Верность

Ве́рность — это морально-этическое понятие, согласно словарю Ожегова: стойкость и неизменность в чувствах и отношениях, в исполнении своих обязанностей.

Нарушение верности — измена. Словарь Вебстера также определяет верность как «полный веры».

В древнегреческом языке есть два слова, обозначающих понятие верности: «алифиа» (надежность, твердость, постоянство, непреложность, истинность, справедливость, искренность) и «пистос» (верный, истинный, надежный, верующий, питающий уверенность).

В период феодализма главной добродетелью вассала считалась верность по отношению к своему сеньору. В феодальной Японии верность самураев своему сюзерену была главнейшей заповедью кодекса бусидо: «Где бы я ни находился, в горах или под землей, в любое время и везде мой долг обязывает меня охранять интересы моего владыки. Это — долг каждого подданного. Это — позвоночник нашей религии, неменяющейся и вечной». Японское народное предание «Месть Ако» рассказывает о том, как 47 самураев отомстили за смерть своего господина ценой собственной жизни.

Главной добродетелью слуги также считалась верность своему господину.

От подданных требовалась верность своему государю. При вступлении государя на престол зачастую подданные приносили присягу на верность ему.

Верность другу ценится в дружбе.

Супружеская верность означает недопущение супружеской измены, а в более широком смысле — заботу о супруге, подчинение своего поведения его (её) интересам.

Верность могут проявлять не только люди, но также животные. Известно много историй о верности собак своим хозяевам (смотри, например, статью Памятник Преданности).

Верность может проявляться не только по отношению к человеку, но и по отношению к чьим-либо политическим, религиозным или этическим убеждениям. Такая верность описывается известными словами, приписываемыми Мартину Лютеру: «На том стою и не могу иначе!» С такой верностью связана верность политической партии или иной подобной организации. Ленин называл главным качеством чекиста верность.

Говорят также о верности военнослужащих воинскому долгу, о верности Родине. Это означает подчинение поведения человека интересам его государства.

Также говорят о верности государства своим союзникам, что означает выполнение межгосударственных договоров.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Теперь поговорим о морали. То, что объединяет ее с верностью, является ее неотъемлемой составной частью. Кант, впрочем, с этим не согласился бы. Верность – это долг, сказал бы он (например, долг верности между друзьями или супругами), но долг не сводится к верности. Перед нами по-прежнему стоит нравственный закон, имеющий вневременной характер, и речь идет не о том, чтобы быть ему верным, но о том, чтобы ему подчиняться. В чем же тут верность? Если в том, чтобы делать то, что предписывает закон, то верность излишня (долг обязателен к исполнению, с верностью или без верности); если в чем-то другом, то верность факультативна (только долг абсолютен). Что касается верности, диктуемой долгом (верность данному слову, супружеская верность и т. д.), то для Канта она – лишь частный случай долга, сводимый к нему. Верность подчиняется нравственному закону, а не нравственный закон – верности.

Андре Конт-Спонвиль, Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни, 2001

Добродетель и абсолютная власть англосаксонскому уму могут показаться несочетаемыми понятиями. Победоносцев очень точно выразил принципиальное отличие английского общества от других европейских, сказав, что в основе европейских обществ лежали общие интересы, тогда как характерным признаком английского была развитая независимая личность. То, что этот русский государственный деятель говорил о личной зависимости индивидов от того или иного общественного объединения и в конечном итоге от государства, типичной для наций материковой Европы и особенно для славянских народов, вдвойне верно в отношении японцев. Поэтому свободное изъявление монаршей власти не только не ощущалось нами тяжким бременем, как то было в Европе, но и умерялось отеческим вниманием государя к чувствам народа. «Абсолютизм, – говорил Бисмарк, – в первую очередь требует от правителя бесстрастия, честности, верности долгу, активности и внутреннего смирения». Если мне будет позволено привести еще одну цитату по этой теме, я бы хотел процитировать сказанное германским императором в Кобленце о «власти монарха милостью Божией с ее тяжелыми обязанностями, огромной ответственностью перед одним только Создателем, от которой ни человек, ни министр, ни парламент не в силах освободить государя».

