Неточные совпадения
— Теперь, главное
дело, надо с Симоновым поговорить.
Пошлите этого дурака — Ваньку, за Симоновым! — сказал Плавин.
— А тем, что какую-то дугу согнутую играл, а не человека!.. Вот пан Прудиус, — продолжал Николай Силыч, показывая на Павла, — тот за
дело схватился, за психею взялся, и вышло у него хорошо; видно, что изнутри все
шло!
— Вона, не могу! — воскликнул, в свою очередь, Макар Григорьев. — Знаем ведь тоже: приходилось по делам-то нашим угощать бар-то, а своему господину уж не сделать того…
Слава тебе господи, сможем, не разоримся, — заключил Макар Григорьев и как-то самодовольно усмехнулся.
— Нет, ты погоди, постой! — остановил его снова Макар Григорьев. — Барин теперь твой придет, дожидаться его у меня некому… У меня народ день-деньской работает, а не дрыхнет, — ты околевай у меня, тут его дожидаючись; мне за тобой надзирать некогда, и без тебя мне,
слава тебе, господи, есть с кем ругаться и лаяться…
Он, например, очень хорошо знал, что кучер Петр мастерски ездит и правит лошадьми; Кирьян, хоть расторопен и усерден, но плут: если
пошлют в город, то уж, наверно, мест в пять заедет по своим
делам.
Через
день после того, вверх по Никитской
шли Марьеновский и Салов. Последний что-то очень, как видно, горячо говорил и доказывал.
— В люди у нас из простого народа выходят тоже разно, и на этом
деле, так надо сказать, в первую голову
идет мошенник и плут мужик!
Покончили мы наше
дело:
пошел подрядчик мой с деньгами, а я без копейки…
Казначей-то уж очень и не разыскивал: посмотрел мне только в лицо и словно пронзил меня своим взглядом; лучше бы, кажись, убил меня на месте; сам уж не помню я, как дождался вечера и
пошел к целовальнику за расчетом, и не то что мне самому больно хотелось выпить, да этот мужичонко все приставал: «Поднеси да поднеси винца, а не то скажу — куда ты мешок-то
девал!».
— Да
иду, я только поприфрантился немного! — отвечал генерал, охорашиваясь перед зеркалом: он в самом
деле был в новом с иголочки вицмундире и новых эполетах. За границей Евгений Петрович все время принужден был носить ненавистное ему статское платье и теперь был почти в детском восторге, что снова облекся в военную форму.
— Зайдем, все с барышней веселей будет
идти! — говорил Живин, с удовольствием шагая по мостовой. — Прежде немножко я, грешным
делом, пылал к ней нежною страстью.
В одиннадцать часов на другой
день он
пошел к Плавину. Тот принял его на этот раз гораздо суше и даже несколько строго.
Вихрову в этом поручении, сверх того, было приятно и то, что он тут будет иметь
дело с убийцею и станет открывать пролитую кровь человеческую. Он в тот же вечер
пошел к Захаревским, которых застал всех в сборе, и рассказал им о своем отъезде. Известие это, видимо, очень испугало и огорчило Юлию.
Говоря по правде, герой мой решительно не знал, как приняться за порученное ему
дело, и, приехав в маленький город, в уезде которого совершилось преступление, придумал только
послать за секретарем уездного суда, чтобы взять от него самое
дело, произведенное земскою полициею.
Так меня, знаете, злость взяла, думал требовать дополнения по
делу — пользы нет, я и говорю этому мальчику-то (он
шел в губернский город — хлопотать по своему определению): «Ступай, говорю, скажи все это губернатору!» Мальчик-то, вероятно,
пошел да и донес.
Вихров для раскапывания могилы велел позвать именно тех понятых, которые подписывались к обыску при первом
деле. Сошлось человек двенадцать разных мужиков: рыжих, белокурых, черных, худых и плотноватых, и лица у всех были невеселые и непокойные. Вихров велел им взять заступы и лопаты и
пошел с ними в село, где похоронена была убитая. Оно отстояло от деревни всего с версту. Доктор тоже изъявил желание сходить с ними.
— Что мы — осьмиголовые, что ли, что в чужое-то
дело нам путаться: бог с ним… Мы найдем и неподсудимых, слободных людей
идти за нас! Прежде точно, что уговор промеж нас был, что он поступит за наше семейство в рекруты; а тут, как мы услыхали, что у него
дело это затеялось, так сейчас его и оставили.
