Неточные совпадения
При этом ему невольно припомнилось,
как его самого, — мальчишку лет пятнадцати, — ни в чем не виновного, поставили в полку под ранцы с песком, и
как он терпел, терпел эти мученья, наконец, упал, кровь хлынула у него из гортани; и
как он потом сам, уже в чине капитана, нагрубившего ему солдата велел наказать; солдат продолжал грубить; он велел его наказывать больше, больше; наконец, того на шинели снесли без чувств в лазарет;
как потом, проходя по лазарету, он
видел этого солдата с впалыми глазами, с искаженным лицом, и затем солдат этот через несколько дней умер, явно им засеченный…
Полковник теперь
видел, точно въявь, перед собою его искаженное, с впалыми глазами, лицо, и его искривленную улыбку, которою он
как бы говорил: «А!..
Анна Гавриловна, — всегда обыкновенно переезжавшая и жившая с Еспером Иванычем в городе, и
видевши, что он почти каждый вечер ездил к князю, — тоже, кажется, разделяла это мнение, и один только ум и высокие качества сердца удерживали ее в этом случае: с достодолжным смирением она сознала, что не могла же собою наполнять всю жизнь Еспера Иваныча, что, рано или поздно, он должен был полюбить женщину, равную ему по положению и по воспитанию, — и
как некогда принесла ему в жертву свое материнское чувство, так и теперь задушила в себе чувство ревности, и (что бы там на сердце ни было) по-прежнему была весела, разговорчива и услужлива, хотя впрочем, ей и огорчаться было не от чего…
—
Как твоя фамилия? — спросил полковник служивого,
видя,
как тот все проворно и молодецки делает.
Отчего Павел чувствовал удовольствие,
видя,
как Плавин чисто и отчетливо выводил карандашом линии, —
как у него выходило на бумаге совершенно то же самое, что было и на оригинале, — он не мог дать себе отчета, но все-таки наслаждение ощущал великое; и вряд ли не то ли же самое чувство разделял и солдат Симонов, который с час уже пришел в комнаты и не уходил, а, подпершись рукою в бок, стоял и смотрел,
как барчик рисует.
Плавин шел по ней привычной ногой, а Павел, следовавший за ним, от переживаемых ощущений решительно не
видел, по
какой дороге он идет, — наконец спотыкнулся, упал в яму, прямо лицом и руками в снег, — перепугался очень, ушибся.
Громадное самолюбие этого юноши до того было уязвлено неудачею на театре, что он был почти не в состоянии
видеть Павла,
как соперника своего на драматическом поприще; зато сей последний, нельзя сказать, чтобы не стал в себе воображать будущего великого актера.
Он в ней первой
увидел, или, лучше сказать, в первой в ней почувствовал женщину: он
увидел ее белые руки, ее пышную грудь, прелестные ушки, и с
каким бы восторгом он все это расцеловал!
—
Видишь,
какой я стал! — проговорил Еспер Иваныч с грустною усмешкою.
Если бы Павел мог
видеть лицо Фатеевой, то
увидел бы,
как она искренно усмехнулась всей этой тираде его.
Павел ничего не
видел, что Мари обращалась с ним
как с очень еще молодым мальчиком, что m-me Фатеева смотрела на него с каким-то грустным участием и, по преимуществу, в те минуты, когда он бывал совершенно счастлив и доволен Мари.
Проговоря это, m-me Фатеева закрыла глаза,
как бы затем, чтобы не
увидели в них, что в душе у ней происходит.
Еспер Иваныч,
увидев племянника,
как бы повеселел немного.
Павел догадался, что это был старший сын Захаревского — правовед; другой сын его — в безобразных кадетских штанах, в выворотных сапогах, остриженный под гребенку — сидел рядом с самим Ардальоном Васильевичем, который все еще был исправником и сидел в той же самой позе,
как мы
видели его в первый раз, только от лет он очень потучнел, обрюзг, сделался еще более сутуловат и совершенно поседел.
В настоящую минуту он почти не слушал его: у него,
как гвоздь, сидела в голове мысль, что вот он находится в какой-нибудь версте или двух от Мари и через какие-нибудь полчаса мог бы ее
видеть; и он решился ее
видеть, будь она там замужем или нет — все равно!
«Стоило семь лет трудиться, — думал он, — чтобы очутиться в удушающей,
как тюрьма, комнате, бывать в гостях у полуидиота-дяди и
видеть счастье изменившей женщины!
Он вышел из номеров m-me Гартунг
как бы несколько опешенный: все, что он
видел там, его очень удивило и поразило.
