Идеализм

Идеали́зм (фр. idéalisme, через лат. idealis от др.-греч. ἰδέα — идея) — термин для обозначения широкого спектра философских концепций и мировоззрений, в основе которых лежит утверждение о первичности идеи по отношению к материи (см. Основной вопрос философии) в сфере бытия. Во многих историко-философских трудах проводится дихотомия, считающая противопоставление идеализма материализму как сущность философии. Категории материализма и идеализма во все эпохи являются историческими категориями. Применяя их, всегда нужно учитывать ту историческую их окраску и, в частности, ту эстетическую значимость, которую они получают в связи с разными периодами исторического развития, в связи с отдельными философами и культурологами и в связи с бесконечно разнообразной пестротой результатов и произведений философов и культурологов. Абстрактный идеализм в чистом виде и абстрактный материализм в чистом виде являются крайними противоположностями философского мировоззрения, не отвергающими, но предполагающими бесчисленное количество их совмещений с бесконечно разнообразной дозировкой.

Идеализм утверждает первичность в сфере бытия идеального духовного по отношению к материальному. Термин «идеализм» появился только в XVIII веке. Впервые его употребил Лейбниц, говоря о философии Платона.

Выделяются две основные ветви идеализма: объективный идеализм и субъективный идеализм.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Расхожее представление о Марксовой теории мотивации еще сильнее искажает его мысль, чем в случае с Фрейдом. Искажение начинается с неверного понимания термина «материализм». Этот термин, как и противоположный ему – «идеализм», имеют два совершенно разных значения в зависимости от контекста, в котором они применяются. Когда они отнесены к человеку, то «материалистом» называют того, кто в основном озабочен удовлетворением материальных стремлений, а «идеалистом» – того, кто руководствуется идеей, т. е. духовной или этической мотивацией. Однако в философской терминологии «материализм» и «идеализм» имеют совершенно иные значения, и в этом контексте термин «материализм» можно употребить, говоря о Марксовом «историческом материализме» (термин, которым сам Маркс в действительности никогда не пользовался). С философской точки зрения, идеализм означает признание того, что основную реальность составляют идеи, а материальный мир, воспринимаемый с помощью органов чувств, сам по себе реальностью не обладает. Для материализма, преобладавшего в конце XIX в., реальна материя, но не идеи. В противовес механистическому материализму (лежавшему в основании учения Фрейда), Маркс не занимался установлением причинных связей между материей и мышлением, а рассматривал все явления как результат деятельности реальных людей. «В прямую противоположность немецкой философии, – писал Маркс, – спускающейся с неба на землю, мы здесь поднимаемся с земли на небо, т. е. мы исходим не из того, что люди говорят, воображают, представляют себе… чтобы от них прийти к подлинным людям; для нас исходной точкой являются действительно деятельные люди, и из их действительного жизненного процесса мы выводим также и развитие идеологических отражений и отзвуков этого жизненного процесса»[13] (курсив мой. – Э. Ф.).

Эрих Фромм, Из плена иллюзий, 1962

Что же означает это систематическое единство? В конечном итоге всякое философское учение хочет быть системою философии. В чем же отличительная особенность систематизма Марбургской школы? – Ответ на этот вопрос мы найдем, если обратимся к тем произведениям Г. Когена, которые посвящены интерпретации Канта. Уже в первом из них, в «Кантовой теории опыта», рельефно выступает своеобразный характер его концепции критического идеализма и его позиции по отношению к современному кантианству. Традиционное понимание Канта основывается, главным образом, на двух мотивах, которые по существу независимы один от другого и поэтому могут породить из себя два различных направления критической мысли. Один мотив, получивший главенствующее значение в гносеологии Шопенгауэра, – это учение трансцендентальной эстетики об идеальности пространства и времени. Пространство и время суть субъективные формы созерцания. Поскольку же пространственно-временные отношения обусловливают и внешние и внутренние опыты, постольку и весь мир, доступный человеческому опыту, есть не что иное, как представление познающего субъекта. – Вот квинтэссенция того критического феноменализма, который, благодаря влиянию Шопенгауэра, первоначально господствовал во вновь возродившемся во второй половине XIX в. кантианстве. Другой мотив, который послужил исходной точкой для второго наиболее влиятельного в современном критицизме направления2 – это учение о категориях («дедукция чистых рассудочных понятий»), т. е. проведенное Кантом разграничение между априорными, рациональными и апостериорными, эмпирическими элементами познания. Иначе говоря: между формой и материей (содержанием) познания.

Коллектив авторов, Новые идеи в философии. Сборник номер 5, 2015

И только в XIX веке этот тезис был поставлен под сомнение, с одной стороны, французским позитивизмом (Сен – Симон, Конт: закон трех стадий познания и общественного развития), а с другой – послекантовским немецким идеализмом. Немецкий идеализм, особенно в лице Гегеля, предложил рассматривать субъект познания исторически: внеисторический трансцендентальный субъект Канта предстал как история развивающегося человечества. В результате была снята жесткая прежде дихотомия научного и ненаучного, ложного и истинного знания; появилось понятие относительно истинного, истинного для своего времени; истина, таким образом, приобрела новое для нее определение, стала историчной. Правда, в учении Конта, так же как и Гегеля, релятивизация истины носила ограниченный характер: оба философа сходились в том, что в современную им эпоху разум пришел к созданию истинной науки: у Конта это – позитивные науки, у Гегеля – философия, которая в его лице обрела, наконец, постижение Абсолюта. Немецкий идеализм создал своеобразную новую онтологию субъекта, вставшую на место онтологии субстанции, или, иначе говоря, онтологию истории вместо онтологии природы.

Пиама Гайденко, Научная рациональность и философский разум

Великая заслуга Ленина состоит в том, что в борьбе против субъективного идеализма и агностицизма он всесторонне развил марксистское учение о познаваемости мира, теорию отражения. Ленин отстоял материалистическое понимание психического, сознания как высшего продукта материи, как функции человеческого мозга, подчеркнул, что мышление, сознание есть отражение внешнего мира. Он дал замечательное определение ощущения как субъективного образа объективного мира, подверг критике агностическую теорию символов, или иероглифов, согласно которой ощущения являются лишь условными знаками, а не изображениями реальных вещей. Эта теория и в наши дни проповедуется представителями различных направлений современной буржуазной философии и ленинская критика ее имеет актуальное значение.