— Глядите-ко, глядите: в лесу-то пни все
идут!.. — говорил он, показывая на мелькавшие в самом
деле в лесу пни и отстоящие весьма недалеко один от другого. — Это нарочно они тут и понаделаны — в лесу-то у них скит был, вот они и ходили туда по этим пням!..
К губернатору Вихров, разумеется, не поехал, а отправился к себе домой, заперся там и лег спать. Захаревские про это узнали вечером. На другой
день он к ним тоже не
шел, на третий — тоже, — и так прошла целая неделя. Захаревские сильно недоумевали. Вихров, в свою очередь, чем долее у них не бывал, тем более и более начинал себя чувствовать в неловком к ним положении; к счастию его, за ним прислал губернатор.
— Есть недурные! — шутил Вихров и, чтобы хоть немножко очистить свою совесть перед Захаревскими, сел и написал им, брату и сестре вместе, коротенькую записку: «Я, все время занятый разными хлопотами, не успел побывать у вас и хотел непременно исполнить это сегодня; но сегодня, как нарочно,
посылают меня по одному экстренному и секретному
делу — так что и зайти к вам не могу, потому что за мной, как страж какой-нибудь, смотрит мой товарищ, с которым я еду».
— Мне по этому
делу, может быть, опять придется
послать, — проговорил губернатор и с
делом ушел в кабинет.
Вихров велел сотскому показывать дорогу и
пошел. Мелков, очень слабый, как видно, на ногах, следуя за ним, беспрестанно запинался. Мужики
шли сзади их. Время между тем было далеко за полдень. Подойдя к лесу, Вихров решился
разделить свои силы.
— Это все Митька, наш совестный судья, натворил: долез сначала до министров, тем нажаловался; потом этот молодой генерал, Абреев, что ли, к которому вы давали ему письмо, свез его к какой-то важной барыне на раут. «Вот, говорит, вы тому, другому, третьему расскажите о вашем
деле…» Он всем и объяснил — и
пошел трезвон по городу!.. Министр видит, что весь Петербург кричит, — нельзя ж подобного господина терпеть на службе, — и сделал доклад, что по дошедшим неблагоприятным отзывам уволить его…
Симонов
пошел и привел Ивана, который, в самом
деле, был в рубище. Лицо у него сделалось как-то еще глупей и сердитей и как бы перекосилось совсем на сторону.
Гроб между тем подняли. Священники запели, запели и певчие, и все это
пошло в соседнюю приходскую церковь. Шлепая по страшной грязи, Катишь
шла по средине улицы и вела только что не за руку с собой и Вихрова; а потом, когда гроб поставлен был в церковь, она отпустила его и велела приезжать ему на другой
день часам к девяти на четверке, чтобы после службы проводить гроб до деревни.
— От тебя бежала, — отвечала Мари, — и что я там вынесла — ужас! Ничто не занимает, все противно — и одна только мысль, что я тебя никогда больше не увижу, постоянно грызет; наконец не выдержала — и тоже в один
день собралась и вернулась в Петербург и стала разыскивать тебя:
посылала в адресный стол, писала, чтобы то же сделали и в Москве; только вдруг приезжает Абреев и рассказал о тебе: он каким-то ангелом-благовестником показался мне… Я сейчас же написала к тебе…
— Тут-с вот есть Иван, что горничную убил у нас, — начал он, показывая в сторону головой, — он в остроге содержался; теперь это
дело решили, чтобы ничего ему, и выпустили… Он тоже воротиться сюда по глупости боится. «Что, говорит, мне
идти опять под гнев барина!.. Лучше позволили бы мне — я в солдаты продамся, меня покупают».
— Сегодня же скажу, — отвечала Мари и в самом
деле сейчас же
пошла к Вихрову.
— Куда же это
идешь? — спросила становая, несколько уже и сконфуженная таким оборотом
дела.
— А что, ваше превосходительство, Кошка [Кошка Петр — матрос флотского экипажа, участник почти всех вылазок во время Севастопольской обороны 1854—1855 годов, приобретший храбростью легендарную
славу; умер около 1890 года.] этот — очень храбрый матрос? — спросил он Эйсмонда как бы из любопытства, а в самом
деле с явно насмешливою целью.
Время
шло быстро: известность героя моего, как писателя, с каждым
днем росла все более и более, а вместе с тем увеличивалось к нему и внимание Плавина, с которым он иногда встречался у Эйсмондов; наконец однажды он отвел его даже в сторону.