Умеренность

Умеренность — добродетель, выражающаяся в самоограничении для достижения нравственной цели. Входит в число четырёх кардинальных добродетелей.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Вся этическая концепция Сократа построена на стремлении понять истинное назначение человека, выражающееся в приобретении блага, добродетелей, красоты, счастья и богатства. Подлинный смысл человеческой жизни состоит в том, как человек все это понимает, ценит и употребляет. Главный принцип Сократа – это принцип умеренности. Увлечение телесными наслаждениями разрушает тело и подавляет душевную деятельность. Человек должен стремиться иметь минимальные потребности, и удовлетворять их нужно только тогда, когда они достигают своего высшего напряжения. Все это приблизило бы человека к богоподобному состоянию, при котором он, главное усилие воли и разума направлял бы на поиск истины и смысла жизни.

Коллектив авторов, История психологии

Всем этим Абдо стремится подкрепить свое рационалистическое реформаторство, особенно в том, что касается его будущих практических результатов. Неслучайно образцы для подражания он отыскивает в прошлом, стараясь увязать исторические идеалы с горизонтами нового видения. Отсюда же и его попытка указать на умеренность исламского рационализма с точки зрения духа и тела, разума и совести. Элементы такой умеренности он находит в историческом, современном и перспективном существовании ислама, в образцовом и вероятном (будущем) исламе. В связи с этим Абдо призывает к умеренности в обычаях и культовых обрядах, исходя из того, что сам ислам «не урезал чувства в правах; он готовил дух к достижению совершенства. Ислам соединил в человеке две природы, сделав его говорящим животным, не только плотским существом, но и не чисто ангельским созданием»[94]. Если эта внешняя формула общей умеренности в духе и теле является адекватным выражением «рационалистического богословия» в исламе, то её реальный (практический) рационализм наглядно проявляется в исторических и духовных примерах. Так, рассматривая вопрос об аскезе в исламе, Абдо указывает, что склонность праведных халифов к аскезе соответствовала исламской религии; склонность Муавии[95] к роскоши также соответствовала религии; все дело в различии обстоятельств. В поведении Муавии Мухаммед Абдо не только не усматривает ничего противоречащего тому, что разрешено исламом, но и считает его полезным для «распространения искусств и разнообразных ремесел»[96].

Майсем Аль-Джанаби, Философия современной мусульманской реформации, 2014

Основоположник школы эпикуреизма Эпикур (341–270 гг. до н. э.) был, отчасти, эклектиком, но все звенья его учения были логически соединены в единую концептуальную цепь. В своей философии Эпикур объединяет учение милетцев о сущностях, гераклитово представление о вечном меняющемся мире, идеи пифагорейцев о политической мере (критерии) бытия, сенсуализм Аристотеля и атомизм Демокрита. Основной задачей философии Эпикур считал создание учения о правилах поведения, приводящих человека к счастью. Критерий счастья – мера удовольствия. Удовольствия подразделяются на три вида: природные и необходимые для жизни; природные, но для жизни не необходимые; не необходимые для жизни и не природные. Следует стремиться к первым, избегая остальных. Путь к счастью лежит через занятия философией. Эпикур призывает не откладывать эти занятия в юности и не уставать от них в старости: ведь «никто не может быть недозрелым или перезрелым для здоровья души»[11]. Конечной целью жизни мудрец считал устранение страдания и внутреннего беспокойства – атарксию. Она достигается избавлением от страха перед смертью, предполагает ограничение в потребностях, умеренность в наслаждениях, самоустранение от общественной жизни и государственных дел.

Коллектив авторов, Философия

С жизнью подобных добродетельных людей, в которых нетрудно подметить копии с наших «ташкентцев»14* и людей «среды умеренности и аккуратности»15* (Заратустра резюмирует их добродетели словами: трусость и посредственность), не имеет ничего общего тот, кто любит дальнее. Любовь к дальнему, стремление воплотить это «дальнее» в жизнь имеет своим непременным условием разрыв с ближним. Этика любви к дальнему, в виду того, что всякое «дальнее» для своего осуществления, для своего «приближения» к реальной жизни требует времени и может произойти только в будущем, есть этика прогресса, и в этом смысле моральное миросозерцание Ницше есть типичное миросозерцание прогрессиста, конечно, не в политическом, а в формально-социологическом значении этого термина. Всякое же стремление к прогрессу основано на отрицании настоящего положения вещей и на полной нравственной отчужденности от него. В чудесном художественном противопоставлении отношения к «стране отцов» и «стране детей» Ницше рисует моральное положение по отношению к родине человека, воспринявшего начала этики «любви к дальнему».

