возвышения и кланяясь налево и направо, губернатор
уехал; губернский же предводитель, войдя на то же возвышение, предложил дворянам начать баллотировку по уездам. Толпа стала разделяться и сосредоточиваться около своих столиков.
— Шумилов, сведи господина доктора в канцелярию и скажи письмоводителю, чтобы он выдал ему все, о чем он просит! — Затем, расцеловавшись
с Сверстовым и порядком обслюнявив его при этом,
уехал.
Затем он
с Сверстовым, бывшим вместе
с Сусанной Николаевной и gnadige Frau на хорах,
уехал домой из собрания; дамы тоже последовали за ними.
— Это можно сделать! — согласился Лябьев и, написав коротенькую записочку к Музе Николаевне,
уехал вместе
с Углаковым к Феодосию Гаврилычу.
По окончании обеда князь все-таки не
уезжал. Лябьев, не зная, наконец, что делать
с навязчивым и беспрерывно болтающим гостем, предложил ему сесть играть в карты. Князь принял это предложение
с большим удовольствием. Стол для них приготовили в кабинете, куда они и отправились, а дамы и Углаков уселись в зале, около рояля, на клавишах которого Муза Николаевна начала перебирать.
Таким образом откупщики
уехали от него
с носом.
— Ну, и наслаждайся, сколько тебе угодно! — проговорил явно
с насмешкою Лябьев, но в то же время почти
с нежностью поцеловал у жены руку и
уехал.
В продолжение всего остального дня супруги не видались больше. Тулузов тотчас же после объяснения
с женой
уехал куда-то и возвратился домой очень поздно. Екатерина же Петровна в семь часов отправилась в театр, где давали «Гамлета» и где она опять встретилась
с Сусанной Николаевной и
с Лябьевой, в ложе которых сидел на этот раз и молодой Углаков, не совсем еще, кажется, поправившийся после болезни.
— На извозчике!.. Мой-то старичище забрал всех лошадей и
с Калмыком
уехал шестериком на петуший бой… Ишь, какие себе забавы устроивают!.. Так взяла бы да петушиными-то когтями и выцарапала им всем глаза!..
— Нет, нет, и того не делайте! — воскликнула Сусанна Николаевна. — Это тоже сведет меня в могилу и вместе
с тем уморит и мужа… Но вы вот что… если уж вы такой милый и добрый, вы покиньте меня,
уезжайте в Петербург, развлекитесь там!.. Полюбите другую женщину, а таких найдется много, потому что вы достойны быть любимым!
Егор Егорыч ничего, конечно, не мог объяснить ему, и когда гость от него
уехал, он, сойдясь
с Сусанной Николаевной и Музой Николаевной за чаем, поведал им о нечаянном отъезде молодого Углакова в Петербург и об его намерении снова поступить на службу.
Сверстов действительно
уехал, и
уехал далеко, к Аггею Никитичу, для совещания
с ним по делу Тулузова.
— Не знаю и сам! — отвечал Егор Егорыч, несколько удивленный словами Антипа Ильича, так как сей последний никогда не делал ему подобного рода вопросов. — Ты сам видишь, как тут
уехать: Муза Николаевна измучена своим несчастием; Сусанна Николаевна тоже вместе
с нею мучится и, как я подозреваю, даже больна…
— Никак нет-с,
уехал в имение свое; я нарочно заходил к ним на квартиру справляться, но никого там не нашел, и дверь заколочена.
— Да черт
с ним,
с этим делом! Я и не знал даже о существовании такого требования, — проговорил обер-полицеймейстер и
уехал исполнять полученные им приказания.
— Merci, madame, merci! — воскликнул Углаков и, поцеловав
с чувством у Екатерины Петровны руку, а также мотнув приветливо головой камер-юнкеру,
уехал.
На другой день он
уехал в губернский город для представления к владыке, который его весьма любезно принял и долго беседовал
с ним о масонстве, причем отец Василий подробно развил перед ним мнение, на которое он намекал в своей речи, сказанной при венчании Егора Егорыча, о том, что грехопадение Адама началось
с момента усыпления его, так как в этом случае он подчинился желаниям своего тела.
— А я, gnadige Frau, поздравьте меня, скоро
уезжаю с Егором Егорычем за границу.
— Да ведь она года три тому назад, — начал уж шепотом рассказывать ополченец, — убегала от него
с офицером одним, так он, знаете, никому ни единым словом не промолвился о том и всем говорил, что она
уехала к родителям своим.