Неточные совпадения
Вообще, кажется, весь божий мир занимал его более со стороны ценности, чем какими-либо другими качествами; в детском своем умишке он задавал себе иногда
такого рода вопрос: что, сколько бы дали за весь земной шар,
если бы бог кому-нибудь продал его?
— На свете
так мало людей, — начала она, прищуривая глаза, — которые бы что-нибудь для кого сделали, что право,
если самой кому хоть чем-нибудь приведется услужить,
так так этому радуешься, что и сказать того нельзя…
— Для чего, на кой черт? Неужели ты думаешь, что
если бы она смела написать,
так не написала бы? К самому царю бы накатала, чтобы только говорили, что вот к кому она пишет; а то видно с ее письмом не только что до графа, и до дворника его не дойдешь!.. Ведь как надула-то, главное: из-за этого дела я пять тысяч казенной недоимки с нее не взыскивал, два строгих выговора получил за то; дадут еще третий, и под суд!
Еспер Иванович понял, что в душе старика страшно боролись: с одной стороны, горячая привязанность к сыну, а с другой — страх, что
если он оставит хозяйство,
так непременно разорится; а потому Имплев более уже не касался этой больной струны.
Говоря это, старик маскировался: не того он боялся, а просто ему жаль было платить немцу много денег, и вместе с тем он ожидал, что
если Еспер Иваныч догадается об том,
так, пожалуй, сам вызовется платить за Павла; а Вихров и от него, как от Александры Григорьевны, ничего не хотел принять: странное смешение скупости и гордости представлял собою этот человек!
— Еще бы!.. Отец вот твой, например, отличный человек: и умный, и добрый; а
если имеет какие недостатки,
так чисто как человек необразованный: и скупенек немного, и не совсем благоразумно строг к людям…
Про Еспера Иваныча и говорить нечего: княгиня для него была святыней, ангелом чистым, пред которым он и подумать ничего грешного не смел; и
если когда-то позволил себе смелость в отношении горничной, то в отношении женщины его круга он, вероятно, бежал бы в пустыню от стыда, зарылся бы навеки в своих Новоселках,
если бы только узнал, что она его подозревает в каких-нибудь, положим, самых возвышенных чувствах к ней; и
таким образом все дело у них разыгрывалось на разговорах, и то весьма отдаленных, о безумной, например, любви Малек-Аделя к Матильде […любовь Малек-Аделя к Матильде.
Павел, все это время ходивший по коридору и повторявший умственно и,
если можно
так выразиться, нравственно свою роль, вдруг услышал плач в женской уборной. Он вошел туда и увидел, что на диване сидел, развалясь, полураздетый из женского костюма Разумов, а на креслах маленький Шишмарев, совсем еще не одетый для Маруси. Последний заливался горькими слезами.
Павел все это время стоял бледный у дверей залы: он всего более боялся, что
если его выгонят,
так это очень огорчит старика-отца.
— Женщины воображают, что
если мужчина молчит,
так он непременно мечтает! — отвечал он ей насмешливо, а потом, обратившись к Мари, прибавил самым развязным тоном: — Adieu, [Прощайте (франц.).] кузина!
— А вот, кстати, — начал Павел, — мне давно вас хотелось опросить: скажите, что значил, в первый день нашего знакомства, этот разговор ваш с Мари о том, что пишут ли ей из Коломны, и потом она сама вам что-то
такое говорила в саду, что
если случится это — хорошо, а не случится — тоже хорошо.
— Это тебе, — сказал он, подавая пакет Павлу, — тут пятьсот рублей.
Если отец не будет тебя пускать в университет,
так тебе есть уж на что ехать.
—
Если завтра,
так, конечно, теперь же надо приготовить, — проговорил он и затем, церемонно раскланявшись с Павлом и мотнув с улыбкою головой Фатеевой, вышел.
— Сама Мари, разумеется… Она в этом случае, я не знаю, какая-то нерешительная, что ли, стыдливая: какого труда, я думаю, ей стоило самой себе признаться в этом чувстве!.. А по-моему,
если полюбила человека — не только уж жениха, а и
так называемою преступною любовью — что ж, тут скрываться нечего: не скроешь!..
Полковник, отпуская его с сыном в Москву, сказал ему, что,
если с Павлом Михайловичем что случится,
так он с него, Ваньки, (за что-то) три шкуры спустит…
— Да ведь всему же, братец, есть мера; я сам человек печный, а ведь уж у них — у него вот и у покойницы, —
если заберется что в голову,
так словно на пруте их бьет.