Владимир Ленин, Полное собрание сочинений. Том 18. Материализм и эмпириокритицизм

Это сочетание элементов реализма и идеализма в системе Ницше кажется нам в высокой степени ценным. Современная философская мысль, опираясь на представленные ее основателем Кантом синтез реалистической трезвости мысли со смелыми идеалистическими порывами нравственного духа, проводит резкую грань между критическим позитивизмом в области научного познания и этическим идеализмом в области целостного нравственного сознания. Она в равной мере должна протестовать как против доктринерской тенденции ограничить богатое внутренними переживаниями человеческое сознание сферой реалистической мысли, так и против неосторожного стремления гипостазировать этические переживания и облекать их в форму логической системы точного знания; таким образом, она примиряет эти два противоположных направления человеческого духа, указывая каждому его границы. Ницше представил нам образец подобного примирения, и с этой точки зрения его этико-философская система приобретает лишний интерес для современности.

Коллектив авторов, Манифесты русского идеализма, 2009

Положение (статус) универсального характера философских понятий показывает источник всех философских проблем, их решений и суждений о них. Вся история философии – это примеры нахождения и утверждения тех или иных видов всеобщих явлений, их первоначального значения, доказательств и опровержений достоверности принятия чего-либо за первоначальное и всеобщее. Характерным примером служит противоположность идеализма (греч. idea, eidos – идеальная форма, вид) «линии Платона» и гилеморфизма (греч. hyle – материал, материя и morphe – форма) «линии Аристотеля». В средневековой философии эта противоположность нашла развитие в другой противоположности – между реализмом и номинализмом, а в философии Нового времени – между рационализмом и эмпиризмом. Если Платон открыл, установил первичность сверхчувственных, чистых форм, идей, то Аристотель – единство форм вещей и их материала. То, что это противостояние не было чудачеством или лишь словесной перебранкой мужей-философов, доказывается его существованием, претендующим уже на статус «вечного», в современной мысли. К примеру, вопрос, существуют ли числа сами по себе, чистые формы, лишенные конкретного содержания (100, а чего?), имеет в современной математике, царице наук, утвердительное решение.

С. Д. Лобанов, О природе философии, -1

Материалистическое направление философии, опиравшееся и на метафизическое, и на научное мышление, на представления точных наук, в силу отличия их от гуманитарных и при определенной разобщенности не могло привести к представлению о целостности бытия, тем более – охватить синтезом или обобщением его многообразие. Невозможной представлялась идея включения в бытие человека. Целостность, к которой тяготела философская мысль была присуща только сознанию, душе, а последние относились к сфере абстракций идеализма. Все это служило непреодолимым препятствием к тому, чтобы ввести человека в бытие в качестве демиурга начала, интегрирующего дух и материю, представить его бытие и сознание как целостность. Для этого необходимо было преодолеть сложившееся веками противопоставление сознания и бытия в идеализме и материализме. Нужно было сломать эту вековую, ставшую уже аксиомой конструкцию философии, причем сломать сразу в нескольких звеньях: на место сознания поставить человека, определить сознание как свойство, качество человека, а затем предложить противоположную парадигму – их единства. Иными словами, рассуждая в материалистических формулах, нужно было не только заменить сознание человеком, но и представить все уравнение в другом качестве вместо противоположности – единстве их составляющих, целостности человека.

А. Н. Славская, Основы психологии С. Л. Рубинштейна. Философское обоснование развития, 2015

Порвав со схоластическими и теологическими школами, философия после Реформации, или новая философия, развивалась в различных направлениях. Гуманизм провозгласил человека мерой всех вещей; рационализм делает способность к размышлению основой всего познания; политическая философия полагает, что человек должен осознавать свои естественные, социальные и национальные привилегии; эмпиризм объявляет единственной истиной эксперимент; морализм утверждает важность правильного поведения как фундаментальной философской доктрины; идеализм утверждает, что реальность вселенной является сверхфизической – либо умственной, либо психической. Реализм, наоборот, говорит о том, что реальность является только физической. Феноменализм ограничивает познание фактами и событиями, которые имеют научное обоснование. Новейшими школами в философской мысли являются бихевиоризм и неореализм. Первая рассматривает внутренние характеристики человека через поведение; последняя может считаться результатом полного вымирания идеализма.

М. П. Холл, Тайные учения всех времен. Энциклопедическое изложение герметической, каббалистической и розенкрейцерской символической философии, 1928

По Канту, все идеализации являются творением самого человека. Они присущи не внешнему для человека миру, а рассудку человека, его внутреннему, т. е. трансцендентальному, миру (так, в природе нет точек, прямых, плоскостей и т. п.). Кант не утверждает, что идеи творят мир: он лишь подчеркивает своеобразную природу научных идеализаций. «Слово трансцендентальное, с помощью которого квалифицировали свою философию Кант, Фихте, ранний Шеллинг… означает исследование не предметов, а видов их познания, причем исследование этого познания а priori – до опыта, т. е. до того, как наш познавательный инструмент будет пущен в ход»{22}. Кант впервые обосновал творчески-конструктивный характер человеческого познания, при этом обозначил проблему границ и условий познания, поколебав притязания науки на универсальное знание и универсальные цели, что нашло последующее развитие в неклассических философских течениях ХХ в.: философии жизни, феноменологии, экзистенциализме и др. В связи с этим словосочетание «немецкая классическая философия» введено в научный оборот Ф. Энгельсом, как считают некоторые российские исследователи (а среди белорусских – Т.Г. Румянцева) неудачно. В немецкоязычной и англоязычной традициях уже многие десятилетия принято писать не о классической немецкой философии, а о немецком идеализме. За границы классики по ряду позиций выходят и другие представители немецкой философии конца XVIII – первой половины XIX в., например Фихте в требовании о необходимости сохранения национальной идентичности, Гегель в идеях об исторически развивающихся системах.