Инадзо Нитобэ, Японский воин

Политическая составляющая патриотического долга дворянства тождественна долгу подданных вообще. «Любовь к государю и непоколебимая к нему верность, – подчеркивает Фельбигер, – есть главнейший долг дворянина: он имеет больше случаев являть оныя, нежели люди других состояний, более отдаленные от особы монаршей»108. В рамках такой парадигмы вопросы о благе Отечества, подлинных национальных интересах, содержании и направленности патриотической деятельности вообще не могут быть подняты, поскольку представляют прерогативу государя и его ближайшего окружения.

Олег Найда, Патриотизм и военно-патриотические традиции России, 2012

Характер Патрика – вариация ирландского национального характера, не случайно герой носит имя святого покровителя Ирландии. Доброта, правдивость, мягкость, искренность и даже наивность, великодушие, гостеприимство, терпение, преданность и верность, смелость, целеустремленность – все эти и многие другие достоинства, сконцентрированные в Патрике, являются, по мысли автора, воплощением духа нации. Особенно выделяются присущие ирландцам жажда справедливости, свободолюбие, непокорство и нежелание вступать в пакт с победителями: «Даже если враг наступил им на горло, они и тогда грезят о восстании». Более того, для Патрика немыслимо принять французское подданство, хотя это обеспечило бы ему скорую и блестящую карьеру. Родина может быть только одна, убежден он. «Из такого теста не вылепишь рабов», – заключает Борель (р. 63), явно сочувствуя своему герою.

Т. В. Соколова, Многоликая проза романтического века во Франции, 2013

Безграничная преданность в любви и дружбе, верность долгу (преимущественно долгу кровавой родовой мести), мужество в борьбе с внешними опасностями (воспитание кочевой жизнью в пустыне) и страсть к смелым подвигам (питаемая постоянными междоусобиями), – вот главные положительные черты арабского национального характера, выражающие решительное преобладание в нем субъективной, личной стороны духа. Этим положительным чертам вполне соответствуют и отрицательные: равнодушие к объективной истине как таковой, к истине внешнего факта, затем сварливость и, наконец, то упрямство, о котором свидетельствует Мухаммед в Коране: “Арабы пустыни самые упрямые в неверии и обмане” (Сура IX, 98).

Владимир Соловьев, Магомет. Его жизнь и религиозное учение

Особый вопрос, на котором подробно останавливался Ильин, это опасность, возможная для монархии в случае утраты подданными доверия к своему монарху. Разложение монархии начинается там, где монарх забывает свое предназначение. Утрата доверия к монарху разлагает весь государственный строй, ибо «царь есть государственный центр и источник спасения и строительства своего народа»[65]. В монархии обязанность подданного повиноваться не беспредельна, его чувство собственного достоинства диктует необходимость неповиновения монарху именно как возможность соблюдения присяги и верности, поступка направленного не на разрушение, а на укрепление монархии. Верность монарху заключается не в угодливом пресмыкательстве, а в искренней помощи сохранения для него независимости в суждениях и поступках. Оставаясь монархистом, человек не унижает собственное чувство достоинства и чести, если отказывает монарху в соблюдении присяги. Он осознает, что власть монарха не высшая, выше него то Совершенство, что в религии называется Богом, что монарх существует для государства, а не наоборот. В силу этого монархическое правосознание признает, что обязанность служения монарху не является самодовлеющей обязанностью. Поэтому, если монарх унижает свое царское достоинство, то монархист считает своей обязанностью выразить протест. Если Тихомиров писал, главным образом, об искажениях монархии в форме деспотии и абсолютизма, то Ильин, в целом не уделяя большого внимания теме искажений монархии, склонен к критике отдельных недостатков самодержавной монархии.

Игорь Зернов, Иван Ильин. Монархия и будущее России, -1

Отношение главы семьи к остальным ее членам совершенно подобно отношению главы государства ко всем подданным. Поэтому у Конфуция является учение об управлении государством. Учение это настолько просто и ясно, настолько доступно пониманию всякого и настолько обязанности государя связаны с обязанностями главы семьи и каждого ее члена, что невозможно представить себе какой-нибудь исключительности этого учения. Оно необходимо для всех. Законы жизни одинаково обязательны как для высших, так и для низших, для управляющих и для управляемых, для царей и для подданных, только отношения между ними и основы для правильного течения жизни несколько иные. Так, например, «между отцом и сыном должна быть любовь, между государем и министром должна быть праведность, между мужем и женой – внимание к их отдельным обязанностям, между стариком и молодым – порядок, между друзьями – верность», – говорит Менций.

