Неточные совпадения
—
Ну да, уж не до службы, а денег хоть и мало…
—
Ну да, а я, видишь ли, ввиду этой скоропостижности, расчел, что мы застанем тебя врасплох, и потому не пригласил Горданова остановиться у нас.
—
Ну, все равно; он не захотел ни стеснять нас, ни сам стесняться,
да тем и лучше: у него дела с крестьянами… нужно будет принимать разных людей… Неудобно это!
—
Ну да, — быстро перебила его на полуслове генеральша, — конечно, года идут и для меня, но между тем меня еще до сей поры никто не звал старухой, вы разве первый будете так нелюбезны?
—
Да, Форов, Форов, — меня всегда удивляла этимология этой фамилии.
Ну, а еще кто же там у твоей сестры?
—
Ну да, и… ты, конечно, помнишь все остальное?
—
Ну да,
да, Иосаф Платоныч, непременно «все в мире», вы меньшею мерой не меряете!
Ну и валяй теперь, сыпь весь свой дикционер: «всякую штуку», «батеньку» и «голубушку»… Эх, любезный друг! сколько мне раз тебе повторять: отучайся ты от этого поганого нигилистического жаргона. Теперь настало время, что с порядочными людьми надо знаться.
—
Ну ведь я же не мог этого знать!
Да и что ты от этого потерял, что походил вокруг аналоя? Гиль!
—
Ну да; рассказывай ты! Нет, а ты рта-то с ней не разевай! Прощай, я совсем сплю.
—
Ну, помнишь, ведь я обещал тебе, что я буду помогать и даже определил тебе триста рублей в год, но мне, дружочек Лара, так не везет, — добавил он, сжимая руку сестре, — мне так не везет, что даже одурь подчас взять готова! Тяжко наше переходное время! То принципы не идут в согласие с выгодами, то… ах,
да уж лучше и не поднимать этого! Вообще тяжело человеку в наше переходное время.
«
Да,
да,
да, — мысленно проговорил себе Иосаф Платонович, остановившись на минуту пред темными стеклами балконной двери. —
Да, и Бодростина, и Горданов, это все свойственники… Свойство и дружество!.. Нет, друзья и вправду, видно, хуже врагов.
Ну,
да еще посмотрим, кто кого? Старые охотники говорят, что в отчаянную минуту и заяц кусается, а я хоть и загнан, но еще не заяц».
—
Ну,
да я испугался и сам! — заговорил, оправляясь, Висленев. — Они подняли здесь такой содом, что мертвый бы впал в ужас.
—
Ну да, это не мудрено, у них давно все перержавеет но, и разумеется, как колеса пошли, так и скатились всё до нового завода. Тебе не надо было их пускать.
Висленев ушел к себе, заперся со всех сторон и, опуская штору в окне, подумал: «
Ну, черт возьми совсем! Хорошо, что это еще так кончилось! Конечно, там мой нож за окном… Но, впрочем, кто же знает, что это мой нож?..
Да и если я не буду спать, то я на заре пойду и отыщу его…»
—
Ну да; я знаю. Это по-здешнему считается хорошо. Экипаж, лошадей, прислугу… все это чтоб было… Необходимо, чтобы твое положение било на эффект, понимаешь ты: это мне нужно! План мой таков, что… общего плана нет. В общем плане только одно: что мы оба с тобой хотим быть богаты. Не правда ли?
—
Ну вот видите: какое же уж это зеленое! Нет, вам к лету надо настоящее зеленое, — как травка-муравка.
Ну да погодите, — моргнул он, — я барышню попрошу, чтоб она вам свое подарила: у нее ведь уж наверное есть зеленое платье?
—
Ну, Бог с тобой!.. А как же это?.. — заговорил он, не зная что спросить. —
Да!.. Зачем же они поехали в такую пору?
—
Ну да, поди-ка ты, стану я относить.
—
Ну, не все равно.
Да что же вы не спросите, кто мне шляпу обработал?
—
Ну вот и чудак! Я чудак
да не красен, а вы не чудак
да спламенели не знай чего. Пойдемте-ка лучше закусывать.
— А-а, не читали, жаль!
Ну да это примером можно объяснить будет, хоть и в противном роде, вот как, например, Иоанн Златоуст против Василия Великого, Массильон супротив Боссюэта, или Иннокентий против Филарета московского.
—
Да вы с критикой согласны?
Ну а ее-то у него и нет. Какая же критика при односторонности взгляда? Это в некоторых теперешних светских журналах ведется подобная критика, так ведь guod licet bovi, non licet Jovi, что приличествует быку, то не приличествует Юпитеру. Нет, вы Ламене почитайте. Он хоть нашего брата пробирает, христианство, а он лучше, последовательней Фейербаха понимает. Христианство — это-с ведь дело слишком серьезное и великое: его не повалить.
—
Ну да, рассказывай, придешь ты, как же! Нет уж, брат, надо было ко мне сюда не садиться, а уж как сел, так привезу, куда захочу. У нас на Руси на то и пословица есть: «на чьем возу едешь, того и песенку пой».
