Обойдённые

Март прошел. Даше уже невмоготу стало скрывать своего нездоровья, и с лица она стала изменяться.

— Весна, верно, у нас начинается, — сказала она один раз Долинскому.

Долинский понял Дашино вступление и мгновенно побледнел.

— Слабость у меня какая-то во всем теле, — пояснила Дора.

— Что с тобою?

— Ничего, а так — слабость.

— Господи! Дорушка! Счастье мое, да что ж это с тобой?

— Ничего, ничего. Слабость маленькую все чувствую, и больше ничего.

А доктора звать ни за что не хотела.

Кашель стал появляться, и жар по ночам обнаруживался.

— Какой ты забавный! — говорила Даша, откашливаясь, смотря на Долинского. — Я кашляю, а его точно давит что-нибудь — откашливается по обязанности. Ну, чего ты морщишься? — весело спросила она и засмеялась.

— Не смейся так, Дора.

— Чего ж плакать, мой друг?

— Боюсь я за тебя.

— Чего? Что я умру?

Долинский смотрел на нее молча и менялся в лице.

— Ты умри со мной.

— Полно шутить.

— Ага! Любишь, любишь, а умирать вместе не хочешь, — говорила Дора, играя его волосами.

У Долинского навернулись слезы, и он отвечал:

— Нет, хочу.

— А лжешь!

— Да полно ж тебе меня мучить, Дора.

— Не мучить! Ну, хорошо, ну, слушай. Дорушка повернулась к нему лицом и сказала:

— Вот, мой Друг, что сей сон обозначает… Дорушка снова остановилась.

— Да что же ты хочешь сказать? — нетерпеливо спросил Долинский, отирая выступавший у него на лбу холодный пот.

— А то, мой милый, что… не обращай ты внимания, если тебе когда-нибудь кажется, что я будто стала холодна, что я скучаю… Мне все стало очень тяжело; не могу я быть и для тебя всегда такою, какою была. И для любви тоже силы нужны.

— Да что же с тобой такое?

— Дурно.

— Господи! Что же такое? Что?

— Давно дурно.

— Чего ж ты молчала?

— Это все равно.

— Как, все равно?

— Ничто мне не поможет.

— Ты себе сочиняешь, — сказал, вскочив, Долинский.

Даша молчала.

— Иди, ложись спать и дай мне уснуть, — сказала она через минуту.

Долинский в раздумье сел у ее ног.

— Ложись тут и спи, — сказала опять Даша, указывая на место у своих ног.

По дрожащим и жарким губам Долинского, которыми он прикоснулся к руке Даши, она догадалась, что он расстроен до слез, и сказала:

— Пожалуйста, пусть будет очень тихо, мне хочется крепко уснуть.