П. А. Буланже, Жизнь и учение Конфуция, 1903

То обстоятельство, что Бог остановил Свой выбор на Израиле, никак не должно было вызывать у народа гордыни. Потому что Бог избрал его не по причине каких-либо особых заслуг или добродетелей. В сущности, малочисленность израильского народа скорее должна была служить в глазах Бога препятствием при совершении выбора. Моисей приводит два соображения в пользу того, почему все-таки именно евреев избрал Бог. Во-первых, Господь возлюбил Израиль. Надо признать, что эта любовь была и остается тайной, ибо, как уже говорилось, Израиль не заслужил ее. Во-вторых, Он избрал их ради верности клятве, которой клялся отцам Израиля – Аврааму, Исааку и Иакову. Господь пообещал патриархам, что из их потомков составится могучий народ, который получит в наследие Ханаанскую землю, и что Он всегда будет верен Своему слову. По этой-то причине и вывел Он Израиля из дома рабства.

И. В. Мельников, Второзаконие – последняя книга из Торы, 2012

Мы никогда не враждовали с евреями. Мы признаем великие дарования этого народа и искренне сожалеем об его заблуждении. Мы готовы желать, чтобы обеспечена была ему полная свобода быта, самоуправления, развития, просвещения, торговли (разумеется, поскольку евреи способны уважать общие для всех граждан законы); мы готовы даже желать допущения их на жительство по всей России, но мы не можем желать для них административных и законодательных прав в России, в стране, которая предносит пред собою знамя христианства, создалась и развивается на началах христианской истины и, повторяем, не в ином смысле признаем возможным будущее применение нового закона о евреях. Допустить евреев к участию в законодательстве или в народном правительстве, как в Англии (кроме дел, их непосредственно касающихся), мы считаем возможным только тогда, когда бы мы объявили, что отрекаемся и отказываемся от христианского путеводящего света. Совмещение же, с одной стороны, признания за евреями таких прав, с другой – официальной верности христианскому знамени, – есть ложь и лицемерие, вредные для народной нравственности и потому неспособные дать даже и на практике никаких прочно-полезных результатов.

И. С. Аксаков, Еврейский вопрос, 1883

Бог всегда будет с вами в вашей борьбе за защиту этой земли. Изнутри вас самих Он будет вести вас и вдохновлять на исполнение долга. Истина – это Бог, работа – поклонение. Бескорыстным служением, строгой приверженностью долгу, верностью источнику мира вы обеспечиваете благополучие Индии и всему человечеству. Война Махабхараты – прекрасный пример того, как Бог приходит на помощь, когда добродетель вступает в единоборство с силами зла.

Шри Сатья Саи Баба Бхагаван, Ведические наставления о целях, смысле и задачах жизни, 2011

Среди главнейших указаний «Искусства войны» – необходимость наличия полководца, обладающего необходимыми качествами, и единства в рядах войска. Эта же проблема – одна из центральных для Чжугэ Ляна. В разделе «Способности полководца» своего сочинения по искусству и стратегии командования армией он описывает величайших знатоков военного дела в возвышенных словах, полностью следуя идеям «И цзина»: «Тот, чья гуманность простирается на всех, находящихся под его началом, чьей верностью и справедливостью завоевывается преданность соседних государств, кто распознает знамения Неба наверху, знаки Земли внизу и дела Человека посередине, кто считает всех людей своей семьей – является вождем Поднебесной, тем, кому невозможно противостоять».

Томас Клири, Китайское искусство войны. Постижение стратегии, 1984

В главе «О том, как государи должны держать слово» Макиавелли особо подчеркивал, что государи должны быть «само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие, особенно благочестие» [337, с. 53]. Однако в случае необходимости они должны уметь отступать от добра, вернее, от того, что считают добром – обыденной морали. «Вдумавшись, – отмечал Н. Макиавелли, – мы найдем немало того, что на первый взгляд кажется добродетелью, а в действительности пагубно для государя, и наоборот: выглядит как порок, а на деле доставляет государю благополучие и безопасность» [337, с. 46]. В случае конфликта между обыденными моральными ценностями и общественным благом надо руководствоваться последним, так как в душе правитель «всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, т. е…по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и злом» [337, с. 53].

