Последняя любовь президента

Андрей Курков, 2007

«Последняя любовь президента» – почти детективная история, которая произошла с человеком, пришедшем на вершину власти и заплатившим за это своим сердцем в прямом и переносном смысле. У президента чужое сердце, более того, это сердце можно остановить в любую минуту. Кто за этим стоит и кому это выгодно? Что может спасти президента и вернуть ему способность чувствовать и любить?

24

Киев. Сентябрь 1983 года. Воскресенье. Ночь.

— Дай телефон твоих родителей! — требует комендантша общежития.

В комнате под потолком горит лампочка без абажура. На одной кровати как ни в чем не бывало спит толстуха лет тридцати. На второй сидит в одной юбке, прикрывая руками тощую грудь, та, с которой я сюда пришел. Я не понимал, кто кого собирался утешать этой ночью, но пятнадцать минут назад я подсадил ее, помог забраться в окно этого высокого первого этажа. Потом пролез сам. Потом она сняла куртку и свитер, сказала, что ей холодно, и пошла в соседнюю комнату, чтобы тихонько взять из тумбочки подруги бутылку мадеры. Как только вернулась, вслед за ней зашла комендантша Бурчиха и включила свет.

Вот и вся история!

— Я его не знаю! — испуганно повторяет девушка с тощей грудью.

— У нас три дня подряд пропадают вещи! — строго глядя мне в глаза, говорит комендантша, женщина-сервант лет пятидесяти. Она стоит в дверном проеме и полностью его занимает своим телом. — Дай телефон родителей! Пускай приходят и платят за тебя штраф! Или я вызову милицию!

— Вызывайте, — говорю я. Меня охватывает полное безразличие. Сегодня — ночь потерь, но у меня такое ощущение, что терять мне больше нечего.

Оказывается, я не прав. Комендантша вызывает криком в темный коридор какого-то полупьяного дядю Петю, который держит меня за руки, пока она звонит в милицию.

— Как ты залез в общежитие? — допрашивает меня уже в райотделе на улице Щербакова сонный сержант. — Через окно?

— Да.

— С целью совершить кражу личного имущества?

— Нет.

— А в морду? — Сержант отрывает взгляд от протокола, который он составляет, и упирается этим бычьим взглядом в мое лицо.

— Меня девушка привела.

— Она тебя первый раз в жизни видит!

— Да, мы только познакомились, и она меня привела в общагу.

— Ну послушай, что ты несешь! Как может девушка первого встречного ночью вести в свою комнату? А?

Я пожимаю плечами. Сержант смотрит на часы — полтретьего. В двери заходит моя мать.

— Что он натворил? — спрашивает со слезами на глазах. — Что ты наделал? Что ты нам жить не даешь! Сволочь! Подонок! Паразит! Тунеядец!

— Успокойтесь, гражданка, — неодобрительно смотрит на нее сержант. — Ваш сын хотел совершить кражу личного имущества из общежития работников овощной фабрики.

Возникает пауза, во время которой в голове моей матери проносятся всевозможные сценарии, и интонация ее меняется.

— Вы поймите! Они же без отца росли. Он погиб на полигоне. Военный, офицер, капитан. У него брат больной, я все время за братом ухаживаю. С работы — домой, из дому — по врачам.

— Понятно, — останавливает ее сержант. — Можно, конечно, обойтись хулиганством, но злостным. Влезть в женское общежитие — это же не окно разбить!

— А ну, выйди в коридор! — командует мне мать.

«Кто здесь сержант?» — думаю я и подчиняюсь.

Через пять минут меня возвращают в кабинет.

— В следующий раз будешь умнее! И будешь думать о последствиях! — говорит мать и уходит.

А меня оставляют. Я получаю десять суток и десять суток подметаю территорию райотдела. Мою полы на первом и втором этажах. Тайком играю в очко с шестидесятилетним Зямой, получившим пятнадцать суток за то, что нагадил под дверь соседке, написавшей на его двери мелом слово «жид».