Последняя любовь президента

Андрей Курков, 2007

«Последняя любовь президента» – почти детективная история, которая произошла с человеком, пришедшем на вершину власти и заплатившим за это своим сердцем в прямом и переносном смысле. У президента чужое сердце, более того, это сердце можно остановить в любую минуту. Кто за этим стоит и кому это выгодно? Что может спасти президента и вернуть ему способность чувствовать и любить?

56

Киев. Март 2004 года.

Я два дня готовился к этому разговору. К разговору друг о друге. При этом никаких вопросов у меня к Свете не имелось. Зато два дня представлял я себе, какие вопросы она может задать мне. О моей жизни, о моих мыслях, о моих родственниках и друзьях. Я задавал их себе от ее имени и медленно подбирал ответы, определяя, насколько полными и правдивыми они должны быть. Нет, я не собирался врать — смешно человеку в моем возрасте и при моем статусе сочинять новые версии вместо старых. Но так же было смешно и мое волнительное ожидание сегодняшнего вечера.

Эти размышления отвлекали от службы, и, чтобы не натворить каких-нибудь глупостей, я попросил Нилочку перенести назначенные встречи с нашими «белыми» и «серыми» бизнесменами на следующую неделю. А под конец рабочего дня я попросил секретаршу сварить две чашки кофе и составить мне компанию.

Она залетела еще более воздушной походкой, чем обычно. Мы уселись за приставной столик для посетителей друг против друга.

Одетая в строгого покроя, но игривой зеленоватой расцветки костюмчик, состоявший из обтягивающей юбочки до колен и приталенного жакетика, под которым виднелась беленькая блузка, Нила была похожа на неуверенную в себе начинающую актрису. Хотя в «неуверенность в себе» она явно играла. Иначе не смогла бы она так легко, с очаровательной улыбкой накрашенных розовой помадой губок отправлять подальше тех посетителей, которых я не хотел видеть.

— Ой, я забыла сахар! — воскликнула она, глядя на свою чашку.

Вскочила легко, почти беззвучно. Выбежала.

— Вам же одну? — Ее рука с ложечкой сахара зависла над моей чашкой.

— Чуть-чуть меньше, — сказал я.

Она струсила верхушку сахарной горки обратно в сахарницу. Остальное опустила в мой кофе и размешала.

— Как ты думаешь, что можно подарить красивой женщине? — спросил я.

Нилочка задумалась, затаив на личике улыбку.

— У вас с ней близкие отношения?

Странно, но я не услышал в этом вопросе попытки вмешиваться в мою личную жизнь.

— Да.

— А коньяк у вас есть?

— Она не пьет коньяк.

— Нет, не для нее, — смутилась Нила. — Сейчас, к кофе. У меня есть, но обычный…

Я достал бутылку «Хэннесси» и коньячные бокалы. Налил.

Нила пригубила. Посмотрела на часы.

— Вы ведь сегодня никого больше не ждете?

— Ты же всех перенесла?

— Да, конечно. Как вы сказали! Я сейчас.

Она опять вышла.

Я чередовал вкус коньяка со вкусом кофе. Думал о Светлане. Вокруг разливалась непривычная для министерства тишина. И я забыл, что нахожусь на службе, на скучной службе, смысл которой заключался в придании бумагам различной скорости. Словно в компьютерной игре я какие-то бумаги двигал, и они попадали, как бильярдные шары в лузу, на последнюю утвердительную подпись моему шефу, другие «случайно» терялись, «исходили» навсегда, но в неизвестном направлении. Найти их было невозможно. Да их и не искали. Эта служба была тоскливой и выгодной. Мне хорошо оплачивали мою тоску по настоящей жизни.

Нила снова появилась в кабинете. Я только заметил, что с ее ножек исчезли колготки.

— Лучший подарок любимой женщине — это белье, — прошептала она.

Потом игриво обернулась, словно проверяя, нет ли случайных свидетелей, и сбросила свой костюмчик, оставшись в действительно красивом белье красного цвета. Это белье делало ее удивительно соблазнительной. Я схватился за свой коньячный бокал, как за спасительный круг.

Она повернулась боком, изогнулась, откинув свои недлинные каштановые волосы назад. Потом повернулась ко мне спиной и нагнулась, коснулась кончиками пальцев пола. Снова повернулась лицом ко мне.

— Красивое? — Она спросила, показывая взглядом на свои трусики.

— Да, — выдохнул я негромко и оглянулся по сторонам. — Ты хоть дверь закрыла?

— Конечно, — прошептала она. — Я хотела вам кое-что рассказать.

— Рассказывай!

— Меня о вас расспрашивали…

— Кто?

— Догмазов с еще двумя.

— И что же их интересовало?

— Не приходят ли к вам женщины, не закрываетесь ли вы с кем-нибудь тут, не много ли пьете. Какие у вас привычки, какие журналы читаете, с кем просите не соединять, кого принимаете без предварительной записи. Я думаю, вы скоро отсюда уйдете.

— Ты думаешь?

Она кивнула, и на ее личике нарисовалось искреннее беспокойство.

— Я боюсь, что они под вас копают.

— А почему ты боишься?

— Мне с вами хорошо. Вы вежливый, никогда не кричите. Не заставляете ничего такого делать.

— А другие заставляют?

— Иван Семенович, который перед вами был, заставлял. Почти каждый вечер.

Мне вдруг стало жаль Нилу. Она такая хрупкая, беззащитная в этих красных трусиках и лифчике. Почему она разделась? Ах да, я спросил о подарке для любимой женщины.

— Можно мне еще коньяка?

Я налил ей. Она присела за стол. В ее зеленых глазках заблестели слезы.

— Что с тобой? — Моя рука потянулась к ее голове. Я погладил ее по волосам.

— Вот вы ей подарите красивое белье, — всхлипывая, сказала она, коньячный бокал дрожал в ее руке, — а я себе сама покупаю. Вы знаете, какая у меня зарплата?

Я отрицательно мотнул головой. Меня не интересовали чужие зарплаты.

— Двести гривень.

— Что? — вырвалось у меня. — И ты живешь на двести гривень?

Она отрицательно замотала головой.

— Нет, я же живу с родителями. Они помогают.

— С родителями? — удивился я.

Нилочка кивнула, и в ее глазах появилась нежная жалость к самой себе.

Я поднялся, открыл ящик своего стола. Взял наугад один из заклеенных конвертов. Пальцами прощупал его плотность: пару тысяч долларов там наверняка было. Достал, протянул ей.

— Возьми, купи себе что хочешь и считай это моим подарком!

— А вы ее сильно любите? — спросила она вдруг.

— Наверно, — ответил я, не желая ее огорчать.

— Я вам всегда буду обо всем рассказывать! — пообещала она и пригубила коньяк. — Если вы будете хорошо ко мне относиться. У меня тоже все есть для счастья. — При этом она сняла лифчик и посмотрела сверху вниз на свою небольшую упругую грудь. — Только счастья нет.