Неточные совпадения
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод
его стоял без окон и без дверей — словом, все, что было делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный
богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
— Мне
бог привел с первого же раза в правую лопатку
ему угодать; а тут
он вертеться стал и голову мне подставил, — толковал Сафоныч Кирьяну.
Вообще, кажется, весь божий мир занимал
его более со стороны ценности, чем какими-либо другими качествами; в детском своем умишке
он задавал себе иногда такого рода вопрос: что, сколько бы дали за весь земной шар, если бы
бог кому-нибудь продал
его?
— А по-моему так это от
бога, по
его внушениям! — подхватила, с гораздо большим одушевлением, Маремьяна Архиповна.
— А и
бог с
ним!.. — отозвался Еспер Иваныч, отходя от астролябии и садясь на прежнее место. — А ты вот что! — прибавил
он Анне Гавриловне, показывая на Павла. — Принеси-ка подарок, который мы приготовили
ему.
— Неужели этакие баря греха-то не боятся: ведь за это с
них бог спросит! — воскликнула Анна Гавриловна.
Он находил, что этому так и надлежало быть, а то куда же
им обоим будет деваться от стыда; но, благодаря
бога, благоразумие взяло верх, и
они положили, что Аннушка притворится больною и уйдет лежать к родной тетке своей.
Еспер Иваныч, войдя и увидя вместо хозяина — хозяйку, ужасно сконфузился; но княгиня встретила
его самым любезным образом и прямо объяснила
ему свою просьбу, чтобы
он,
бога ради, снабжал ее книгами.
— Не разберешь тебя, парень, хорошенько;
бог тебя знает! — сказал
он и начал неторопливо стряхивать с себя стружки и напяливать на себя свой вицмундиришко.
Ванька сейчас же повернулся и пошел:
он по горькому опыту знал, что у барина за этаким взглядом такой иногда следовал взрыв гнева, что спаси только
бог от
него!
— Да вот поди ты, врет иной раз,
бога не помня; сапоги-то вместо починки истыкал да исподрезал; тот и потянул
его к себе; а там испужался, повалился в ноги частному: «Высеките, говорит, меня!» Тот и велел
его высечь. Я пришел — дуют
его, кричит благим матом. Я едва упросил десятских, чтобы бросили.
С какой жадностью взор нашего юноши ушел в эту таинственную глубь какой-то очень красивой рощи, взади которой виднелся занавес с
бог знает куда уходящею далью, а перед
ним что-то серое шевелилось на полу — это была река Днепр!
— Чего тут не уметь-то! — возразил Ванька, дерзко усмехаясь, и ушел в свою конуру. «Русскую историю», впрочем,
он захватил с собою, развернул ее перед свечкой и начал читать, то есть из букв делать
бог знает какие склады, а из
них сочетать какие только приходили
ему в голову слова, и воображал совершенно уверенно, что
он это читает!
В учителя
он себе выбрал, по случаю крайней дешевизны, того же Видостана, который, впрочем, мог
ему растолковать одни только ноты, а затем Павел уже сам стал разучивать, как
бог на разум послал, небольшие пьески; и таким образом к концу года
он играл довольно бойко; у
него даже нашелся обожатель
его музыки, один из
его товарищей, по фамилии Живин, который прослушивал
его иногда по целым вечерам и совершенно искренно уверял, что такой игры на фортепьянах с подобной экспрессией
он не слыхивал.
— Что делать! Вам тяжкий крест
богом назначен! — проговорил Еспер Иваныч, и у
него тоже появились на глазах слезы.
«Ну,
бог с
ним, в первый еще раз эта маленькая подкупочка учителям будет!» — подумал полковник и разрешил сыну.
Совестливые до щепетильности, супруг и супруга — из того, что
они с Павла деньги берут, —
бог знает как начали за
ним ухаживать и беспрестанно спрашивали
его: нравится ли
ему стол
их, тепло ли у
него в комнате?
— Нет, вы лучше хорошенько поговейте; вам лучше
бог поможет в учении, — вмешалась в разговор Евлампия Матвеевна, немного жеманничая. Она всегда, говоря с Павлом, немного жеманилась: велик уж
он очень был; совершенно на мальчика не походил.