И. В. Котляров, Социология лидерства. Теоретические, методологические и аксиологические аспекты, 2013

Когда горькая историческая правда стала очевидной, Церковь нашла в себе силу и смирение, чтобы признать новую власть и начать молиться Богу о помощи в ее государственном служении. И этому уже не могло помешать то, что, вопреки пожеланию Церкви, руководители советского государства оказались атеистами и носителями псевдорелигиозной, конкурирующей с христианством коммунистической идеологии. Здесь проявилось не малодушие и приспособленчество, но верность Богу и готовность в самых тяжких условиях продолжать духовное служение своему народу. С полной определенностью это признание было выражено в так называемом «завещании» патриарха Тихона от 25 марта/7 апреля 1925 г.:

Л. Л. Регельсон, Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг., 2017

Наоборот, учреждения хорошие, но лишенные вооруженной поддержки, распадаются совершенно так же, как разрушаются постройки роскошного королевского дворца, украшенные драгоценностями и золотом, но ничем не защищенные от дождя. И если в гражданских учреждениях древних республик и царств делалось все возможное, чтобы поддерживать в людях верность, миролюбие и страх божий, то в войске усилия эти удваивались, ибо от кого же может отечество требовать верности, как не от человека, поклявшегося за него умереть?

Никколо Макиавелли, О военном искусстве, 1520

В Писании еврейский народ предстает свидетелем сакральности другого, со всеми вытекающими последствиями. Эта константа берет начало с Авраама – «рыцаря веры», если вспомнить выражение Кьеркегора, – призванного оставить свой род для того, чтобы принять Чужака у дубравы в Мамвре. В Бытии эпизод приема трех странников (филоксения) следует за рассказом о Вавилоне. Две эти темы крайне близки по своей сути. Верность Авраама слову Божьему приводит его навстречу Страннику, и эта встреча становится воплощением обета, раскрытием смысла. Однако обрести этот смысл (и получить от Господа обещание бесчисленного потомства и союза между Богом и его народом) патриарх может, лишь вырвавшись из замкнутости своего клана, из круга своих племенных идолов и уверенности сиюминутного выживания. Позиция Авраама подразумевает статус скитальца, и именно это кочевничество неустанно подчеркивается в тексте Библии: благосклонность Создателя обращена на пастуха Авеля, а не земледельца Каина, родившего Еноха, строителя городов. Вавилон же оказывается обречен, взметнувшись башней к самому небу – но также будучи городом, упоенным совершенством техники (которую библейское письмо связывает с утратой инаковости). Как пишет о Вавилоне рабби Элиезер в ставшем классическим комментарии: «Здесь оплакивали потерянный кирпич, но не потерянного человека». В этих строках видно, что тоталитаризм и его архитектурное продолжение, образно говоря, пьют из одного источника.

Филипп Серс, Тоталитаризм и авангард. В преддверии запредельного, -1

Я расположил главы в рассказе так, что первая из них – настоящая глава, которой мы заняты, и в ней начало послания, и распределение глав, и слово о природе любви. Затем идет глава о признаках любви, и затем главы о полюбивших по описанию, о полюбивших с одного взгляда, о тех, кто влюбляется лишь после долгого срока, о тех, кто полюбил какое-нибудь качество и не любит после него других качеств, с ним не сходных, о намеке словом, об указании глазом, об обмене посланиями, о посреднике, о сокрытии тайны, о ее разглашении, о повиновении, об ослушании, о хулителе, о помощнике из друзей, о соглядатае, о сплетнике, о единении, о разрыве, о верности, об измене, о разлуке, об удовлетворенности, об изнурении, о забвении, о смерти, о мерзости греха и о достоинстве целомудрия.