В. Н. Калмыков, Философия, 2017

В целом же, я полагаю, что и духовное и материальное есть лишь различные атрибуты единосущего бытия мироздания, дуалистически разделенные только в нашей мысли. Не вдаваясь в освещение конкретных причин этого феномена, укажу лишь на то, что, на мой взгляд, хорошо известный истории философии непримиримый дуализм мышления, вызвавший фундаментальное деление последней на два основных течения – материализм и идеализм – скорее всего не является врожденным свойством человеческого ума, а обусловлен особенностями начального этапа развития философского познания мира. Сложившаяся традиция, обратной стороной которой является альтернативная монистическая ориентация философской мысли, обусловила возникновение некоего устойчивого стереотипа философского и общественного сознания, унаследованного нами от предшествующих поколений и потому с принудительной силой предопределившего особенности современного философского мышления. В силу сказанного, я не могу исключить то, что если истина этого вопроса, которая, надеюсь, рано или поздно станет достоянием человечества, кроется в своеобразном синтезе означенных противоположностей, и данное направление утвердится когда-либо в философии в качестве господствующего, отмеченный стереотип сознания будет, вероятно, изменен.

А. А. Вальков, Философское постижение идеи нации, 2014

В противоположность всем разновидностям идеалистического монизма – как «нейтрального», маскирующегося, так и откровенного, спиритуалистического – и всем формам психофизического параллелизма, т. е. дуализма, материализм всегда утверждает первичность материальных процессов и вторичность, производность психического. В обосновании этого положения заключается большая историческая заслуга великих материалистов XVII—XVIII вв. Их идеи получили дальнейшее творческое развитие у русских революционных демократов второй половины XIX столетия. Вульгарный материализм конца прошлого столетия (Бюхнер, Молешотт), трактуя психические явления как отправление мозга, подобно выделению желчи печенью, не видит качественной специфики психических явлений; он поэтому не столько решает, сколько пытается упразднить требующую решения проблему психического. Материализм Бюхнера – Молешотта рассматривает проблему психического в замкнутой сфере внутриорганических отношений; познавательное отношение к внешнему миру для него никак не входит в исходную характеристику природы психического. Поскольку при этом психическое как изнутри детерминированное отправление организма обособляется от бытия, отражением которого оно на самом деле является, психическое лишается всякой объективности. Вульгарный материализм поэтому легко соскальзывает на позиции субъективно-идеалистической трактовки психического. Борьба материализма и идеализма в решении проблемы духа и материи, души и тела, сознания и природы продолжается и по сей день. И хотя в философии капиталистических стран преобладают различные идеалистические течения, в ней выступают и передовые мыслители, которые стремятся обосновать «новый» естественнонаучный материализм (как, например, Селларс[71]); а такие как Валлон прямо становятся на позиции диалектического материализма.[72]

С. Л. Рубинштейн, Бытие и сознание, 1957

Для Гегеля философская достоверность выше религиозной, точнее, она составляет высшую ее ступень, находясь с нею в одной плоскости. Это мнение у Гегеля проистекает из общего его убеждения, что возможна абсолютная система, которая была бы не философией, а уже самой Софией, и именно за таковую почитал он свою собственную систему. Трагедия философствования в ней преодолена, рыцарь обрел свою Прекрасную Даму (если только по ошибке не принял за нее дородную Дульцинею), разум достиг преображения и исцеления от своих антиномий. Для Гегеля его система – это Царствие Божие, пришедшее в силе, и эта сила в мышлении, – это церковь в логической славе своей. В таком убеждении сполна обнаруживается люциферическая болезнь этого типа философии, и гегельянство есть в некотором роде предел для этого направления. В современном немецком идеализме эти же мотивы звучат скрыто и нерешительно, хотя неокантианский имманентизм, тоже устраняющий трагедию мысли, постольку есть робкое повторение Гегеля. Вообще «философия» в отвлеченном, а потому и притязающем на абсолютность понимания – рационалистический имманешизм в отрыве от цельности религиозного духа, есть специфически германское порождение, корни свои имеющее в протестантизме.

С. Н. Булгаков, Свет невечерний. Созерцания и умозрения, 1917

Милетская школа не противопоставляет материализм и идеализм. В ее умозаключениях отсутствует собственно философская терминология, но присутствуют мифология, элементы антропоморфизма, пантеизма. Физические же процессы представлены в контексте моральной проблематики. Тем не менее философия Милетской школы уже может быть отнесена к философии в целом, поскольку ее представители стремились понять воду, воздух, огонь и т. д. как субстанцию. Милетские, ионийские, философы считали, что эти субстанции имеют всегда одно первоначало (вещественное, разумное, даже божественное), в связи с чем их учение называют монизмом (от греч. monos – один, единственный).

Т. П. Ритерман, Философия и история философии, 2010

Категория единства также занимает определенное положение в концептуальных системах Канта и Гегеля. Но если у Канта единство, множественность и целокупность, которая есть «множество, рассматриваемое как единство» [207, с. 178], относится к группе категорий количества, то у Гегеля «для-себя-бытие»[44], порождающее переход от единого к многому, находится в сфере действия понятия качества. Но вместе с тем принимаемый Гегелем диалектический принцип единства противоположностей становится определяющим для устройства его системы и жестко противопоставляется им всей предшествующей метафизике. «Догматизм рассудочной метафизики состоит в том, что односторонние определения мысли удерживаются в их изолированности, тогда как идеализм спекулятивной философии обладает принципом тотальности и выходит за пределы односторонности абстрактных определений рассудка. Так, например, идеализм утверждает: душа не есть только конечное или только бесконечное, но она по существу есть как то, так и другое и, следовательно, не есть ни то, ни другое, т. е. такие определения в их изолированности не имеют силы, но получают ее лишь как снятые» [122, т. 1, с. 139].

В. Ю. Кузнецов, Взаимосвязь единства мира и единства культуры, 2013

Как всякая теория философия имеет в основе теоретическую схему, состоящую в случае философии всего из двух элементов – материи и сознания. Диалектический материализм изучает взаимодействие материи и сознания. Оно состоит в том, что сознание познает материю. В этом и только в этом смысле материя первична, а сознание вторично. Обратное невозможно. Другими словами, диалектический материализм изучает реальный процесс познания. Различные разновидности идеализма общи в одном: они исключают из рассмотрения материю и рассматривают только сознание. У идеалистов сознание познает само себя. Такого процесса познания в действительности не существует. Поэтому идеалисты выдумывают несуществующие процессы познания. Теории несуществующих процессов познания не могут соответствовать действительности. Идеалистам приходится выдумывать все новые и новые процессы познания и их теории. Этим и объясняется плюрализм идеалистической философии. Все, без исключения, разновидности идеализма исключают из рассмотрения материю, один из двух элементов теоретической схемы. Поэтому ни одна из этих теорий, ни все они вместе не могут привести к научному знанию. Первоначально целью идеалистического мышления было укрепление христианской веры. Впоследствии появилась новая цель – идеологическая борьба с марксизмом. Но главное содержание противостояния идеализма и диалектического материализма состоит в том, что идеалистическое мышление не ведет и не может вести к научному знанию. Это относится как ко всем отдельным идеалистическим теориям, так и к их плюрализму. Исключение из теоретической схемы хотя бы одного из главных её элементов в любой теории недопустимо.

