Анна Гавриловна, — всегда обыкновенно переезжавшая и жившая с Еспером Иванычем в городе, и видевши, что он почти каждый вечер ездил к князю, — тоже, кажется, разделяла это мнение, и один только ум и высокие качества сердца удерживали ее в этом случае: с достодолжным смирением она сознала, что не могла же собою наполнять всю жизнь Еспера Иваныча, что, рано или поздно, он должен был полюбить женщину, равную ему по положению и по воспитанию, — и как некогда принесла ему в жертву свое материнское чувство, так и теперь задушила в себе чувство ревности, и (что бы там
на сердце ни было) по-прежнему была весела, разговорчива и услужлива, хотя впрочем, ей и огорчаться было не от чего…
Неточные совпадения
Захаревский сейчас же явился
на помощь к начальнику своему и тоже совершенно покойно и бестрепетно предложил Маремьяне Архиповне руку и
сердце, и получил за это место станового.
После отца у него осталась довольно большая библиотека, — мать тоже не жалела и давала ему денег
на книги, так что чтение сделалось единственным его занятием и развлечением; но
сердце и молодая кровь не могут же оставаться вечно в покое: за старухой матерью ходила молодая горничная Аннушка, красавица из себя.
— Родительскому-то
сердцу, понимаете, хочется поскорее знать, — говорил, не обращая внимания
на слова сына и каким-то жалобным тоном, полковник.
Вот что забавляло теперь этого человека. Анна Гавриловна очень хорошо это понимала, и хоть у ней кровью
сердце обливалось, но она все-таки продолжала его забавлять подобным образом. Мари, все время, видимо, кого-то поджидавшая, вдруг как бы вся превратилась в слух.
На дворе послышался легкий стук экипажа.
Она, в свою очередь, кажется, заметила не совсем благоприятное впечатление, произведенное избранником
сердца ее
на Павла, и ей, как видно, хотелось по этому поводу переговорить с ним, потому что она, явно без всякой особенной надобности, услала Постена.
Павел, как мы видели, несколько срезавшийся в этом споре, все остальное время сидел нахмурившись и насупившись;
сердце его гораздо более склонялось к тому, что говорил Неведомов; ум же, — должен он был к досаде своей сознаться, — был больше
на стороне Салова.
«Не лучше ли бы было, — думал Павел с горечью в
сердце, глядя, как все они с усердием молились, — чем возлагать надежды
на неведомое существо, они выдумали бы себе какой-нибудь труд поумней или выбили бы себе другое социальное положение!»
В день отъезда, впрочем, старик не выдержал и с утра еще принялся плакать. Павел видеть этого не мог без боли в
сердце и без некоторого отвращения. Едва выдержал он минуты последнего прощания и благословения и, сев в экипаж, сейчас же предался заботам, чтобы Петр не спутался как-нибудь с дороги. Но тот ехал слишком уверенно: кроме того, Иван, сидевший рядом с ним
на козлах и любивший, как мы знаем, покритиковать своего брата, повторял несколько раз...
Вскоре раздалось довольно нестройное пение священников. Павла точно ножом кольнуло в
сердце. Он взглянул
на Мари; она стояла с полными слез глазами, но ему и это показалось притворством с ее стороны.
Павел между тем глядел в угол и в воображении своем представлял, что, вероятно, в их длинной зале расставлен был стол, и труп отца, бледный и похолоделый, положен был
на него, а теперь отец уже лежит в земле сырой, холодной, темной!.. А что если он в своем одночасье не умер еще совершенно и ожил в гробу? У Павла
сердце замерло, волосы стали дыбом при этой мысли. Он прежде всего и как можно скорее хотел почтить память отца каким-нибудь серьезно добрым делом.
Павел тоже с удовольствием и одобрительно
на нее смотрел: у него опять уже
сердце забилось столь знакомым ему чувством к Мари.
Вот про царей говорят, что царям больно жизнь хороша, а на-ка, попробуй кто, — так не понравится, пожалуй: руками-то и ногами глину месить легче, чем сердцем-то о каком деле скорбеть!