Героем моим, между тем, овладел страх, что вдруг, когда
он станет причащаться,
его опалит небесный огонь, о котором столько говорилось в послеисповедных и передпричастных правилах; и когда, наконец,
он подошел к чаше и повторил за священником: «Да будет мне сие не в суд и не в осуждение», — у
него задрожали руки, ноги, задрожали даже голова и губы, которыми
он принимал причастие;
он едва имел силы проглотить данную
ему каплю — и то тогда только, когда запил ее водой, затем поклонился в землю и стал горячо-горячо молиться, что
бог допустил
его принять крови и плоти господней!
— Это что такое еще
он выдумал? — произнес полковник, и в старческом воображении
его начала рисоваться картина, совершенно извращавшая все составленные
им планы: сын теперь хочет уехать в Москву,
бог знает сколько там денег будет проживать — сопьется, пожалуй, заболеет.
— Полноте,
бог с вами! — воскликнул Павел. — Один ум этого человека не позволит
ему того говорить.
— Весь
он у меня, братец, в мать пошел: умная ведь она у меня была, но тоже этакая пречувствительная и претревожная!.. Вот
он тоже маленьким болен сделался; вдруг вздумала: «Ай, батюшка, чтобы спасти сына от смерти, пойду сама в Геннадьев монастырь пешком!..» Сходила, надорвалась, да и жизнь кончила, так разве бог-то требует того?!
— Да, знаю, знаю, за тебя мне
бог все это мстит! — говорил
он, кивая своему видению, как бы старому приятелю, головой…
— Не люблю я этих извозчиков!.. Прах
его знает — какой чужой мужик, поезжай с
ним по всем улицам! — отшутилась Анна Гавриловна, но в самом деле она не ездила никогда на извозчиках, потому что это казалось ей очень разорительным, а она обыкновенно каждую копейку Еспера Иваныча, особенно когда ей приходилось тратить для самой себя, берегла, как
бог знает что.
Чтобы
бог подкрепил
его на подвиги в новой жизни,
он прежде всего хотел зайти к Иверской и помолиться.
Воспитанный в благочинии семейной и провинциальной жизни, где считалось, что если чиновник — так чиновник, монах — так монах, где позволялось родить только женщинам замужним, где девушек
он привык видеть до последнего крючка застегнутыми, — тут
он вдруг встретил
бог знает что такое!
— Как это, например, хорошо
его стихотворение, — подхватил Павел, желавший перед Неведомовым немножко похвастаться своим знакомством с Виктором Гюго. — «К красавице», где
он говорит, что когда б
он богом был, то
он отдал бы за ее поцелуй власть над ангелами и над дьяволами… У нас де ля Рю, кажется, перевел это и попался за то.
— Это стихотворение совершенная бессмыслица, по-моему, — возразил Неведомов, — если б
он богом был, то никогда и не пожелал бы ее поцелуя.
— Очень многому! — отвечал
он. — Покуда существуют другие злоупотребительные учреждения, до тех пор о суде присяжных и думать нечего: разве может существовать гласный суд, когда произвол административных лиц доходит
бог знает до чего, — когда существует крепостное право?.. Все это на суде, разумеется, будет обличаться, обвиняться…
— Не нужно, папаша; я, ей-богу, фруктов не ем, — урезонивал
его Павел.
— И скажи, чтобы за барчика
бога молили: это по
его желанию делается, — прибавил полковник.
— Нет,
бог с
ним! Что, я и свое ем, — сказал
он, улыбнувшись, и затем, поклонясь господам, отправился к себе в избу.
— Нет, не был! Со всеми с
ними дружен был, а тут как-то перед самым
их заговором, на счастье свое, перессорился с
ними! Когда государю подали список всех этих злодеев, первое слово
его было: «А Коптин — тут, в числе
их?» — «Нет», — говорят. — «Ну, говорит, слава
богу!» Любил, знаешь,
его, дорожил
им. Вскоре после того в флигель-адъютанты было предложено
ему — отказался: «Я, говорит, желаю служить отечеству, а не на паркете!»
Его и послали на Кавказ: на, служи там отечеству!
Священник слушал
его, потупив голову. Полковник тоже сидел, нахмурившись:
он всегда терпеть не мог, когда Александр Иванович начинал говорить в этом тоне. «Вот за это-то
бог и не дает
ему счастия в жизни: генерал — а сидит в деревне и пьет!» — думал
он в настоящую минуту про себя.
— Да что такое этот ваш юмор — скажите вы мне,
бога ради! — снова закричал
он. — Но фраз мне не смейте говорить! Скажите прямо, что вы этим называете?