Л. С. Якунин, Философские вопросы науковедения, 2017

Гегель, столь нетерпимо относившийся к дуализму и упрекавший за это Канта, Фихте и других философов, при всей абсолютности своего идеализма или, вернее, именно вследствие этого не мог принципиально преодолеть дуализм. В его философии порождение природы и всего мира духовным началом происходит не менее сверхъестественным, таинственным образом, чем чудеса религиозные. Наука пошла другим путем. Природа существует независимо от какой бы то ни было духовной силы. Вместе с тем природа – это не неподвижная и неизменная субстанция, неспособная к развитию и творению все новых и более богатых форм. Гегель был глубоко прав, утверждая, что субстанцию нужно понимать как субъект – в том смысле, что она не пассивна, не неподвижна, а есть внутренний процесс, процесс самостановления. Это была великая истина, однако извращенная в духе идеализма.

Г. В. Гегель, Наука логики, -1

Идеалистический подход к интерпретации общественных явлений получил необычайно широкое распространение, укоренился в социогуманитарном познании и безраздельно господствовал в философии вплоть до середины XIX в. Согласно взглядам сторонников этого подхода решающее значение в общественной жизни принадлежит духовному фактору. Здесь сущность связей, объединяющих людей в единое целое, усматривается в комплексе тех или иных идей, верований, идеалов. Так, французские философы XVIII в. предложили следующий принцип понимания сущности общества: «Мнения правят миром». Попытки найти тайную пружину великих исторических событий в умонастроениях отдельных личностей долгое время были излюбленным теоретическим методом у мыслителей, принадлежащих самым разным научным школам и направлениям. Даже создатель исторического материализма К. Маркс отдал дань идеализму, когда писал об основоположнике протестантизма М. Лютере: «Революция началась в мозгу монаха». Но этот принцип не мог стать основой теоретически строгой и непротиворечивой концепции, так как в реальной общественной жизни мнений и взглядов существует ровно столько, сколько мыслящих личностей.

О. А. Романов, Социальная философия, 2013

Для решения парадоксальной проблемы трансцендентальной свободы Гербарт опирается на несколько альтернативных философско-теоретических источников, к которым относится, во-первых, монадология Лейбница, во-вторых, концепт «вещи самой по себе» Канта, отброшенный немецким идеализмом, в-третьих, эстетическая концепция Шиллера, призванная преодолеть крайности кантовского формализма в этике, а также британский этический эмпиризм, настаивавший на самостоятельности моральной очевидности, не сводимой к теоретическому познанию и теоретическим суждениям (образцовым представителем этого направления является Френсис Хатченсон). Философия Фихте, несмотря на направленную на нее критику, сохраняет для Гербарта неизменное значение, поскольку, в частности, исходным пунктом его философской психологии является понятие Я. Для преодоления парадоксов, связанных с понятием трансцендентальной свободы, Гербарту было необходимо решить целый комплекс задач. А именно, он обосновывает примат пассивности и рецептивности субъекта (в противоположность активной конструирующей роли субъективности, из которой в той или иной степени исходят как Кант, так и идеалисты), не только реабилитирует кантовскую «вещь саму по себе», но и обращается к прямым метафизическим выкладкам (в частности, говоря о реальном существовании пространства («интеллигибельного пространства»)), возвращается к трактовке предельной (метафизической) реальности как неизменной и даже вовсе неопределяемой (в противоположность разнообразным определениям «абсолюта», встречающимся в философии немецких классических идеалистов), отказывается от концепции свободы как порождения в пользу понятия свободы как способности выбора из имеющихся опций, отбрасывает идею неограниченного самоопределения субъекта в пользу контролируемой выработки добродетельного (нравственного) характера, элиминирует из философии сознания момент абсолютности, который немецкие идеалисты обнаруживали в акте самосознания. Рассмотрим более детально, каким образом решаются эти задачи.

Иоганн Фридрих Гербарт, Психология, -1

Идеализм имеет две основные разновидности. Первая – объективный идеализм. Представители этого направления (Платон и неоплатоники, философы средних веков, Гегель и неогегельянцы) считают идеальное существующим объективно, независимо от человека. Субъективные идеалисты (Дж. Беркли, Д. Юм, Э. Мах и др.) считают идеальное формой внутреннего человеческого опыта. Крайняя форма субъективного идеализма – солипсизм (от лат. solus – один, ipse – сам, sum – существую) – предполагает, что реально лишь мое сознание, существование же всего, что меня окружает, – проблематично.

Г. Г. Кириленко, Философия, 2009

По мнению В. В. Жириновского, глубоко ошибочной является позиция марксистов, отвергающих достижения философов-идеалистов и надуманно, искусственно противопоставляющих их материалистам. Между тем вклад представителей философского идеализма в становление и развитие философии как науки огромен – начиная с древних, к которым традиционно относятся Сократ, Платон, Аристотель, Пифагор и другие. Среди философов-идеалистов в новейшее время возвышается фигура Гегеля, который создал стройную философскую систему. В соответствии с его взглядами, в основе всех явлений природы и общества лежит «абсолютная идея», «мировой разум» или «мировой дух». С этих позиций Гегель всесторонне разработал учение о диалектике, которое Маркс и Энгельс заимствовали у него, приспособив к материалистической философии. Близким к гегелевской «абсолютной идее» явилось и учение В. С. Соловьёва о «всеобщем сущем», природа которого безусловна и абсолютна[8].