— Нет-с у меня! — отвечал он ей с
сердцем. — «С дурой этой говорить больше нечего», — решил он мысленно и посмотрел
на Клеопатру Петровну. Та сидела, как-то надувшись.
Живин посмотрел
на него сердито: ему казалось подлым так насильственно врываться в
сердце другого.
Мари, когда ушел муж, сейчас же принялась писать прежнее свое письмо: рука ее проворно бегала по бумаге; голубые глаза были внимательно устремлены
на нее. По всему заметно было, что она писала теперь что-то такое очень дорогое и близкое ее
сердцу.
— Где тут, какая теперь служба, — отвечал опять как бы с
сердцем монах, — настоятель-то в отлучке, а братия вся
на работе.
— Зачем же
на службу? — спросила Мари, чутьем
сердца понимавшая, что это было всего тяжелее для Вихрова.
Дама
сердца у губернатора очень любила всякие удовольствия, и по преимуществу любила она составлять благородные спектакли — не для того, чтобы играть что-нибудь
на этих спектаклях или этак, как любили другие дамы, поболтать
на репетициях о чем-нибудь, совсем не касающемся театра, но она любила только наряжаться для театра в костюмы театральные и, может быть, делала это даже не без цели, потому что в разнообразных костюмах она как будто бы еще сильней производила впечатление
на своего сурового обожателя: он смотрел
на нее, как-то более обыкновенного выпуча глаза, через очки, негромко хохотал и слегка подрягивал ногами.
— А это штука еще лучше! — произнес доктор как бы про себя и потом снова задиктовал: — Правое ухо до половины оторвано;
на шее — три пятна с явными признаками подтеков крови;
на груди переломлено и вогнуто вниз два ребра; повреждены легкие и
сердце. Внутренности и вскрывать нечего. Смерть прямо от этого и последовала, — видите все это?
Вихров, разумеется, очень хорошо понимал, что со стороны высокого мужика было одно только запирательство; но как его было уличить: преступник сам от своих слов отказывался, из соседей никто против богача ничего не покажет, чиновники тоже не признаются, что брали от него взятки; а потому с сокрушенным
сердцем Вихров отпустил его, девку-работницу сдал
на поруки хозяевам дома, а Парфена велел сотскому и земскому свезти в уездный город, в острог.
— Не шутки, а, право, уж скучно
на все это смотреть! — отвечал с
сердцем инженер.
— Все запишут! — отвечал ему с
сердцем Вихров и спрашивать народ повел в село. Довольно странное зрелище представилось при этом случае: Вихров, с недовольным и расстроенным лицом, шел вперед; раскольники тоже шли за ним печальные; священник то
на того, то
на другого из них сурово взглядывал блестящими глазами. Православную женщину и Григория он велел старосте вести под присмотром — и тот поэтому шел невдалеке от них, а когда те расходились несколько, он говорил им...
— Чем
на других-то, иерей честной, указывать, не лучше ли прежде
на себя взглянуть: пастырь
сердцем добрым и духом кротким привлекает к себе паству; при вашем предшественнике никогда у них никаких делов не было, а при вас пошли…
— Может быть, найдутся такие чувствительные
сердца, благо они
на свете не переводятся, — сказал инженер.
Пока она думала и надеялась, что Вихров ответит ей
на ее чувство, — она любила его до страсти, сентиментальничала, способна была, пожалуй, наделать глупостей и неосторожных шагов; но как только услыхала, что он любит другую, то сейчас же поспешила выкинуть из головы все мечтания, все надежды, — и у нее уже остались только маленькая боль и тоска в
сердце, как будто бы там что-то такое грызло и вертело.
Мне иногда казалось, что ты, смотря
на мою жизнь, как будто бы спрашивал взглядом твоим: за что я полюбила мужа моего и отдала ему руку и
сердце?
— Очень просто, тогда военные были в моде;
на меня — девочку — это и подействовало; кроме того, все говорили, что у него
сердце прекрасное.