Неточные совпадения
Г-жа Захаревская,
тогда еще просто Маремьяша, была мещанскою девицею; сама доила коров, таскала навоз в свой сад и потом, будучи чиста и невинна,
как младенец, она совершенно спокойно и бестрепетно перешла в пьяные и развратные объятия толстого исправника.
Бедный Еспер Иваныч и того уж не мог сообразить; приезжай к нему Мари, когда он еще был здоров, он поместил бы ее
как птичку райскую, а теперь Анна Гавриловна, когда уже сама сделает что-нибудь,
тогда привезет его в креслах показать ему.
Сказать ей прямо о том у него не хватало, разумеется, ни уменья, ни смелости, тем более, что Мари, умышленно или нет, но даже разговор об чем бы то ни было в этом роде
как бы всегда отклоняла, и юный герой мой ограничивался тем, что восхищался перед нею выходившими
тогда библейскими стихотворениями Соколовского.
— Друг мой!.. — воскликнула Фатеева. — Я никак не могла
тогда сказать вам того! Мари умоляла меня и взяла с меня клятву, чтобы я не проговорилась вам о том как-нибудь. Она не хотела,
как сама мне говорила, огорчать вас. «Пусть, говорит, он учится теперь
как можно лучше!»
И точно, что — отдери он
тогда меня,
как хотелось ему того, я бы — хоть бросай свое дело; потому,
как я спрошу после того с какого-нибудь подчиненного своего али накажу их же пропойцу-мужичонка, — он мне прямо в глаза бухнет: «Ты сам — сеченый!».
Подрясник этот у него еще
тогда был новый, а не провонялый,
как теперь…
— И поверьте мне, — продолжала Фатеева,
как бы не слушая его, — я несчастная, но не потерянная женщина.
Тогда вы не хотели замечать меня…
— Нет, и никогда не возвращу! — произнесла Клеопатра Петровна с ударением. — А то, что он будет писать к генерал-губернатору — это решительный вздор! Он и
тогда,
как в Петербург я от него уехала, писал тоже к генерал-губернатору; но Постен очень покойно свез меня в канцелярию генерал-губернатора; я рассказала там, что приехала в Петербург лечиться и что муж мой требует меня, потому что домогается отнять у меня вексель. Мне сейчас же выдали какой-то билет и написали что-то такое к предводителю.
Вихров глядел на него с некоторым недоумением: он тут только заметил, что его превосходительство был сильно простоват; затем он посмотрел и на Мари. Та старательно намазывала масло на хлеб, хотя этого хлеба никому и не нужно было. Эйсмонд,
как все замечали, гораздо казался умнее, когда был полковником, но
как произвели его в генералы, так и поглупел… Это, впрочем,
тогда было почти общим явлением: развязнее, что ли, эти господа становились в этих чинах и больше высказывались…
Он
тогда еще был очень красивый кирасирский офицер, в белом мундире, и я бог знает
как обрадовалась этому сватанью и могу поклясться перед богом, что первое время любила моего мужа со всею горячностью души моей; и когда он вскоре после нашей свадьбы сделался болен, я,
как собачонка, спала, или, лучше сказать, сторожила у его постели.
— С моей стороны очень просто вышло, — отвечал Салов, пожимая плечами, — я очутился
тогда,
как Ир, в совершенном безденежье; а там слух прошел, что вот один из этих же свиней-миллионеров племянницу свою, которая очутилась от него, вероятно, в известном положении, выдает замуж с тем только, чтобы на ней обвенчаться и возвратить это сокровище ему назад… Я и хотел подняться на эту штуку…
«Ах, бестия, шельма, ругает того маляра, перепортил всю работу; у тебя, говорит, все глаже и чище становится,
как стеклышко, а у того все уж облезло!» И пошел я, братец, после того в знать великую; дворянство
тогда после двенадцатого года шибко строилось, — ну, тут уж я и побрал денежек, поплутовал, слава тебе господи!
— Я к нему
тогда вошла, — начала m-lle Прыхина, очень довольная, кажется, возможностью рассказать о своих деяниях, — и прямо ему говорю: «Петр Ермолаевич, что, вы вашу жену намерены оставить без куска хлеба, за что, почему,
как?» — просто к горлу к нему приступила. Ну, ему,
как видно, знаете, все уже в жизни надоело. «Эх, говорит, давайте перо, я вам подпишу!». Батюшка-священник уже заранее написал завещание; принесли ему, он и подмахнул все состояние Клеопаше.
— Нет, больше того!.. Виц-директором, что ли, каким-то сделан!..
Как тогда в Питер-то воротился отсюда, так в эту должность и произвели его.
— Вы так
тогда нечаянно из собрания исчезли, — говорил лукаво Кергель,
как бы ничего не знавший и не ведавший.
—
Тогда,
как ты к ней из собрания уехал… — продолжал Живин, — поднялись по городу крики… стали говорить, что ты женишься даже на ней, и больше всех это огорчило одного доктора у нас молоденького.