Заморив наскоро голод остатками вчерашнего обеда, Павел велел Ваньке и Огурцову перевезти свои вещи, а сам, не откладывая времени (ему невыносимо было уж оставаться в грязной комнатишке Макара Григорьева), отправился снова в номера, где прямо прошел к Неведомову и тоже сильно был удивлен тем, что представилось ему там: во-первых, он
увидел диван, очень
как бы похожий на гроб и обитый совершенно таким же малиновым сукном,
каким обыкновенно обивают гроба; потом, довольно большой стол, покрытый уже черным сукном, на котором лежали: череп человеческий, несколько ручных и ножных костей, огромное евангелие и еще несколько каких-то больших книг в дорогом переплете, а сзади стола, у стены, стояло костяное распятие.
Целую неделю Вихров горел
как на угольях. Профессора он
видел в университете, но тот ни слова не говорил с ним об его произведении.
Павел,
как мы
видели, несколько срезавшийся в этом споре, все остальное время сидел нахмурившись и насупившись; сердце его гораздо более склонялось к тому, что говорил Неведомов; ум же, — должен он был к досаде своей сознаться, — был больше на стороне Салова.
— Неведомова-то! — воскликнул Салов. — Да разве вы не
видите, что он сумасшедший… Одежда-то его, а!..
Как одежда-то его вам нравится?
Она,
как показалось Павлу, была с ним нисколько не менее любезна, чем и с Неведомовым, который был на уроке и позапоздал прийти к началу обеда, но когда он пришел, то,
увидев вновь появившегося молодого человека, радостно воскликнул: «Боже мой, Марьеновский!
— А вот — сам побольше поживешь с ними, да поуправляешь ими — и
увидишь,
как они не виноваты! — возразил ему на это полковник.
Павел сам
видел,
как полковник прогнал одну девочку, забравшуюся в его огород — нарвать этого луку.
Между тем двери в церковь отворились, и в них шумно вошла — только что приехавшая с колокольцами — становая. Встав впереди всех, она фамильярно мотнула головой полковнику но,
увидев Павла, в студенческом, с голубым воротником и с светлыми пуговицами, вицмундире, она
как бы даже несколько и сконфузилась: тот был столичная штучка!
Павел дал шпоры своей лошади и поехал. Вся жизнь, которую он
видел в стану, показалась ему, с одной стороны, какою-то простою, а с другой — тяжелою, безобразною и исковерканною, точно кривулина
какая.
Госпожа Татьяна эта, я уверен, в то время,
как встретилась с Онегиным на бале, была в замшевых башмаках — ну, и ему она могла показаться и светской, и неприступной, но
как же поэт-то не
видел тут обмана и увлечения?
— Ну, вот
видишь! — подхватил
как бы даже с удовольствием полковник. — Мне, братец, главное, то понравилось, что ты ему во многом не уступал: нет, мол, ваше превосходительство, не врите!
—
Какие же это могут быть дамы? — спросил Павел с волнением в голосе и, не утерпев долее дожидаться, вышел на крыльцо, чтобы поскорее
увидеть, кто такие приехали.
— А то знаете еще что, — продолжала она, расходившись, — у папаши работал плотник и
какой ведь неосторожный народ! — рубил да топором себе все четыре пальца и отрубил; так и валяются пальцы-то в песке! Я сама
видела.
Обе дамы,
как мы
видим, заговаривали с полковником все о страшном: они, вероятно, его самого считали немножко за тигра кровожадного.
Все повернули назад. В перелеске m-lle Прыхина опять с каким-то радостным визгом бросилась в сторону: ей, изволите
видеть, надо было сорвать росший где-то вдали цветок, и она убежала за ним так далеко, что совсем скрылась из виду. M-me Фатеева и Павел, остановившись
как бы затем, чтобы подождать ее, несколько времени молча стояли друг против друга; потом, вдруг Павел зачем-то, и сам уже не отдавая себе в том отчета, протянул руку и проговорил...
В день отъезда, впрочем, старик не выдержал и с утра еще принялся плакать. Павел
видеть этого не мог без боли в сердце и без некоторого отвращения. Едва выдержал он минуты последнего прощания и благословения и, сев в экипаж, сейчас же предался заботам, чтобы Петр не спутался как-нибудь с дороги. Но тот ехал слишком уверенно: кроме того, Иван, сидевший рядом с ним на козлах и любивший,
как мы знаем, покритиковать своего брата, повторял несколько раз...
У Еспера Иваныча он застал,
как и следует у новорожденного, в приемных комнатах некоторый парад. Встретивший его Иван Иваныч был в белом галстуке и во фраке; в зале был накрыт завтрак; но видно было, что никто ни к одному блюду и не прикасался. Тут же Павел
увидел и Анну Гавриловну; но она до того постарела, что ее узнать почти было невозможно!
И она привела Павла в спальную Еспера Иваныча, окна которой были закрыты спущенными зелеными шторами, так что в комнате царствовал полумрак. На одном кресле Павел
увидел сидящую Мари в парадном платье, приехавшую,
как видно, поздравить новорожденного. Она похудела очень и заметно была страшно утомлена. Еспер Иваныч лежал, вытянувшись, вверх лицом на постели; глаза его как-то бессмысленно блуждали по сторонам; самое лицо было налившееся, широкое и еще более покосившееся.