Ибн Хазм, Ожерелье голубки, -1

И не представляет ли она (эта идея, точнее, план) самый закон любви, т. е. сущность христианства? В единстве, в обществе бессмертных личностей, верность их друг другу, отеческая и сыновняя любовь не имеют границ в смерти, как это у нас, в обществе смертных. Или, вернее, понятнее сказать, потому и нет у них смерти, что верность и взаимная любовь их безграничны; у нас же только воскрешение, отрицающее границу, полагаемую нашей верности смертью, уподобляет нас Триединому.

Н. Ф. Федоров, Вопрос о братстве, или родстве, о причинах небратского, неродственного, т. е. немирного, состояния мира и о средствах к восстановлению родства, 1906

Идеям Лао-Цзы противостоял Конфуций, который уделял внимание формированию эталона высшей морали – идеального человека («цзюньцзы»), которого противопоставлял простолюдинам. Идеальному человеку предписывалось следовать ритуалу (ли), обладать добродетелью (дэ), любовью к людям (жень), чувством долга и справедливости, стремлением к знаниям (чжи), почитать старших, демонстрировать верность и преданность властям и пр. Именно этими чертами, по мнению Конфуция, китайцы отличаются от варваров.

Т. А. Ильина, Политология, 2011

Один комментатор, правда, левый гегельянец, но в данном вопросе ортодокс, отмечает, кстати сказать, враждебность Гегеля к моралистам и говорит, что единственной аксиомой для него была жизнь в соответствии с нравами и обычаями своего народа. Эту максиму социального конформизма Гегель действительно утверждал самым циничным образом. Кожев, однако, добавляет, что такой конформизм законен равно настолько, насколько нравы этого народа соответствуют духу времени, иначе говоря, настолько, насколько они прочны и противостоят критике и революционным нападкам. Но кто определит их прочность? Кто сможет судить о законности такого конформизма? Целое столетие капиталистический режим Запада отражал мощные атаки. Должно ли в силу этого считать его законным? И наоборот, должны ли были люди, преданные Веймарской республике, отвернуться от нее и в 1933 году клясться в своей верности Гитлеру, потому что республика пала под ударами гитлеризма? Должно ли предавать Испанскую республику в тот самый час, когда восторжествовал режим генерала Франко? Следуя традиции, реакционная мысль оправдала бы подобные выводы в своих собственных целях. Новым было то, что эти выводы ассимилировала с неисчислимыми для себя последствиями революционная шваль. Упразднение всяких моральных ценностей и принципов, подмена их фактом, этим калифом на час, но калифом реальным, могли привести, как мы прекрасно видели, только к политическому цинизму, будь он индивидуальным или, что куда серьезнее, государственным. Политические или идеологические движения, вдохновленные Гегелем, едины в своем подчеркнутом пренебрежении к добродетели.

Альбер Камю, Запад. Совесть или пустота?, 2014

То, что касается единства всех христианских общин, несомненно, входит в круг забот Папы. Являясь епископом Рима, я прекрасно понимаю – ив очередной раз подчеркиваю это в настоящей энциклике, – что полное и зримое общение всех общин, в которых благодаря их верности Богу обитает Его Дух, есть пламенная жажда Христа. Я убежден, что в связи с этим на мне лежит особая обязанность прежде всего в том, чтобы поддерживать экуменические устремления большинства христианских общин и в ответ на обращенную ко мне просьбу находить такую форму первенства, которая позволила бы, никоим образом не отступая от своего прямого предназначения, быть готовым к любым новым ситуациям. На протяжении целого тысячелетия христиане были объединены «братским общением веры и сакраментальной жизни, причем Римский Престол по общему согласию был руководящим началом в тех случаях, когда возникали разногласия относительно веры или дисциплины»154.

Иоанн Павел II, Сочинения. Том II. Энциклики. О святом Иоанне Креста. Молитвенные размышления. Речи и проповеди. Поэзия, -1

Обыкновенно народ, желая похвалить свою национальность, в самой этой похвале выражает свой национальный идеал, то, что для него лучше всего, чего он более всего желает. Так, француз говорит о прекрасной Франции и о французской славе (la belle France, la gloire du nom fran?ais); англичанин с любовью говорит: старая Англия (old England); немец поднимается выше и, придавая этический характер своему национальному идеалу, с гордостью говорит: die deutsche Treue[17]. Что же в подобных случаях говорит русский народ, чем он хвалит Россию? Называет ли он ее прекрасной или старой, говорит ли о русской славе[18] или о русской честности и верности? Вы знаете, что ничего такого он не говорит, и, желая выразить свои лучшие чувства к родине, говорит только о «святой Руси». Вот идеал: не консервативный и не либеральный, не политический, не эстетический, даже не формально-этический, а идеал нравственно-религиозный.