О. Н. Слоботчиков, Жириновский как философ, 2017

Мы не случайно так подробно остановились на рассуждениях Аристотеля, как раньше – на высказываниях Платона. Как мы увидим далее, к платоновской и аристотелевской концепциям восходят практически все проблемы современной семантической теории, и раскрыть их без подробного исторического экскурса попросту невозможно. Слишком часто современные авторы понимают концепции авторов древности слишком упрощенно либо приписывают им более позднее понимание анализируемых вопросов (например, Аристотелю – стоическое). Отрадным исключением является Л.К.Науменко, которому принадлежит, в частности, предельно тонкий и объективный анализ взглядов Платона и Аристотеля на проблему идеи (понятия) в ее отношении к вещи. «Абсолютизация инобытия вещи» у Платона, составляющая основу его идеализма, соединяется у него, по Науменко, с вполне материалистической мыслью о том, что сущностей столько, сколько у вещи функций, сообщающих ей устойчивость, определенность и целостность. Идея вещи (которая представляет собой персонификацию сущности, а значит объективной функции вещи) потому и рассматривается Платоном как что-то независимое от чувственно воспринимаемой вещи, что эта последняя, лишенная своих внешних связей (сущностей), превращается в аморфный материальный субстрат. «Мы слишком привыкли рассматривать идеи Платона просто как гипостазированные абстракции индивидуальных тел, как отвлеченные образы единичных вещей, которым придано самостоятельное существование. В действительности же идеи Платона – это образы не индивидуальных тел, а функций» (Науменко, 1968. С. 100).

А. А. Леонтьев, Деятельный ум, 2001

Материалистический монизм придерживается формулы «бытие определяет сознание». Маркс писал: «Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, общественное бытие определяет их сознание»[114]. Идеалистический монизм утверждает приоритет и «демиургичность» («силу творения») сознания; он исходит из того, что отношения, действия, поведение людей, их образ жизни, одним словом, содержательная полнота бытия является продуктом сознания. Отсюда следует, что для изменения действительности необходимо и достаточно устранить иллюзии, фантомы, предрассудки и прочие дефекты «ложного сознания». Вопрос, однако, в том, как человек (группа, общество) может узнать о наличии в его сознании подобных ошибок, диссонаций, перверсий. Материалист скажет, что для этого необходима практическая проверка мыслительного материала, пусть даже путем проб и ошибок. Идеалист предложит обратиться к его учению (школе, направлению), доказывая при этом, что все предшествующие учения устарели, или же вслед за Э. Гуссерлем посоветует произвести феноменологическую редукцию, т. е. «заключение в скобки» всего внешнего мира и воздержание от эмпирического знания. Но в сфере повседневности человек просто вынужден основываться на своей «естественной» установке, допускающей априори объективное существование внешнего мира, в том числе общественных структур, других людей и пр., а сознание – не просто вместилище (типа ньютоновского пространства) идей, образов, ценностей, а именно процесс осознания жизненного мира как личного и общественного бытия. Идеализм стремится сломать эту установку, чтобы заполнить сознание «чистыми сущностями» (эйдосами), не доступными эмпирическому познанию и не нуждающимися в нем.

С. А. Шавель, Общественная миссия социологии, 2010

В поисках ответа в этой статье я предполагаю рассмотреть и подвергнуть критике две современные и влиятельные интерпретации соотношения свободы и привычки в гегелевской антропологии: интерпретацию, предложенную Катрин Малабу в книге «Будущее Гегеля» (1996)[24], и прочтение гегелевского понятия привычки Славоем Жижеком в книге «Мифология, безумие и смех: субъективность в немецком идеализме» (2009)[25]. Поскольку интерпретация Жижека представляет собой, по сути, развитие позиции Малабу, то вначале я кратко изложу взгляд Малабу, а затем перейду к разбору позиции Жижека, возвращаясь к Малабу по мере необходимости. И Жижек, и Малабу вменяют душе у Гегеля антииндивидуальную пластичность привычки, в то время как на деле в антропологии Гегеля пространство человеческой свободы открывается, в первую очередь, не в привычке, но в том, что сам Гегель называет «интенсивной формой индивидуальности» души. Антропологическое понятие свободы является у Гегеля по существу индивидуальным понятием, действующим изнутри индивида, а не привычно надындивидуальным. Тем самым, я покажу, что проблематика свободы и индивидуальности не просто несводима в гегелевской антропологии к проблематике привычки, но более того, вообще не через привычку должна ухватываться, чтобы быть постигнутой как истинная свобода. То есть, согласно Гегелю, как свобода духовная – свобода другого, не-природного бытия, другими словами, вообще свобода бытия-иначе.

Коллектив авторов, Философия свободы, 2011

В мышлении В. С. С. философия и богословие теснейшим образом связаны: хотя он и определяет философию как свободное исследование основ человеческого знания, бытия и деятельности, но, в сущности, для него философия есть ancilla theologiae и имеет лишь пропедевтический характер. Поэтому то сочинение, которое он считает важнейшим из всего им написанного, начинается словами: «Оправдать веру наших отцов, возведя ее на новую ступень разумного сознания, показать как эта древняя вера, освобожденная от оков местного обособления и народного самолюбия, совпадает с вечной и вселенской истиной – вот общая задача моего труда». С другой стороны, вера С. проникнута философской рефлексией; это не слепая вера, а обоснованная определенным философским миросозерцанием. Миросозерцание, которое выражало коренные убеждения С., уживаясь и обосновывая религиозные верования – это неоплатонизм. Само собой разумеется, что С., прошедший школу немецких идеалистов – Шеллинга, Гегеля, в особенности Баадера, говоривший, что он некоторое время находился под преобладающим влиянием Канта и Шопенгауера (см. «Оправдание добра», II изд., стр. 585, примечание), не мог не применить диалектических приемов к неоплатонизму, но немецкий идеализм положил свой отпечаток только на внешнюю сторону философии С.; сущность же ее оставалась той, какой была в эпоху, когда это миросозерцание сложилось. Отпечаток поэзии, чего-то далекого, нисколько не связанного с интересами современности, лежит на философии С., почему она и служит выразительницей мистического настроения, глубоко коренящегося в русской душе.

К. К. Арсеньев, Владимир Сергеевич Соловьев, 1903

Субъективно-идеалистическая концепция объяснения сущности религии берет свое начало в трудах немецкого протестантского священника и богослова Фридриха Шлейермахера. Наиболее последовательно субъективно-идеалистическая концепция проводилась представителем прагматизма У. Джемсом. Джемс считал истинным все, что полезно для индивида. Поскольку же религия полезна для индивида, значит, она является истинной формой мировоззрения. Таким образом, с точки зрения Джемса религию следует рассматривать как порождение индивидуального сознания, как спонтанно возникающие субъективные переживания человека. Современная философия религии пытается избежать крайностей субъективизма и иррационализма, сочетая субъективный идеализм с теологией.