— Что, это вас удивляет?
Ну да, она украла.
—
Ну да, не класть же ей было их в банк, чтобы ее поймали, и не играть самой бумагами, чтобы тоже огласилось. Кишенский ей разрабатывает ее деньги — они в компании.
— Что вам от меня нужно? — спросил он. — Ах,
да… ваши деньги…
Ну, извините, вы их не заслужили, — и с этим Павел Николаевич, едва заметно улыбнувшись, сжал в руке билет и сунул его в жилетный карман.
—
Да;
ну да уж бог с вами, берите… Что вы на меня остервенились как черт на попа? Не опасайтесь, это не фальшивые деньги, я на это тоже неспособен.
—
Да, разъясняет значение фактов;
ну это не по нем. Что ж, платят, что ли, ему не ладно, что он так раскован?
—
Ну Ванскок, а я все забываю,
да зову ее «щелчок»,
да это все равно. Я все слышал, что она тут у вас чеготала, и не шел. Эх, бросьте вы, сэр Висленев, водиться с этими нигилисточками.
—
Ну, вот видишь ли, а между тем это всякий цыган знает: на жирное место, которое хотят облегчить, кладут войлочные потники, а те, куда жир перевесть хотят, водой поманивают,
да и гоняют коня, пока он в соответственное положение придет. Не знал ты это?
—
Ну,
да черт их возьми; я выплачу, и дело с концом.
—
Да разумеется: как выплачешь, так и
ну их тогда ко всем дьяволам.
—
Ну да, обрадовались уже, что суд у них есть, так и валят, и комар, и муха.
—
Ну,
да, так веруй же и спасешься: во-первых, вы теперь, я думаю, на ножах?
— И ты бы должен смеяться, и тебе бы должно быть хорошо,
да не умеешь…
Ну, делать нечего: если совестлив, так просись пока у жены на оброк!
—
Ну да, это уж всегда так приходится по воротнику.
—
Да, и рассорилась, и что же такое что рассорилась? И она не велика персона, чтоб я ее боялась,
да и с меня от ее слов позолота не слиняла: мы свои люди, родные, побранились
да и только. Она меня выгнала из дома,
ну и прекрасно: на что дура-тетка в доме, когда новые друзья есть?
—
Ну, как же, — рассказывай ты: «нимало». Врешь, друг мой, лестно и очень лестно, а ты трусишь на Гибралтары-то ходить, тебе бы что полегче, вот в чем дело! Приступить к ней не умеешь и боишься, а не то что нимало не лестно. Вот она на бале-то скоро будет у губернатора: ты у нее хоть цветочек, хоть бантик, хоть какой-нибудь трофейчик выпроси,
да покажи мне, и я тогда поверю, что ты не трус, и даже скажу, что ты мальчик не без опасности для нежного пола.
— Черт знает, что она ответит? — думал. — А
ну, как расхохочется?.. Вишь она стала какая находчивая и острая!
Да и не вижу я ее почти совсем, а если говорить когда приходится, так все о пустяках… Точно чужие совсем…
«
Да ну их, — говорит, — захотят, сами ко мне явятся».
—
Ну да; вы к нам попали на финал, а впрочем, ведь рассказ, мне кажется, ничем не кончен, или он, как все, как сам Водопьянов, вечен и бесконечен. Лета выбила табакерку и засыпала нам глаза, а дальше что же было, я желаю знать это, Светозар Владенович?
—
Ну,
ну,
да,
да! — повторяла с расстановками, держась за голову Бодростина и, с этим бросясь на отоман, разразилась неудержимым истерическим хохотом.
—
Ну да, иди же и все сделай.
—
Ну да, а ты думал… Но что это такое? On frappe! [Стучат! (франц.)]
—
Да, конечно, вы должны делать все, что я хочу! Иначе за что же, за что я могу вам позволять надеяться на какое-нибудь мое внимание?
Ну сами скажите: за что? что такое вы могли бы мне дать, чего сторицей не дал бы мне всякий другой? Вы сказали: «каприз». Так знайте, что и то, что я с вами здесь говорю, тоже каприз, и его сейчас не будет.
—
Ну,
да! вот так мы всегда: все скандалов боимся, а мерзавцы, подобные Гордашке, этим пользуются. А ты у меня, Сойга Петровна! — воскликнула майорша, вдруг подскочив к Ларисе и застучав пальцем по своей ладони, — ты себе смотри и на ус намотай, что если ты еще где-нибудь с этим Гордашкой увидишься или позволишь ему к себе подойти и станешь отвечать ему… так я… я не знаю, что тебе при всех скажу.
—
Да, значит, ты не говорил.
Ну и прекрасно, так и показывай, что она тебе все равно, что ничего,
да и только. Саша! — обратилась она к Синтяниной, — вели нам запречь твою карафашку! Или уж нам ее запрягли?