Неточные совпадения
Куцка немного позавязнул в огороде, проскакивая в него; заяц, между тем, далеко
от него
ушел; но ему наперерез, точно из-под земли, выросла другая дворовая собака — Белка — и начала его настигать…
Он находил, что этому так и надлежало быть, а то куда же им обоим будет деваться
от стыда; но, благодаря бога, благоразумие взяло верх, и они положили, что Аннушка притворится больною и
уйдет лежать к родной тетке своей.
Павел начал петь свои арии с чувством, но заметно уклоняясь
от всяких законов музыки, так что Видостан неоднократно ему кричал: «Постойте, барин, постойте — куда
ушли?» Маленький Шишмарев, как канареечка, сразу же и очень мило пропел все, что ему следовало.
— Когда лучше узнаю историю, то и обсужу это! — отвечал Павел тоже сухо и
ушел; но куда было девать оставшиеся несколько часов до ночи? Павлу пришла в голову мысль сходить в дом к Есперу Иванычу и посмотреть на те места, где он так счастливо и безмятежно провел около года, а вместе с тем узнать, нет ли каких известий и
от Имплевых.
— Золото какое привезли в Москву, содержи, корми его на московских-то харчах, — велика услуга
от него будет! — бормотал он и затем,
уйдя в свою комнатку, затворил в ней сердито дверь, сейчас же разделся и лег.
Павел, чтоб спастись
от одного этого храпа, решился
уйти к заутрени и, сам не зная — куда пришел, очутился в церкви девичьего Никитского монастыря.
Вихров, опять подумав, что Каролина Карловна за что-нибудь рассорилась с Анной Ивановной перед отъездом той на урок и теперь это припоминает, не придал большого значения ее словам, а поспешил взять со стены указанный ему хозяйкой ключ
от номера и проворно
ушел.
— Ну, и черт с тобой! — произнес Павел, когда Плавин
ушел. — Но каков, однако, пролаза, — прибавил он, — на два дня приехал в Москву, успел уже съездить к генерал-губернатору и получить
от него приглашение на бал. У него и маменька такая была, шлендой и звали; по всем важным господам таскалась, вот и он наследовал
от нее это милое свойство.
Павел пожал плечами и
ушел в свою комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна, сидела довольно долго, не двигаясь с места. Лицо ее приняло обычное могильное выражение: темное и страшное предчувствие говорило ей, что на Павла ей нельзя было возлагать много надежд, и что он, как пойманный орел, все сильней и сильней начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь
от нее.
Заинтересуйся в это время Клеопатрой Петровной какой-нибудь господин с обеспеченным состоянием — она ни минуты бы не задумалась сделаться его любовницей и
ушла бы к нему
от Павла; но такого не случилось, а время между тем, этот великий мастер разрубать все гордиевы узлы человеческих отношений, решило этот вопрос гораздо проще и приличнее.
Павел вскоре после того
ушел к Неведомову, чтоб узнать
от того, зачем он едет к Троице, и чтоб поговорить с ним о собственных чувствованиях и отношениях к m-me Фатеевой. В глубине души он все-таки чувствовал себя не совсем правым против нее.
Исчезновение Салова объяснялось очень просто: он, еще прежде того, как-то на одном публичном гулянье встретил Анну Ивановну с мужем и вздумал было возобновлять с ней знакомство, но супруг ее, которому она, вероятно, рассказала все, сделал ему такую сцену, что Салов едва жив
от него
ушел, а потому в настоящем случае, встретив их снова, он за лучшее счел стушеваться; но Вихров ничего этого не знал.
— Да! — отвечал тот. — Это место, например, когда влюбленные сидят на берегу реки и видят вдали большой лес, и им представляется, что если бы они туда
ушли, так скрылись бы
от всех в мире глаз, — это очень поэтично и верно.
— Нет-с, не
уйду я
от вас, — начал он, — и потому именно, что знаю вас лучше, чем вы знаете самое себя: вам тяжелее будет, чем мне, если мы расстанемся с вами навсегда.
За себя — нельзя, а за другую можно! — отвечала Прыхина и больше уже до самого бала не
уходила от Захаревских; даже свой бальный наряд она стала надевать на себя у них, а вместе с тем наряжала и Юлию, вряд ли еще не с большим увлечением, чем самое себя.
Угодник, по преданию, сам выбирал это место для поселения своего; монастырь стоял на обрыве крутой горы, подошва которой
уходила в озеро, раскидывающееся
от монастыря верст на пятнадцать кругом.
Главные-то бунтовщики в лес
от нас
ушли; прислали после того вместо исправника другого… привели еще свежей команды, и стали мы тут военным постоем в селенье, и что приели у них, боже ты мой!
Мужики потом рассказали ему, что опекун в ту же ночь, как Вихров уехал
от него, созывал их всех к себе, приказывал им, чтобы они ничего против него не показывали, требовал
от них оброки, и когда они сказали ему, что до решения дела они оброка ему не дадут, он грозился их пересечь и велел было уж своим людям дворовым розги принести, но они не дались ему и
ушли.
— Чтобы вам было проще со мной, я скажу о себе: подкидыш, воспитывалась в сиротском приюте, потом сдали в монастырскую школу, там выучилась золотошвейному делу, потом была натурщицей, потом [В раннем варианте чернового автографа после: потом — зачеркнуто: три года жила с одним живописцем, натурщицей была, потом меня отбил у него один писатель, но я через год
ушла от него, служила.] продавщицей в кондитерской, там познакомился со мной Иван.
Неточные совпадения
— Ну, ты не поверишь, я так
от этого отвык, что это-то мне и совестно. Как это? Пришел чужой человек, сел, посидел безо всякого дела, им помешал, себя расстроил и
ушел.
— Он всё не хочет давать мне развода! Ну что же мне делать? (Он был муж ее.) Я теперь хочу процесс начинать. Как вы мне посоветуете? Камеровский, смотрите же за кофеем —
ушел; вы видите, я занята делами! Я хочу процесс, потому что состояние мне нужно мое. Вы понимаете ли эту глупость, что я ему будто бы неверна, с презрением сказала она, — и
от этого он хочет пользоваться моим имением.
Со смешанным чувством досады, что никуда не
уйдешь от знакомых, и желания найти хоть какое-нибудь развлечение
от однообразия своей жизни Вронский еще раз оглянулся на отошедшего и остановившегося господина; и в одно и то же время у обоих просветлели глаза.
— Костя! сведи меня к нему, нам легче будет вдвоем. Ты только сведи меня, сведи меня, пожалуйста, и
уйди, — заговорила она. — Ты пойми, что мне видеть тебя и не видеть его тяжелее гораздо. Там я могу быть, может быть, полезна тебе и ему. Пожалуйста, позволь! — умоляла она мужа, как будто счастье жизни ее зависело
от этого.