Коллектив авторов, Манифесты русского идеализма, 2009

Испытание наук и удовольствий изначально шло под знаком истины. Этим масштабом истины задаются и «бытие-благого», и мера знания, и мера удовольствия, а также их уживчивость, т. е. гармония. Науки превосходят удовольствия в том отношении, что даже неистинные знания предполагают истину, в то время как ложные удовольствия приводят к самозабвению. Даже неточное знание может быть постепенно усовершенствовано, но ложные удовольствия – это пороки, которые сами по себе не приводят к умеренности. Мера и истинность удовольствия определяются только знанием. Ни nous, ни hedone не являются благом, но тому третьему, которое сильнее, чем они оба, ум более близок. Этим более сильным оказывается у Платона соразмерность обеих, которая определяется тремя моментами – мерой, красотой и истиной, составляющими идею блага. Смешение знания и удовольствия оказывается безопасным для науки, если их «бытие-вместе» определяется идеей блага. Человек понимает свою высочайшую возможность в познании, и это обеспечивает контроль над удовольствиями, которые подобают лишь постольку, поскольку содействуют реализации высшей возможности.

Б. В. Марков, Философская антропология. Учебник для вузов, 2017

Кембриджские платоники выступали против религиозной жизни, избегающей свободного размышления в угоду чистому чувству. Термином «энтузиазм» в семнадцатом и до середины восемнадцатого столетия обозначали то притязание на божественное вдохновение, которое считалось маловероятным и необоснованным. Мор определял энтузиазм как «неверно понятое состояние вдохновения», в то время как доктор Джонсон упрекал его как «пустую веру в частное откровение, тщеславную уверенность в божественном благорасположении и общении»[70]. Мор, Кедворт и другие кембриджские платоники целиком не отвергали обращение к эмоциям, однако они настаивали, что эмоции и аффекты должны быть в гармонии с разумом. В этом их позиция чрезвычайно близка к совету Эразма и Томаса Мора сохранять умеренность и спокойное рассуждение.

Чарльз Талиаферро, Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней, 2005

Наряду с концепцией семи смертных грехов в христианстве сложилась и традиция противопоставлять этим грехам основные добродетели, позволяющие людям использовать свои возможности и способности только во благо. Так, упоминавшийся выше Фома Аквинский в работе «Сумма теологии» выделял три теологических добродетели – вера, надежда, любовь, и четыре кардинальных или основополагающих – благоразумие, справедливость, мужество, умеренность. Впоследствии католическая церковь пересмотрела этот ряд и остановилась на следующем: кротость, любовь, смирение, терпение, умеренность, усердие, целомудрие, – а православная предлагает свой, немного отличающийся список: воздержание, кротость, любовь, нестяжание, смирение, трезвение, целомудрие.

А. Ю. Кожевников, Семь смертных грехов и семь добродетелей, 2011

Эмпедокл, Эпихарм, Архит, Алкмеон, Гиппас, Филолай и Эвдокс были выдающимися представителями италийской, или пифагорейской, школы, берущей свое название от Пифагора из Самоса. Пифагор (580–500 гг. до н. э.) рассматривал математику как священную и точнейшую из всех наук и требовал от всех, кто к нему приходил учиться, знания арифметики, музыки, астрономии и геометрии. Он делал особый упор на философскую жизнь как обязательное условие мудрости. Пифагор был одним из первых учителей, кто учредил секту, все члены которой оказывали друг другу взаимную помощь в постижении высших наук. Он также ввел дисциплину размышления о прошлом как необходимую для развития духовного разума. Пифагореизм может рассматриваться как система метафизических спекуляций, касающихся соотношений между числами и причинными силами сущего. Эта школа впервые разработала теорию небесной гармонии, или «музыку сфер». Джон Рехлин говорит, что Пифагор не начинал учить своих учеников ничему до тех пор, пока они не освоят дисциплину молчания, поскольку оно необходимое условие размышления. В своем «Софисте» Платон приписывает Эмпедоклу открытие риторики. Оба, Пифагор и Эмпедокл, принимали теорию переселения душ. Эмпедокл говорил: «Сначала я был мальчиком, потом девушкой, затем растением, птицей, рыбой и плавал в безбрежном море». Архиту приписывают изобретение винта и подъемного крана. Удовольствие он объявлял чумой, потому что оно является противоположностью умеренности ума; он считает, что человек без обмана так же редок, как рыба без костей.