В. С. Соловьев, Национальный вопрос в России, -1

Вот легкий очерк, или как бы сущность того, что высказал великий философ о свойствах добродетели в человеке. В самой верной параллели с этим ее описанием начертывает он образ и наилучшего государства, – такого государства, которое совершенно выражает собою добродетель одного человека, имеет те же части, характеризуется теми же свойствами, управляется теми же законами, стремится к той же цели. Чрез начертание такого образа внутреннее настроение нравственных сил неделимого стало у Платона предметом как бы осязательным и, представ пред очи наблюдателя, поражает их, с одной стороны, гармонией своих требований, с другой – многими парадоксами. В самом деле, только этим развитием форм «Политики» из начал психологических можно объяснить, почему Платон в некоторых пунктах учения о государстве так далеко отступил от народных понятий и вдался в странности: он слишком далеко увлекся желанием образовать политическое тело по психологической модели одного человека, не испытав вполне верности психологического своего взгляда, и этим нехотя доказал, что чем идеальнее добродетель в мире внутреннем, тем невозможнее осуществить ее в условиях быта внешнего. Потому-то в мире христианском философы-юристы редко мирились в своих идеях с философами-моралистами, не унижая одной из них в пользу другой. Впрочем, и Платон, формы жизни политической приведши к совершенному тожеству с началами психологии и ифики, сам же признал их неосуществимыми[6]. Предположив это, взглянем теперь на самый образ начертанного Платоном государства.

Платон, Государство и политика, -1

Кун-цю (Кун-фуцзы), известный европейцам как Конфуций (551–479 до н. э.), автор книги «Луньюй» («Беседы и высказывания»), является крупнейшим древнекитайским мыслителем. Наибольшее внимание Конфуций уделял формированию эталона высшей морали – идеального человека («цзюньцзы»), которого противопоставлял простолюдинам. Идеальному человеку предписывалось следовать ритуалу (ли), обладать добродетелью (дэ), любовью к людям (жень), чувством долга и справедливости, стремлением к знаниям (чжи), почитать старших, демонстрировать верность и преданность властям и пр. Именно этими чертами, по мнению Конфуция, китайцы отличаются от варваров.

С. А. Князева, История политических и правовых учений. Шпаргалки, 2012

В древнееврейском языке не было слова, которое терминологически точно соответствовало бы понятию «совесть». Однако реальность совести как общечеловеческого нравственного опыта и как опыта народа, призванного к общению с Богом, несомненно, сознавалась. Это понятие передавалось термином «сердце», означавшим внутреннего человека, сотворенного Богом и известного только Ему. Для богоизбранного народа, знающего Бога и Его закон, голос совести был не чем иным, как внушением сердца, которое воспринималось как голос Бога. Это был голос похвалы или упрека за исполнение или нарушение закона. Таким образом, совесть как реальность нравственного сознания, присущего ветхозаветному человеку, была внутренне связана с Заветом и, по существу, определялась законом, данным в Завете. Вся жизнь человека в Ветхом Завете была в корне обусловлена объективными требованиями Завета и личной верности в исполнении его предписаний. Жизнь в согласии с законом Бога означала чистую и благую совесть, которая приводила человека к миру с Богом и с самим собой[33].

В. Г. Ярославцев, Нравственное правосудие и судейское правотворчество, 2007

Когда Маркс писал «Эуланем» и другие произведения, в которых он исповедовал свою верность сатане, он вовсе не помышлял о социальной справедливости и братстве пролетариев. Это был период решительного и осознанного выбора, запечатленного клятвой верности дьяволу.