Воспитанный в благочинии семейной и провинциальной жизни, где считалось, что
если чиновник —
так чиновник, монах —
так монах, где позволялось родить только женщинам замужним, где девушек он привык видеть до последнего крючка застегнутыми, — тут он вдруг встретил бог знает что
такое!
Вот этот цветок, употреби его для обоняния — он принесет пользу; вкуси его — и он — о, чудо перемены! — смертью тебя обледенит, как будто в нем две разнородные силы: одна горит живительным огнем, другая веет холодом могилы;
такие два противника и в нас: то — благодать и гибельные страсти, и
если овладеют страсти нашею душой, завянет навсегда пленительный цветок».
— Потому что,
если он научить ее этому хочет,
так зачем это ей? На кой черт?..
Если же соблазнить только этим желает, то она всего скорей бы, вероятно, соблазнилась на деньги.
—
Если студент,
так еще ничего, а то и жулик какой-нибудь мог быть.
— За неволю вам люди будут худо делать,
если вы их, когда они даже не виноваты,
так браните, — заметил ему Павел.
Если нужно,
так и под праздник бы зарезал! — заключил Александр Иванович.
— А вы думаете, это безделица! — воскликнул Павел. — Скажите, пожалуйста, что бывает последствием,
если женщина
так называемого дворянского круга из-за мужа, положим, величайшего негодяя, полюбит явно другого человека, гораздо более достойного, — что, ей простят это, не станут ее презирать за то?
— Ну, а эта госпожа не
такого сорта, а это несчастная жертва, которой, конечно, камень не отказал бы в участии, и я вас прошу на будущее время, — продолжал Павел несколько уже и строгим голосом, —
если вам кто-нибудь что-нибудь скажет про меня, то прежде, чем самой страдать и меня обвинять, расспросите лучше меня. Угодно ли вам теперь знать, в чем было вчера дело, или нет?
— Да
если бы даже разорвало меня пополам,
так я сделаю это!
Он говорил, что сделает это; но как сделает — и сам еще не придумал; а между тем, по натуре своей, он не был ни лгун, ни хвастун, и
если бы нужно было продать себя в солдаты,
так он продался бы и сделал, что обещал.
— Хорошо,
если ты не хочешь,
так я отпущу родных твоих на волю за ту твою услугу; деньги отдам тебе, а за услугу родных отпущу.
— Уж
если играть,
так всего приличнее Шекспира, — высказался наконец и Неведомов.
— Нет, теперь уж я сама на него сердита;
если он не желает помириться со мной,
так и бог с ним! С удовольствием бы, Вихров, я стала с вами играть, с удовольствием бы, — продолжала она, — но у меня теперь у самой одно большое и важное дело затевается: ко мне сватается жених; я за него замуж хочу выйти.
— Послушайте, — начал Павел задыхающимся голосом, —
если вы еще раз стукнетесь головой, я свяжу вас и целый день
так продержу.
—
Если я не поеду туда,
так всего лишусь, — сказала она.
— Стало быть, он, однако, очень болен,
если Прыхина
так пишет, — продолжал Павел.
— Послушайте, — произнес с укором Павел, — к чему же
такое отрицание от всего!.. Хоть бы та же Анна Ивановна, она стала бы любить вас всю жизнь,
если бы вы хоть частицу возвратили ей вашего прежнего чувства.
— Как не
так здоров? — произнес Павел, уже побледнев немного. — Вероятно, он очень болен,
если прислан нарочный!
«Мой дорогой друг, Поль!.. Я была на похоронах вашего отца, съездила испросить у его трупа прощение за любовь мою к тебе: я слышала, он очень возмущался этим… Меня, бедную, все, видно, гонят и ненавидят, точно как будто бы уж я совсем
такая ужасная женщина! Бог с ними, с другими, но я желаю возвратить
если не любовь твою ко мне, то, по крайней мере, уважение, в котором ты, надеюсь, и не откажешь мне, узнав все ужасы, которые я перенесла в моей жизни… Слушай...
Я знала, что я лучше, красивее всех его возлюбленных, — и что же, за что это предпочтение; наконец,
если хочет этого, то оставь уж меня совершенно, но он напротив,
так что я не вытерпела наконец и сказала ему раз навсегда, что я буду женой его только по одному виду и для света, а он на это только смеялся, и действительно, как видно, смотрел на эти слова мои как на шутку; сколько в это время я перенесла унижения и страданий — и сказать не могу, и около же этого времени я в первый раз увидала Постена.