История мировых религий, -1

Подведем итоги. Рационализм и Гегель представляют две идеи сущности, основанные на понятии о вещи: сущность мыслится как реальность понятия вещи. Эту двусмысленную фразу можно отнести либо к формальному понятию (Гегель), либо к понятию объективному (рационализм). Напротив, у Аристотеля сущность есть момент реальности, но реальности как физического коррелята ее собственного определения. Начав с крайнего идеализма Гегеля и пройдя через рационализм, мы вместе с Аристотелем пришли к самой реальности. Но этот приход совершается весьма своеобразным способом, а именно, через рассмотрение реальности как λεγόμενον, через допущение того, что ее сущностный характер всегда и с необходимостью может быть выражен в дефиниции. Нащупав недостаточности и колебания в этом сущностном соприкосновении с реальностью – прежде всего по причине его косвенного характера, – мы уже готовы сделать следующий шаг: пойти прямо к реальности и попытаться в ней и через нее разузнать, что же такое сущность.

Хавьер Субири, О сущности, 1962

Исходя из того, что характер господствующей философии зависит от характера господствующей веры, Киреевский полагал, что русская мысль, укорененная в христианстве иначе, чем западная, способна выдвинуть «новые начала» в философии. Так же как и Хомяков, Киреевский видел основную болезнь западной философии в ее идеализме, в потере живой связи с реальностью: раздробив цельность духа на части и предоставив отделенному логическому мышлению высшее сознание истины, человек в глубине своего самосознания оторвался от всякой связи с действительностью. Свою задачу философ видел в том, чтобы освободиться от идеализма, от односторонности западного способа мышления. Причем путь русской философии Киреевский полагал не в отрицании западной мысли, а в восполнении ее тем, что раскрывается в «высшем духовном зрении», когда все «отдельные силы сливаются в одно живое и цельное зрение ума»[13]. У православного философа основная идея онтологизма в познании связана с утверждением, что познание представляет собой часть и функцию нашего «бытийственного» вхождения в реальность, что к реальности мы приобщаемся всем своим существом, а не одной только мыслью. Только для цельной личности, такой личности, которая обладает «внутреннею цельностию бытия», может открыться «смысл существенности». Поэтому приобщение к реальности, как функция личности, дано «верующему мышлению»; только православно верующий знает, что «для цельной истины нужна цельность разума», искание этой цельности и составляет постоянную задачу его мышления.

В. Г. Лукьянов, Русская религиозная аксиология, 2015

Даже из этого краткого изложения идей феноменологии должно быть вполне очевидно, что перед нами форма метафизического идеализма, ищущая изучения абстракции, называемой «человеческим сознанием», и мира чистых возможностей. Но помимо того, что Гуссерль отвергал эмпиризм, психологизм и позитивизм естественных наук, он также считал, что разрушает классический идеализм таких мыслителей, как Кант. Кант не мог разрешить проблему того, как разум способен познавать объекты, внешние для себя; феноменология, полагая то, что дано в чистом восприятии, самой сутью вещей, надеялась преодолеть этот скептицизм.

Терри Иглтон, Теория литературы. Введение, -1

Согласно М. Даммиту, аналитические философы сделали еще один шаг в этом же направлении, осознав, что поскольку мышление неразрывно связано с языком[6] и структурируется им, то метафизика возможна лишь как анализ того, как мы говорим о реальности. Но означает ли это, что метафизик, рассматривающий реальность через «призму» языка, обречен иметь дело только с миром, изначально организованным и оформленным концептуальной схемой этого языка, и поэтому вопрос о том, какова реальность сама по себе, независимо оттого, с помощью какого языка мы ее описываем, просто утрачивает смысл? Означает ли это, что лингвистический подход к онтологии предопределяет кантианскую позицию аналитических метафизиков? Как мы увидим, онтологические концепции, предложенные в рамках аналитической философии, не позволяют дать однозначного ответа на этот вопрос. Более того, на наш взгляд, данный вопрос образует главный «нерв» аналитической метафизики. Утвердительный ответ на него ведет к идеализму и релятивизму, отрицательный – к догматизму. Поиски решения, преодолевающего эти крайности, и определяют направление развития этой метафизики.

Л. Б. Макеева, Язык, онтология и реализм, 2011

Взгляды Равессона постепенно завоевывали сторонников и приобретали все большее влияние во Франции. Продолжатель этой идейной традиции Жюль Лашелье (1832–1918) разрабатывал, как и Мен де Биран, чистую психологию, стремясь через анализ субъективности открыть исходный пункт метафизики. В лекциях в Высшем педагогическом институте он затронул многие традиционные философские проблемы, предложив новый подход к их исследованию, противостоявший эклектизму, господствовавшему тогда в университетах, и ассоцианистскому эмпиризму, в котором он усматривал путь к скептицизму. Лашелье, следуя Мен де Бирану, подчеркивал значение рефлексивного метода; в рефлексии он видел высший способ познания, с помощью которого дух постигает свою собственную природу и свои отношения с другими явлениями. Он считал себя учеником Каита и прикладывал все усилия к распространению трансцендентального идеализма во Франции; во многом благодаря этим усилиям (а также под влиянием неокритицизма Ренувье) концепция Канта заняла особое место во французской университетской философии[50]. В работе Лашелье «Психология и метафизика» (1885), по словам Коллингвуда, содержится ясное учение «о жизни духа, жизни, являющейся одновременно как свободой и познанием, так и сознанием своей собственной свободы, жизни, которую никакое научное мышление не может обнаружить или проанализировать, пользуясь категориями психологии»[51]. Лекции Лашелье в Высшем педагогическом институте (они не были тогда опубликованы, а циркулировали в рукописном виде в студенческих кругах) оказали огромное влияние на студентов, которых Лашелье учил не философии в готовом виде, но умению мыслить с абсолютной искренностью, уважению к мысли других. Как заметил Бергсон, «Лашелье разбудил университетскую философию, когда она задремала, убаюканная легковесным и приятным учением Виктора Кузена»[52].