Е. Ф. Мельник, Маркс – Энгельс – Ленин, 2013

В Пруссии религиозная свобода получила довольно прочные гарантии в Прусском Земском Праве 1794 г., провозгласившем в виде принципа, что понятие жителей государства о Боге и божественных предметах, вера и внутреннее богослужение не могут быть предметом принудительных законов. Исходя из этого принципа, законодатель предоставляет всем жителям государства «полную свободу веры и совести», т. е. свободный выбор того или другого культа, следовательно, свободный переход из одного в другой, а также право образования религиозных собраний и богослужения, которое, однако, не должно подвергать опасности общественные спокойствие и порядок. Закон впервые вводит разделение религиозных обществ на публично признанные и терпимые. Первые пользуются правом публичного отправления богослужения в церквях, вторые же – правом частного отправления культа. Но как те, так и другие должны предоставить удостоверение, что их учение не заключает ничего против почтения к Богу, повиновению законам, верности государству и правилам нравственности, после чего только они могут получить или публичное признание или только разрешение. Основание секты с противным нравственности и опасным учением наказывалось. Прусское Земское Право, в общем, обеспечивает свободу совести и культа в более широком объеме, чем это когда-либо существовало для немецких наций (21, с. 270–275).

А. А. Мамедзаде, Свобода совести. Истоки, становление, правовая охрана, 2013

Понятно, что такая политика Москвы была необходима ей для притока новых управленческих сил и не могла продолжаться долго. Москва последовала примеру Новгорода, и уже при Иване III[152] перестала выполнять условия о свободе боярского выбора,[153] более того, начали сажать в тюрьму тех царских «слуг», которые были, по мнению власти, неблагонадежны. От людей требовалось обязательство (целование креста в присутствии духовного лица)[154], поручительство (круговая порука служилых людей на верность царю)[155] и залоги. Наконец, боярам при обоюдном согласии на уход от князя перестали выдавать соответствующие документы, свидетельствующие об их ранге и службе.

Ю. В. Пуздрач, История российского конституционализма IX–XX веков, 2004

Во-первых, это, конечно же, седьмая заповедь Декалога – Не прелюбодействуй, которая прямо направлена на ограждение брачного союза мужчины и женщины от каких-либо распутных действий. Этой заповедью Бог запрещает человеку иметь какие-либо связи определенного характера вне своего брака, так как иначе это уже распутство, духовное и нравственное разложение, которое ведет за собой разрушение не только конкретной семьи, но и оскверняет освященный Богом брачный союз, саму идею святости брака. Поясняя данную заповедь касательно супружеских взаимоотношений, протоиерей Серафим Слободской пишет: «Этой заповедью Господь запрещает мужу и жене нарушать взаимную верность и любовь» [35, с. 190]. Таким образом, данная заповедь не предполагает каких-либо отступлений или исключений. Святость брачного союза должна быть неприкосновенна.

С. И. Милов, Вступающим в брак, 2012

Что значит это «величие», часто называемое magnalia Dei (великие дела Божии)? Что это за великое дело, которое Бог сотворил Марии? Великие дела, megala, в Ветхом Завете означали чудеса Бога, совершенные Им в истории избранного народа. У слова megala в Ветхом Завете есть много синонимов: чудное (thaumasta), страшное (phobera), славное (endoksa), доброе (agatha). Эти действия не требуют вознаграждения, это просто благодать. Они были совершены для всего избранного народа (например, Втор 6, 22; 10, 21; Пс 78, 12; 98, 1–3; 105, 5–6; 106, 7.21; 111, 4.6; 126, 2–3) или отдельных людей из среды этого народа (например, Быт 12, 2; 50, 20; Втор 34, 12). Если Бог совершает величие отдельным людям, то Он все равно имеет в виду благо всего народа. «Великие дела» всегда «соборны» и, в конечном счете, направлены к спасению избранного народа. Чудеса Божии – не магия; они служат человеку, его обращению и сохранению верности Завета с Богом. Они основаны на встрече милосердного всемогущества Бога с верой человека, который приготовил место Богу, служит Ему, боится Его, живет словом Его. Домостроительство великих дел Божиих предполагает свободу Израиля (ср. Втор 4, 35.40).