— Нехорошо-то очень, пожалуй, и не сделается! — возразил ей почти со вздохом доктор. — Но тут вот
какая беда может быть: если вы останетесь в настоящем положении, то эти нервные припадки, конечно, по временам будут смягчаться, ожесточаться, но все-таки ничего, — люди от этого не умирают; но сохрани же вас бог, если вам будет угрожать необходимость сделаться матерью, то я
тогда не отвечаю ни за что.
Когда известная особа любила сначала Постена, полюбила потом вас… ну, я думала, что в том она ошиблась и что вами ей не увлечься было трудно, но я все-таки всегда ей говорила: «Клеопаша, это последняя любовь, которую я тебе прощаю!» — и, положим, вы изменили ей, ну, умри
тогда, умри, по крайней мере, для света, но мы еще, напротив, жить хотим… у нас сейчас явился доктор, и мне всегда давали такой тон, что это будто бы возбудит вашу ревность; но вот наконец вы уехали, возбуждать ревность стало не в ком, а доктор все тут и оказывается, что давно уж был такой же amant [любовник (франц.).] ее,
как и вы.
— Не знаю-с. Меня поутру,
как священники-то пришли служить, замертво почесть подняли, со всеми этими поличными моими вещами, и прямо же
тогда в острог, в лазарет, и привезли.
— Нет, не фальшивые, а требовали настоящих!
Как теперь вот гляжу, у нас их в городе после того человек сто кнутом наказывали. Одних палачей, для наказания их, привезено было из разных губерний четверо. Здоровые такие черти, в красных рубахах все; я их и вез, на почте
тогда служил; однакоже скованных их везут, не доверяют!.. Пить
какие они дьяволы; ведро, кажется, водки выпьет, и то не заметишь его ни в одном глазе.
— Ну, прекрасно-с, это в отношении единоверцев — их можно считать отступниками от раз принятой веры; но
тогда, разумеется, никто больше из расколу в единоверие переходить не будет;
как же с другими-то раскольниками сделать?
—
Тогда они устно слышали от него учение, а мы ныне из книг божественных оное почерпаем: нас, священников, и философии греческой учили, и риторике, и истории церкви христианской, — нам можно разуметь священное писание; а что же их поп и учитель —
какое ученье имел? Он — такой же мужик, только плутоватей других!
После всех гадостей и мерзостей, которые обыкновенно обнаруживались при каждом почти исследовании деяний человеческих, он видел тихий, мирный лес, цветущие луга, желтеющие нивы, — о,
как тогда казалась ему природа лучше людей!
— Каналья этакий! — произнес он. — Да и вы, господа чиновники, удивительное дело,
какой нынче пустой народ стали! Вон у меня покойный дядя исправником был…
Тогда, знаете, этакие французские камзолы еще носили… И
как, бывало, он из округи приедет, тетушка сейчас и лезет к нему в этот камзол в карманы: из одного вынимает деньги, что по округе собрал, а из другого — волосы человечьи — это он из бород у мужиков надрал. У того бы они квасу не выпустили!
Однажды, это было в пятницу на страстной неделе, Вихров лежал, закинув голову на подушки; ему невольно припоминалась другая, некогда бывшая для него страстная неделя, когда он жил у Крестовниковых:
как он был
тогда покоен, счастлив;
как мало еще знал всех гадостей людских;
как он верил в то время в жизнь, в правду, в свои собственные силы; а теперь все это было разбито — и что предстояло впереди, он еще и сам не знал хорошенько.
— И это справедливо, — подтвердил Вихров, — злое начало,
как его ни заковывай, непременно в жизни человеческой начнет проявляться — и все больше и больше, пока снова не произнесутся слова любви и освобождения:
тогда оно опять пропадает… Но кто ж тебе все это рассказывал? — прибавил он, обращая с радушием свое лицо к Груне.
Она еще говорила:
как Христос
тогда сошел в ад — всех грешников и увел с собою, только одного царя Соломона оставил там.
Перед Вихровым в это время стоял старик с седой бородой, в коротенькой черной поддевке и в солдатских, с высокими голенищами, сапогах. Это был Симонов. Вихров,
как тогда посылали его на службу, сейчас же распорядился, чтобы отыскали Симонова, которого он сделал потом управляющим над всем своим имением. Теперь он, по крайней мере, с полчаса разговаривал с своим старым приятелем, и все их объяснение больше состояло в том, что они говорили друг другу нежности.
— Он мало что актер скверный, — сказал Абреев, — но
как и человек, должно быть, наглый. На днях явился ко мне, привез мне кучу билетов на свой бенефис и требует, чтобы я раздавал их. Я отвечал ему, что не имею на это ни времени, ни желания.
Тогда он, пользуясь слабостью Кергеля к mademoiselle Соколовой, навалил на него эти билеты, — ужасный господин.