И. И. Блауберг, Анри Бергсон, -1

Познание Абсолюта, т. е. мира как целого, отмечает немецкий философ, возможно лишь с помощью «мирового», универсального разума, мышления как такового, которое и является подлинным субъектом познания. Обладая способностью проникать в сущность, постигать абсолютное, такой разум обеспечивает совпадение (тождество) объекта и субъекта, предмета и понятия о нем. Принцип тождества бытия и мышления становится исходным в гегелевской философии, а само тождество получает название «Абсолютная идея». Абсолютная идея, согласно Гегелю, – это мир во всем своем многообразии, максимально полно представленный в разуме. По существу, это вся человеческая духовная культура, на уровне которой происходит совпадение мира и знаний о нем. Анализируя содержание культуры, Гегель делает важный вывод о том, что культура – это не только результаты духовной деятельности, но и способы, механизмы самой этой деятельности, в том числе и принципы функционирования мышления. Поэтому Абсолютная идея одновременно является и духовной субстанцией, и субъектом. Она существует независимо от мира, человека, его истории, будучи первичной по отношению к ним. Таким образом, философия Гегеля одновременно является и объективным, и абсолютным идеализмом.

Коллектив авторов, Философия, 2015

Суть гносеологических корней всякого ложного сознания, связанных с познавательными процессами, состоит в абсолютизировании, раздувании субъективной стороны человеческого познания. Способность человеческого мышления вычленять общее, существенное и необходимое, отвлекаясь от единичного, несущественного случайного, есть величайшее завоевание человечества, сделавшее возможным все достижения научного, теоретического познания. Эта способность непосредственно связана с развитием языка как материального средства фиксации общего и существенного в познании. Без развития языка и абстрактного мышления невозможен прогресс человечества. Но эта же способность создает возможность превращения общих понятий в самостоятельные сущности, независимые от материального мира. Общее, необходимое и существенное, отделенное от единичного, случайного, несущественного и превращенное в самостоятельную сущность (субстанцию), составляет, согласно марксизму, гносеологическую основу идеализма и религии. В. Ленин писал по этому поводу в «Философских тетрадях»: «Раздвоение познания человека и возможность идеализма (религии) даны уже в первой, элементарной абстракции („дом“ вообще и отдельные дома)».

Д. В. Альжев, История и теория религий: конспект лекций, -1

Нигде, ни в одной области человеческой деятельности нет стольких разногласий и противоречий, как в философии. Философия не имеет метода, не имеет критерия истины. В ней – неистребимая тенденция упрощения, искусственного монизма, смешение Бога и человека, Бога и мира, человека и мира. Пантеизм-атеизм и акосмизм – с одной стороны, субъективный идеализм – с другой, и все это – по мерке материального ума.

Аноним, Человек – храм Божий, 2009

Как и модернизм, постмодернизм опирается на особые постулаты и основания. К важнейшим из них относятся идеализм и отрицание эпистемологического и философского реализма, отрицание фиксированной, объективной и абсолютной истины. По этой причине постмодернизм не признает существования какого-либо тотального принципа или единого критерия и отрицает общезначимость какой-либо идеи или доктрины. Как отмечал Лиотар[15], нельзя больше говорить об универсальной идее или об абстрактной рациональности, поскольку общий и универсальный разум никогда и нигде не существовал. Мыслители постмодернистского направления ведут речь о множественных разумах и множественных идейных сферах. Таким образом, в мире постмодерна отсутствует вера в объективный мир, универсальные теоретические конструкции и аргументы, а всякого рода метанарративы, касающиеся легитимности, берутся под подозрение (Рахнамайи, 1384: 199–201). Здесь неизбежно возникает эпистемологический релятивизм (Раббани Гольпайгани, 1378: 36), который является источником религиозного, культурного, социального и этического плюрализма (Джавади Амоли, 1380: 207). Релятивизм приводит также к скепсису в отношении традиционных убеждений и ценностей, присущих различным сферам культуры, экономики, этики, педагогики и т. д. (Акбар Ахмад, 1380: 37).

Коллектив авторов, Ислам и модерн, 2017

Нужно было освободиться от этого полидемонизма, для того чтобы человечество могло вступить на путь систематического и последовательного овладения природой, и этот экзорцизм, изгнание демонов, совершен был христианством. Однако, изгоняя демонов, христианство не превратило мир в бездушный механизм; вместе с великим Паном еще не умерла природа, напротив, она приобщилась – через воплощение Слова и таинства Церкви – к новой, благодатной жизни, взамен прежней одержимости она получила обетования обожения и грядущего прославления. Христианство в своем цельном подлинном учении необходимо содержит в себе то, что Соловьев назвал религиозным материализмом и что утрачено в современном философском сознании. Но в этой утрате сказались уже влияния новейшей философии, так называемого рационализма, имеющего два образа: материализма и субъективного (трансцендентального) идеализма. Эта двойственность рационализма выразилась уже в изначальном противопоставлении отца этой философии Декарта: res cogitans, мир познания, и res extans, мир вещей. Произошел незримый, но ощутительный разрыв человека с природным миром, породивший это расщепление субъекта и объекта. Философия перестала рассматривать человека в природе и жизнь как она есть в реальной, нерассеченной действительности, она предстала лишь как мир отношений, а не сущностей, как механизм причин и следствий.

С. Н. Булгаков, Природа в философии Вл. Соловьева, 1911

Среди многообразия философских систем Д. выделяет базовые типы: натурализм, «идеализм свободы», «объективный идеализм». Наименования философских направлений не всегда соответствуют тому содержанию, которое принято связывать с ними в наше время. Первый тип метафизики – натурализм, в котором человек признает свою подчиненность природе. Мышление и целесообразная деятельность находятся в подчинении у «животности». (Демокрит, Протагор, Эпикур, Лукреций, Карнеад, Гоббс, Гольбах, Юм, Бюхнер, Молешотт, Фейербах).

Г. Г. Кириленко, Краткий философский словарь, 2010

Трансцендентность мира означает, что сколь бы далеко ни продвинулось наше познание, ему всегда придется сталкиваться с чем-то ему принципиально чуждым. Мир как целое лежит за границей нашего знания. В этой констатации не следует усматривать простое утверждение бесконечности мира и конечности познания в каждый фиксированный исторический момент. Дело не только в том, что мы не можем знать всё. Дело еще и в том, что наше знание принципиально субъективно, т. е. сконструировано в рамках априорных условий. Однако оно имеет отношение к реальности. Мы не живем в мире, от начала и до конца построенном нашими собственными усилиями. Конструируя знание о мире, мы не конструируем мир. Можно сказать, что, указывая на трансцендентность мира, Кант отводит от себя обвинение в идеализме. Тот факт, что познанные нами вещи вовсе не таковы, каковы они «на самом деле», не означает, что этого «на самом деле» вообще не существует. Мир, пребывающий за трансцендентальной границей, выступает как источник нового знания. Но в поле зрения познающего субъекта он входит лишь будучи преломлен через призму априорных форм.

