Неточные совпадения
— Дело в истине, изреченной в твоей детской прописи: «истинный способ быть богатым состоит в умерении наших желаний». Не желай ничего знать более
того,
что тебе
надо делать в данную минуту.
— То-то и есть, но нечего же и головы вешать. С азбуки нам уже начинать поздно, служба только на кусок хлеба дает, а люди на наших глазах миллионы составляют; и дураков,
надо уповать, еще и на наш век хватит. Бабы-то наши вон раньше нас за ум взялись, и посмотри-ко ты, например, теперь на Бодростину…
Та ли это Бодростина,
что была Глаша Акатова, которая, в дни нашей глупости, с нами ради принципа питалась снятым молоком? Нет! это не
та!
— Да и удивляться нечего; а почему? А потому
что есть царь в голове.
Чего ей не быть дюшессой? Она всем сумела бы быть. Вот это-то и
надо иметь в уме таким людям, как мы с тобой, которые ворчали,
что делать состояние будто бы «противно природе». Кто идет в лес по малину спустя время,
тому одно средство: встретил кого с кузовом и отсыпь себе в кузовок.
Вы, господа «передовые», трунили,
что в России железных дорог мало, а железные дороги вам первая помеха; они наделали,
что Питер совсем перестает быть оракулом, и теперь, приехав сюда из Петербурга,
надо устремлять силы не на
то, чтобы кого-нибудь развивать, а на
то, чтобы кого-нибудь… обирать.
— Смотри, — она стала загибать один по одному пальцы на левой руке, — генерал Синтянин предатель, но его опасаться особенно нечего; жена его — это женщина умная и характера стального; майор Форов — честность, и жена его тоже; но майора
надо беречься; он бывает дурацки прям и болтлив; Лариса Висленева… я уже сказала,
что если б я была мужчина,
то я в нее бы только и влюбилась; затем Подозеров…
—
Что ж, так и быть, когда она будет богата, я на ней женюсь, — рассуждал, засыпая, Горданов, — а не
то надо будет порешить на Ларисе… Конечно, здесь мало, но… все-таки за что-нибудь зацеплюсь хоть на время.
— Разумеется, знаю: у нее серое летнее, коричневое и черное,
что из голубого перекрашено, а белое, которое в прошлом году вместе с моею женой к причастью шила, так она его не носит. Да вы ничего: не смущайтесь,
что пошутили, — вот если бы вы меня прибили,
надо бы смущаться, а
то… да
что же это у вас у самих-то чепец помят?
Не признающей брака Казимире вдруг стала угрожать родительская власть, и потому, когда Казимира сказала: «Князь, сделайте дружбу, женитесь на мне и дайте мне свободу», — князь не задумался ни на одну минуту, а Казимира Швернотская сделалась княгиней Казимирой Антоновной Вахтерминской,
что уже само по себе нечто значило, но если к этому прибавить красоту, ум, расчетливость, бесстыдство, ловкость и наглость, с которою Казимира на первых же порах сумела истребовать с князя обязательство на значительное годовое содержание и вексель во сто тысяч, «за
то, чтобы жить, не марая его имени»,
то, конечно,
надо сказать,
что княгиня устроилась недурно.
Он знал,
что верны одни лишь прямые ходы и
что их только можно повторять, а все фокусное действует только до
тех пор, пока оно не разоблачено, и этот демон шептал Павлу Николаевичу,
что тут ничто не может длиться долго,
что весь фейерверк скоро вспыхнет и зачадит, а потому
надо быстро сделать ловкий курбет, пока еще держатся остатки старых привычек к кучности и «свежие раны» дают тень, за которою можно пред одними передернуть карты, а другим зажать рот.
— Очень может быть, я даже и сама уверена,
что надувают, но по крайней мере так говорят, и потому
надо этому помогать, а к
тому же есть другая новость: возвратился Горданов и он теперь здесь и кается.
В эти два года он беспрестанно подвергался таким пертурбациям,
что, не имей он своей природной доброты, легкости и покладливости, и не будь при нем Горданова, мастерски дававшего ему приемы хашиша пред каждою новою операцией, совершаемою над ним его женой и ее другом Кишенским, ему бы давно
надо было десять раз умереть смертью самоубийцы; но Висленеву, как заметила Катерина Астафьевна Форова, бог за доброту только лица прибавил,
то есть Иосаф Платонович, не состаревшись, оплешивел.