Александр Иванович зачитал: в дикции
его было много декламации, но такой умной, благородной, исполненной такого искреннего неподдельного огня, что — дай
бог, чтобы она всегда оставалась на сцене!.. Произносимые стихи показались Павлу верхом благозвучия; слова Федры дышали такою неудержимою страстью, а Ипполит — как
он был в каждом слове своем, в каждом движении, благороден, целомудрен! Такой высокой сценической игры герой мой никогда еще не видывал.
М-lle Прыхина, в это время, вздумавшая или, может быть, принявшая на себя обязанность занимать полковника, несла
ему бог знает какую чушь.
— Ступайте,
бог с вами! А я покамест сосну, — разрешил
им полковник.
Накануне отъезда, Павел снова призвал Петра и стал
его Христом
богом упрашивать, чтобы
он тех лошадей, на которых
они поедут, сейчас бы загнал из поля, а то, обыкновенно,
их ловить ходят в день отъезда и проловят целый день.
«Женщина в нашем обществе угнетена, женщина лишена прав, женщина
бог знает за что обвиняется!» — думал
он всю дорогу, возвращаясь из деревни в Москву и припоминая на эту тему различные случаи из русской жизни.
— Ну и
бог с
ним! — утешал ее Павел. — Теперь вам надобно полюбить другого.
—
Бог с вами, — успокаивал ее Павел, — мало ли обманутых девушек… не все же
они погибают…
— Да, но это название ужасно глупое;
они были политеисты, то есть многобожники, тогда как евреи, мы, христиане, магометане даже — монотеисты, то есть однобожники. Греческая религия была одна из прекраснейших и плодовитейших по вымыслу; у
них все страсти, все возвышенные и все низкие движения души олицетворялись в
богах; ведь ты Венеру, богиню красоты, и Амура,
бога любви, знаешь?
— Не слепой быть, а, по крайней мере, не выдумывать, как делает это в наше время одна прелестнейшая из женщин, но не в этом дело: этот Гомер написал сказание о знаменитых и достославных мужах Греции, описал также и
богов ихних, которые беспрестанно у
него сходят с неба и принимают участие в деяниях человеческих, — словом,
боги у
него низводятся до людей, но зато и люди, герои
его, возводятся до
богов; и это до такой степени, с одной стороны, простое, а с другой — возвышенное создание, что даже полагали невозможным, чтобы это сочинил один человек, а думали, что это песни целого народа, сложившиеся в продолжение веков, и что Гомер только собрал
их.
— Был, брат, я у этих господ; звали
они меня к себе, — сказал Замин, — баря добрые; только я вам скажу, ни шиша нашего простого народа не понимают: пейзанчики у
них все в голове-то, ей-богу, а не то, что наш мужичок, — с деготьком да луком.
— Это
он молит
бога, чтоб тот дал
ему Владимира на шею! — пояснил при этом Петин всей публике.
— Нет, теперь уж я сама на
него сердита; если
он не желает помириться со мной, так и
бог с
ним! С удовольствием бы, Вихров, я стала с вами играть, с удовольствием бы, — продолжала она, — но у меня теперь у самой одно большое и важное дело затевается: ко мне сватается жених; я за
него замуж хочу выйти.
—
Бог с
ними, ничего этого я видеть не хочу; батюшка, милый мой, бесценный! Я никогда тебя уже больше не увижу! — говорил с слезами на глазах Павел, всплескивая горестно руками.
«Мой дорогой друг, Поль!.. Я была на похоронах вашего отца, съездила испросить у
его трупа прощение за любовь мою к тебе: я слышала,
он очень возмущался этим… Меня, бедную, все, видно, гонят и ненавидят, точно как будто бы уж я совсем такая ужасная женщина!
Бог с
ними, с другими, но я желаю возвратить если не любовь твою ко мне, то, по крайней мере, уважение, в котором ты, надеюсь, и не откажешь мне, узнав все ужасы, которые я перенесла в моей жизни… Слушай...
Он тогда еще был очень красивый кирасирский офицер, в белом мундире, и я
бог знает как обрадовалась этому сватанью и могу поклясться перед
богом, что первое время любила моего мужа со всею горячностью души моей; и когда
он вскоре после нашей свадьбы сделался болен, я, как собачонка, спала, или, лучше сказать, сторожила у
его постели.