— Ну, так я, ангел мой, поеду домой, — сказал полковник тем же тихим голосом жене. — Вообразите,
какое положение, — обратился он снова к Павлу, уже почти шепотом, — дяденька, вы изволите
видеть, каков; наверху княгиня тоже больна, с постели не поднимается; наконец у нас у самих ребенок в кори; так что мы целый день — то я дома, а Мари здесь, то я здесь, а Мари дома… Она сама-то измучилась; за нее опасаюсь, на что она похожа стала…
— Очень! Но меня гораздо более тревожит то, что я
как поехала — говорила) ему, писала потом, чтобы он мне проценты по векселю выслал, на которые я могла бы жить, но он от этого решительно отказывается… Чем же я после того буду жить? Тебя мне обременять этим, я
вижу, невозможно: ты сам очень немного получаешь.
— Форс тоже держат, — подхватил Макар Григорьев, — коли на богатой женится, так чтобы она думала, что и он богат; а
как окрутят, так после и
увидят, что свищ только один, прохвост, больше ничего, по-нашему, по-мужицки, сказать…
Мари,
увидев и узнав Павла, заметно обрадовалась и даже
как бы несколько сконфузилась.
— Что тебе мешает? Поезжай сам за ней в деревню!.. — И на лице Мари,
как легкое облако, промелькнула тень печали; Павел и это
видел.
Малейшие стоны его, я вообразить не могу, до
какой степени раздирали мне сердце, но, впрочем, ты сам знаешь по собственному опыту, что я в привязанностях моих пределов не знаю, и вдруг за все это, за всю любовь и службу моему супругу, я начинаю
видеть, что он все чаще и чаще начинает приезжать домой пьяный.
Надобно быть женщиной, чтобы понять,
как ужасно
видеть пьяным близкого человека.
— Ну вот
видите! — перебил его Вихров. — Пока вам не удалось еще развратить меня до карт, то я предлагаю вам устроить другого рода аферу на мой счет: свезите меня в какое-нибудь увеселительное заведение, и я вам выставлю от себя вино и ужин,
какой вы хотите.
Вижу, мой товарищ взял за окно по полтора рубли, а красит его
как бы в полтинник.
Ванька вспомнил, что в лесу этом да и вообще в их стороне волков много, и страшно струсил при этой мысли: сначала он все Богородицу читал, а потом стал гагайкать на весь лес, да
как будто бы человек десять кричали, и в то же время что есть духу гнал лошадь, и таким точно способом доехал до самой усадьбы; но тут сообразил, что Петр, пожалуй,
увидит, что лошадь очень потна, — сам сейчас разложил ее и, поставив в конюшню, пошел к барину.
У Вихрова в это время сидел священник из их прежнего прихода, где похоронен был его отец, — священник еще молодой, года два только поставленный в свой сан и,
как видно, очень робкий и застенчивый. Павел разговаривал с ним с уважением, потому что все-таки ожидал в нем
видеть хоть несколько образованного человека.
Иван,
видя, что дело повернулось в гораздо более умеренную сторону, чем он ожидал, сейчас опять придал себе бахваловато-насмешливую улыбку, проговорил: «Мне
как прикажете-с!» — и ушел. Он даже ожидал, что вечером опять за ним придут и позовут его в комнаты и что барин ничего ему не скажет, а, напротив, сам еще
как будто бы стыдиться его будет.
Клеопатру Петровну просто мучила ревность: она всюду и везде
видела Анну Ивановну, а прочего ничего почти и не слыхала; что касается до m-lle Прыхиной, то ее равнодушие должен я объяснить тоже взглядом ее на литературу: достойная девица эта,
как мы знаем, была с чрезвычайно пылким и возвышенным воображением; она полагала, что перу писателя всего приличнее описывать какого-нибудь рыцаря, или, по крайней мере, хоть и штатского молодого человека, но едущего на коне, и с ним встречается его возлюбленная в платье амазонки и тоже на коне.
Только целовальник мне вдруг говорит: «Я-ста, говорит, и не бирал никакого мешка!» Такая меня злость взяла: чувствую, что сам-то я
какое воровство и мошенничество сделал, и
вижу, что против меня то же делают, и начал я этого целовальника утюжить, и
как я его не убил — не знаю…
Присмотревшись хорошенько к Доброву, Вихров
увидел, что тот был один из весьма многочисленного разряда людей в России, про которых можно сказать, что не пей только человек — золото бы был: честный, заботливый, трудолюбивый, Добров в то же время был очень умен и наблюдателен, так у него ничего не могло с глазу свернуться. Вихров стал его слушать,
как мудреца какого-нибудь.