— Бога ради! Бога ради: я ничего не стану слушать и мне вовсе не
надо знать, как и почему ты женился. Это опять ваше семейное дело, и честно ли, подло ли
что тут делалось — в
том ни я, ни кто другой не судья.
— Я не могу этого не достигнуть, Висленев! Я тебе говорю,
что план мой это нечто совсем гениальное, — он прост, как я не знаю
что, и между
тем он никому до сих пор еще не пришел в голову и, вероятно, никому не придет; но во всяком случае: на грех мастера нет, и потому
надо спешить.
Для
того, чтобы начать операцию с миллионами, ему недоставало гораздо более
того,
что он имел, а время было дорого,
надо было наживать быстро, и притом нельзя было дозволять себе никакого риска.
Письмо начиналось товарищеским вступлением, затем развивалось полушуточным сравнением индивидуального характера Подозерова с коллективным характером России, которая везде хочет, чтобы признали благородство ее поведения, забывая,
что в наш век
надо заставлять знать себя; далее в ответе Акатова мельком говорилось о неблагодарности службы вообще «и хоть, мол, мне будто и везет, но это досталось такими-то трудами», а
что касается до ходатайства за просителя,
то «конечно, Подозеров может не сомневаться в теплейшем к нему расположении, но, однако же, разумеется, и не может неволить товарища (
то есть Акатова) к отступлению от его правила не предстательствовать нигде и ни за кого из близких людей, в числе которых он всегда считает его, Подозерова».
Кто говорит против
того,
что с полною искренностию жить лучше, но
надо знать, с кем можно так жить и с кем нет?
— Даже жалею,
что я с ним когда-нибудь сходился Этот человек спокоен и скромен только по внешности; бросьте искру, он и дымит и пламенеет: готов на укоризны целому обществу, зачем принимают
того, зачем не так ласкают другого. Позвольте же наконец, милостивый государь, всякому самому про себя знать, кого ему как принимать в своем доме! Все люди грешны, и я сам грешен, так и меня не будут принимать. Да это
надо инквизицию после этого установить! Общество должно исправлять людей, а не отлучать их.
Брак; но брак не сдержит таких, как Лариса; да и к
тому же он не мог жениться на Ларисе: у него на плечах было большое дело с Бодростиной, которую
надо было сделать богатою вдовой и жениться на ней, чтобы самому быть богатым; но Ларису
надо было закрепить за собой, потому
что она очень ему нравится и нужна для полного комфорта.
«Все еще не везет, — размышлял он. — Вот думал здесь повезет, ан не везет. Не стар же еще я в самом деле! А? Конечно, не стар… Нет, это все коммунки, коммунки проклятые делают: наболтаешься там со стрижеными, вот за длинноволосых и взяться не умеешь!
Надо вот
что…
надо повторить жизнь… Начну-ка я старинные романы читать, а
то в самом деле у меня такие манеры,
что даже неловко».
— Да ведь я не знаю, как это
надо молиться, или… мириться с
тем,
чего не знаю.
Надо просто делать
то,
что можно делать,
что требует счастие ближнего в эту данную минуту».
— А вот этим вот! — воскликнул Евангел, тронув майора за
ту часть груди, где сердце. — Как же вы этого не заметили,
что она, где хочет быть умною дамой, сейчас глупость скажет, — как о ваших белых панталонах вышло; а где по естественному своему чувству говорит, так
что твой министр юстиции. Вы ее, пожалуйста, не ослушайтесь, потому
что я вам это по опыту говорю,
что уж она как рассудит, так это непременно так
надо сделать.
— Он?.. он ничего, дрянь, старый мешок с деньгами, а… ваше сиятельство — женщина с сердцем, и
тот, кого вы любите, беден и сир… Правду я говорю?
Надо чем-нибудь пожертвовать, — это лучше,
чем все потерять, матушка-княгиня.
Матушка-княгиня не возражала, но благодарно пожала мошенническую руку Кишенского, а
тот позже внушал Михаилу Андреевичу,
что для приобретения настоящего апломба в среде крупных дельцов Петербурга
надо не пренебрегать ничем, на
чем можно основать свою силу и значение. Перечисляя многоразличные атрибуты такой обстановки, Кишенский дошел и до совета Бодростину блеснуть блестящею женщиной.