Иосиф Кудасевич, Матерь Искупителя: библейские размышления, 1996

Государь должен бдительно следить за тем, чтобы с языка его не сорвалось слова, не исполненного пяти добродетелей. Пусть тем, кто видит его и слышит, он предстает как само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие, особенно благочестие. Ибо люди большей частью судят по виду, так как увидеть дано всем, а потрогать руками – немногим.

Никколо Макиавелли, Искусство побеждать противника. Изречения и афоризмы Н. Макиавелли, -1

Заповеди Закона Божьего воспитывают лучшие качества, без которых человек – не человек, так – дрянь и мразь. Четыре Заповеди посвящены Богу – они утверждают боголюбие, верность Имени Божьему, запрет святотатства, утверждение жертвенности. Шесть Заповедей – основа нравственности: почитание предков (по сути – утверждение национализма как нравственного закона человеческой жизни), запрет на убийство ближнего, запрет на присвоение имущества ближнего, заповедь против измены любви, возбранение лжи, отвращение от зависти. Так будем жить по Заповедям Божиим, как понимали их наши предки, читая и осваивая Закон Божий на церковнославянском языке, будем жить, правильно понимая смысл заповедей, отрицая нечестие их новых переводов.

Т. Л. Миронова, Кто управляет Россией?, 2011

Со смертью Иисуса Христа прекращается как бы первый этап домостроительства Божьего и разрушаются преграды между Израилем и другими народами. Христос собирает всех рассеянных детей Божьих, всех обратившихся к Нему людей из любого народа. Остаток первого народа Божьего обратится и тоже перейдет в Новый Народ, но и тех, кто не был Божьим Народом, Бог делает таковыми, чтобы они получили удел вместе с освященными. Святой Народ отныне составляется из людей всякого колена и племени, языка и народа, и ветхий Израиль включается в их число. Не будучи уже ни эллинской, ни иудейской, Церковь составляет третий род, как говорили об этом уже первые христиане. Таким образом, Церковь остается Народом, укорененным в истории. У нее, как и у ветхого Израиля, есть общность происхождения, установлений, судьбы, отечества, к которому он направляется, языка, обеспеченного единым словом Божиим, и поклонения Богу, что есть высшее назначение Церкви. Конечно, земная судьба Церкви как обособленного народа представляет еще черты, разительно напоминающие судьбу Израиля: те же нарушения верности его грешными членами, те же гонения, исходящие от земных властей, в которых воплощается сатанинский зверь Апокалипсиса, та же необходимость покинуть Вавилон, чтобы избегнуть угрожающей ему гибели.

Георгий Кочетков, Беседы по христианской этике. Выпуск 7: Что такое великая нация. Золотое правило этики, 2006

Царствование Александра III более 100 лет после его кончины многими трактовалось как период ломки реформ, проводимых его отцом, или даже время «разнузданной реакции». С другой стороны, Александр III остался в истории как всеобщий миротворец, третейский судья в спорах между европейскими государствами, человек, уверенный в верности выбранного пути. Даже хулители с оговорками признавали успехи его деятельности как рачительного хозяина государства Российского, стремление к просвещению своего народа, военные реформы. Но в любом случае его жизнь представлялась жизнью заурядного человека – настолько ровной, однообразной и небогатой яркими событиями, что удостоилась в основном только немногочисленных описаний документалистов. Однако под этой кажущейся простотой и ровностью крылись не только личные тайны, но и изощренные хитросплетения европейской политики.

Е. И. Майорова, Александр III – богатырь на русском троне, 2012

Он убежден, что для наличия политической свободы в государстве необходим порядок, при котором каждый может говорить то, что думает. Причем в условиях умеренного правления не имеет значения, «хорошо или дурно рассуждают люди. Важно лишь, чтобы они рассуждали, так как это порождает свободу, которая обеспечивает от дурных последствий этих рассуждений». Свобода позволяет неправильному суждению противопоставить правильное и убедить людей в верности последнего.

Л. А. Нудненко, Конституционные права и свободы личности в России, 2009

Далее апостол Павел подобное же говорит и о детях, являющихся плодом любви и верности родителей: Дети, повинуйтесь своим родителям в Господе, ибо сего требует справедливость (Еф. 6, 1).

митрополит Владимир (Иким), Вечное сокровище. Под сенью Крестовоздвижения, 2015