Г. Б. Гутнер, Риск и ответственность субъекта коммуникативного действия, 2008

Неизбежным образом, после деяний Канта развитие европейской антропологии стало на некоторый период движением на гребне успеха. Это движение носило, однако, своеобразный характер: оно отнюдь не было простым следованием в русле Канта, прямым продолжением и развитием его идей. Европейская мысль вступала в бурное, героическое время, которое мы скучно зовем сегодня «периодом классического немецкого идеализма»; и кантова трансцендентальная философия была лишь вступительною, начальной частью открывавшихся пространств мысли. Разумеется, новая система такого масштаба и такой цельности не могла не приобрести своих энтузиастов и приверженцев, ортодоксальных кантианцев, и они вскоре же начали появляться по всей Европе; однако небывалая философская возбужденность германского разума породила тогда же и целую когорту самостоятельных мыслителей крупнейшего ранга. Можно сразу сказать: даже и среди них, на их фоне, философия Канта в части антропологии остается самым значительным и основательным опытом, и европейская модель человека по праву может именоваться моделью Аристотеля – Декарта – Канта. Но при всем том, классический немецкий идеализм, как по отдельности в каждом из крупных своих учений, так и совокупно, как течение мысли, также несет собственные антропологические идеи и доставляет определенное развитие классической европейской модели. Чтобы увидеть, что же представляет собой «антропология классического немецкого идеализма», надо, прежде всего, отметить главные родовые черты этого движения.

С. С. Хоружий, Фонарь Диогена, 2010

3. Проблема взаимосвязи человека и мира, которая требует анализа наиболее фундаментальных отношений между человеком и окружающим миром, выраженных в формах познания, ценностной интерпретации и преобразования мира. В классической философии при всем многообразии трактовок отношений в системе «человек-мир» выделяются две основные методологические позиции – материализм и идеализм. Критерий различения состоит в решении вопроса об отношении материи к сознанию, природы и духа, т. е. что из них первично и что вторично. В постклассической философии акценты резко смещаются в сторону критического анализа противоречивой сущности общественного развития в условиях техногенной цивилизации. Также предметом пристального внимания становятся проблемы языковой реальности, человеческого существования как «бытия человека-в-мире».

Коллектив авторов, Философия, -1

Своеобразный синтез двух ведущих натурфилософских концепций античности – атомистической и платоно-пифагорской, достигается у Аристотеля (384–322 до н. э.) – «Учителя» Древности. Сохраняя деление мира на подлунное и надлунное, земное и божественное, Аристотель убежден, что истинным бытием обладает, представляя равный интерес для исследования, любая конкретная, изменчивая вещь – а не только первооснова явлений природного мира. В знаменитой картине Рафаэля «Афинская школа» Платон указывает на небо, а Аристотель – на землю, именно в ней находя объяснение земным явлениям. Концепция Аристотеля в корне отличается не только от идеализма Платона или пифагорейцев, но и от предшествующего материализма со столь же вечными и неизменными как эйдосы, первоначалами. Любые явления в природе, связанные в единую причинную цепь, целесообразны. Любая вещь, по Аристотелю, представляет собой сочетание материи и формы как бытия в возможности (и об этом мы вспомним в XX веке!). Любая вещь под влиянием четырех классифицируемых Аристотелем причин (материальной, формальной, действующей и целевой) рождается, изменяется и гибнет.

В. Г. Торосян, Концепции современного естествознания, -1

Вот зачем философ апеллирует к не отягченному умозрительными дискуссиями уму, который «естественно верил бы, что материя существует такой, какой воспринимается, а поскольку он воспринимает ее как образ, считал бы ее, саму по себе, образом»[382]. Вот зачем Бергсон рассматривает «материю до того разделения между существованием и явлением, которое было проделано и идеализмом, и реализмом»[383]. «Собственно говоря, – комментирует исследователь, – сам термин „образ“ в данном случае уже содержит в себе то, что автор хочет доказать: предпосылку об изначальной связи материи и сознания»[384]. Действительно, вот постулат Бергсона: «Я называю материей совокупность образов, а восприятием материи те же самые образы в их отношении к возможному действию одного определенного образа, моего тела»[385].

Е. В. Ровенко, Время в философском и художественном мышлении. Анри Бергсон, Клод Дебюсси, Одилон Редон, 2015

Многие буржуазные социологи проблему ценности решают с позиций идеализма – объективного и субъективного. Так, американский философ И. Ш. Брайтман в своей книге «Природа и ценности» писал, что выбор ценностей человеком определяется не силой, не особыми качествами индивида, а единственно «обращением людей к духовному источнику», то есть к богу. «Всякие претензии насчет истинности фактов или ценностей, – говорит он, – должны быть подвергнуты высшему суду верховного разума, который один может обладать юрисдикцией на истину; разум отличает истинные ценности от ложных претензий на них»[2]. Многие западные буржуазные авторы считают, что всякие попытки определить понятия добра, справедливости, ценности на основе конкретных исторических и социальных условий, вывести определенные общие нормы из общественного бытия, установить общие принципы оценки, являются тщетными и ошибочными. В 1999 г. во Франкфурте-на-Майне (ФРГ) вышло развернутое исследование социолога Ханса Йоаса «Возникновение ценностей», в котором он пытается «прояснить вопрос о том, как вообще возникают ценности и приверженность им», и дает на него ответ: «ценности возникают в процессе формирования самости и в опыте самотрансценденции»[3] (выделено мной. – В. С.). В книге современный немецкий социолог ищет ответ в сочинениях Фридриха Ницше, Уильяма Джеймса, Эмиля Дюркгейма, Георга Зиммеля, Макса Шелера, Джона Дьюи, Чарльза Тейлора, Юргена Хабермаса и не находит удовлетворительного ответа на вопрос, как вообще возникает приверженность тем или иным ценностям и каким образом эту приверженность можно усилить (речь, разумеется, идет об усилении «приверженности» капиталистическим, буржуазным ценностям).

В. А. Сапрыкин, Ценности социализма. Суровая диалектика формационно-цивилизационной смены и преемственности системы общественных ценностей, 2014