— Ну
что за танцовщицы! Нет,
надо блеснуть дамочкой из света, с именем и, пожалуй, с титулом, и я в
том смысле веду с вами и речь. Вы видели у меня вчера княгиню Вахтерминскую?
— Ну, уж
что касается Благочестивого Устина,
то его не
надо беспокоить, — перебил Висленев.
— Все это ложь, все расточаемая ложь виновата, — твердил он, — и таковых испорченных красавиц
надо обильно жалеть, потому
что как бы они могли быть прекрасны, сколько бы они счастья могли принести и себе, и семье, а между
тем, как они часто живут только на горе себе и на горе другим.
По-вашему, я виноват в
том,
что моя жена не весела, не счастлива и… и может быть не знает,
чего ей
надо.
Подозеров припомнил Синтяниной,
что в
том разговоре она убеждала его,
что штудировать жизнь есть вещь ненормальная,
что молодой девушке нет дела до такого штудированья, а
что ей
надо жить, и человеку, который ее любит, нужно «добиваться» ее любви.
Горданов смеялся над этими записками, называл Жозефа в глаза Калхасом, но деньги все-таки давал, в размере десяти процентов с выпрашиваемой суммы, ввиду
чего Жозеф должен был сильно возвышать цифру своих требований, так как, чтобы получить сто рублей,
надо было просить тысячу. Но расписок опытный и хитрый Жозеф уже не давал и не употреблял слов ни «заем», ни «отдача», а просто держался формулы: «если любишь,
то пришли».
Мужики, ища виноватого, метались
то на
того,
то на другого; теперь они роптали на Сухого Мартына,
что негоже место взял. Они утверждали,
что надо бы тереть на задворках, но обескураженный главарь все молчал и наконец, собравшись с духом, едва молвил:
что они бают не дело,
что огничать
надо на чистом месте.
— Нимало, — отвечала она громко, и сейчас же, оборотясь к Горданову, сказала повелительным тоном: — Займитесь, пожалуйста, всем… сделайте все,
что надо… мне не до
того.
И между
тем Глафира поздно заметила,
что он, этот Ропшин, именно неодолим: это сознание низошло к ней, когда
надо смириться под рукой этого ничтожества.
—
Что говорить, я и не спорю — момент острый, это не
то что гранпасьянс раскладывать. Однако, вот мы пришли, — будет тебе
надо мной в проповедничестве упражняться: я и Босюэта и Бурдалу когда-то читал и все без покаяния остался. Теперь давай думать, куда нам идти: в дом, или в контору?
Но подивитесь же, какая с самим с ним произошла глупость: по погребении Катерины Астафьевны, он, не зная как с собой справиться и все-таки супротив самой натуры своей строптствуя, испил до дна тяжелую чашу испытания и, бродя там и сям, очутился ночью на кладбище, влекомый, разумеется, существующею силой самой любви к несуществующему уже субъекту, и здесь он соблаговолил присесть и,
надо думать не противу своей воли, просидел целую ночь, припадая и плача (по его словам от
того будто,
что немножко лишнее на нутро принял), но как бы там ни было, творя сей седален на хвалитех, он получил там сильную простуду и в результате оной перекосило его самого, как и его покойницу Катерину Астафьевну, но только с сообразным отличием, так
что его отец Кондратий щелкнул не с правой стороны на левую, а с левой на правую, дабы он, буде вздумает, мог бы еще правою рукой перекреститься, а левою ногой сатану отбрыкнуть.
— Ну, уж сделайте ваше одолжение, — перебил майор, — никогда не пробуйте
надо мною двух штук: не совращайте меня в христианскую веру, потому
что я через это против нее больше ожесточаюсь, и не уговаривайте меня вина не пить, потому
что я после таких увещаний должен вдвое пить, — это уж у меня такое правило. И притом же мне теперь совсем не до
того: пить или не пить, и жить или не жить. Меня теперь занимают дела гораздо более серьезные: я приехал сюда «по пенсионскому вопросу».
— Извольте, могу, но дело в
том,
что вам
надо меня где-нибудь спрятать, а
то меня эти барышни очень одолели с своим желанием вступить со мною в брак.