— А вот этот господин, — продолжал Салов, показывая на проходящего молодого человека в перчатках и во фраке, но не совсем складного станом, — он вон и выбрит, и подчищен, а
такой же скотина, как и батька; это вот он из Замоскворечья сюда в собрание приехал и танцует, пожалуй, а как перевалился за Москву-реку, опять все свое пошло в погребок, — давай ему мадеры, чтобы зубы ломило, — и
если тут в погребе сидит поп или дьякон: — «Ну, ты, говорит, батюшка, прочти Апостола, как Мочалов, одним голосам!»
— Да! — отвечал тот. — Это место, например, когда влюбленные сидят на берегу реки и видят вдали большой лес, и им представляется, что
если бы они туда ушли,
так скрылись бы от всех в мире глаз, — это очень поэтично и верно.
— Нет, не встретится,
если я уеду в деревню на год, на два, на три… Госпожа, которая жила здесь со мной, теперь, вероятно, уже овдовела, следовательно, совершенно свободна. Будем мы с ней жить в дружеских отношениях, что нисколько не станет меня отвлекать от моих занятий, и сверх того у меня перед глазами будет для наблюдения деревенская и провинциальная жизнь, и,
таким образом, открывается масса свободного времени и масса фактов!
Если комнаты описывать, то, по ее мнению, лучше всего было — богатые, убранные штофом и золотом;
если же природу, то какую-нибудь непременно восточную, — чтобы и фонтаны шумели, и пальмы росли, и виноград спускался кистями;
если охоту представлять,
так интереснее всего — за тиграми или слонами, — но в произведении Вихрова ничего этого не было, а потому оно не столько не понравилось ей, сколько не заинтересовало ее.
— Только то и можно описывать, что мы видим и знаем, — возразил ей Вихров, — а
если мы станем описывать то, чего мы не знаем,
так непременно напишем чепуху.
Вслед за ними пошел также опять и Захаревский: его уж, кажется, на этот раз интересовало посмотреть, что в ровную или нет станет Вихров тянуть с Кергелем и Живиным, и
если в ровную,
так это не очень хорошо!
— А то, — отвечала Фатеева, потупляя свои глаза, — что я умру от
такого положения, и
если вы хоть сколько-нибудь любите меня, то сжальтесь надо мной; я вас прошу и умоляю теперь, чтобы вы женились на мне и дали мне возможность по крайней мере в храм божий съездить без того, чтобы не смеялись надо мной добрые люди.
Если бы Клеопатра Петровна обухом ударила Вихрова по голове, то меньше бы его удивила, чем этими словами. Первая мысль его при этом была, что ответствен ли он перед этой женщиной, и
если ответствен, то насколько. Он ее не соблазнял, она сама почти привлекла его к себе; он не отнимал у нее доброго имени, потому что оно раньше у нее было отнято. Убедившись
таким образом в правоте своей, он решился высказать ей все прямо: выпитое шампанское много помогло ему в этом случае.
— Зачем же вам это делать? — начала она насмешливо. —
Если вы
так меня понимаете, зачем же вы и бываете у меня? Вы лучше меня оставьте совсем, и теперь, пожалуйста, уходите от меня.
Этот теперь его «Скопин-Шуйский», где Ляпунов говорит Делагарди: «Да знает ли ваш пресловутый Запад, что
если Русь поднимется,
так вам почудится седое море!» Неужели это не хорошо и не прямо из-под русского сердца вырвалось?
—
Если он тебе это говорит,
так и ты его спроси, — сказал он, обращаясь к Вихрову, — как он сам ездил к mademoiselle Прыхиной.
— Это совершенная правда, но что же тут
такое? Женщина ни перед одним мужчиной не ответственна за свое прошлое,
если только она не любила его тогда.
— Жизнь вольного казака, значит, желаете иметь, — произнес Захаревский; а сам с собой думал: «Ну, это значит шалопайничать будешь!» Вихров последними ответами очень упал в глазах его: главное, он возмутил его своим намерением не служить: Ардальон Васильевич службу считал для каждого дворянина
такою же необходимостью, как и воздух. «Впрочем, — успокоил он себя мысленно, —
если жену будет любить,
так та и служить заставит!»
— Нехорошо-то очень, пожалуй, и не сделается! — возразил ей почти со вздохом доктор. — Но тут вот какая беда может быть:
если вы останетесь в настоящем положении, то эти нервные припадки, конечно, по временам будут смягчаться, ожесточаться, но все-таки ничего, — люди от этого не умирают; но сохрани же вас бог,
если вам будет угрожать необходимость сделаться матерью, то я тогда не отвечаю ни за что.