М. П. Холл, Тайные учения всех времен. Энциклопедическое изложение герметической, каббалистической и розенкрейцерской символической философии, 1928

В диалоге «Государство» Платон выделяет три сословия и, соответственно, три способности человеческой души: 1) разумная (идеально-умственная) – это философы; 2) целесообразно-волевая – это воины, стражи; 3) инстинктивно-чувственная – это крестьяне и ремесленники. В идеальном государстве правители должны быть философами, они обязаны быть разумными кормчими. Добродетелью воинства должно быть мужество, а у третьего сословия – основными добродетелями Платон считал трудолюбие, умеренность, почитание правителей и воинства.

И. Б. Романенко, Педагогическая антропология в зеркале философии, 2017

Так, Цицерон, излагая спор философов и риторов, писал, что философы пренебрегли красноречием, ораторы – мудростью, хотя могли бы черпать знания из общего источника. В трактате «Об ораторе» он предлагает рассуждения Красса: «Кому, например, не известно, что высшая сила оратора в том, чтобы воспламенять сердца людей гневом, или ненавистью, или скорбью, а от этих порывов вновь обращать к кротости и жалости? Но достичь этого красноречия может только тот, кто глубоко познал человеческую природу, человеческую душу и причины, заставляющие ее вспыхивать и успокаиваться. Между тем вся эта область считается достоянием философов. И мой совет оратору – против этого не спорить…» В то же время далее он замечает: «Конечно, если по ходу речи понадобятся так называемые общие места, что случается очень часто, и придется говорить о бессмертных богах, о благочестии, о согласии, о дружбе, об общечеловеческом праве, о справедливости, об умеренности, о величии души и вообще о других добродетелях, то все гимнасии и все училища философов, чего доброго, поднимут крик, что все это их собственность, что ни до чего тут оратору нет дела <…> но зато уж оратору никак нельзя отказать в том преимуществе, что те самые вопросы, о которых философы разглагольствуют бессильно и бледно, он умеет поставить и обсудить со всей возможной выразительностью и приятностью» [340, с. 174–175].

З. И. Курцева, Речевой поступок: риторический и методический аспекты, 2017

Разумные люди, обращенные своей благой природой к восприятию добра, помнят о нем и послушны наставлению истинного разума, если, влекомые страстями, как свинцовыми гирями, они не скатываются к пороку. Итак, нам следует знать свой долг, и неразумные силы должны сами привычно повиноваться нашему разуму. Если усмирить страсти, разума бы хватило, чтобы, ни на что не отвлекаясь, соблюдать первые наставления, о которых сказано: «Все это так и запомни». О следующих сказано: «Научись управлять». Это означает, что разумное начало упорядочивает учение и знание, а неразумное начало – обычаи и определенные физические упражнения; точно так же и люди приручают неразумных животных одной привычкой. Ведь желудок, привыкший к умеренности, делает другие телесные влечения скромнее и гнев сдержаннее, чтобы мы спокойно размышляли о нашем долге, не раздираемые обуревающими нас страстями, и так мы учимся познавать свою истинную сущность и совеститься ее. Из этого знания и сопутствующей ему совести проистекает избегание постыдных поступков. Дурные поступки считаются постыдными, как неприличные и недостойные разумной сущности, и об этом говорится дальше.

Сборник, Пифагорейские Золотые стихи с комментарием Гиерокла, 2014

Церковь постоянно призывает христиан к умеренности, в том числе и в еде. Пост является неизменной составляющей жизни православных христиан. Ограничивая себя в еде, верующие показывают свое почтение к Богу и благоговение перед ним.

С. П. Кашин, Кулинарная книга православных постов, 2014

В целом же, очевидно, что и Земля могла породить человека, только достигнув периода известной зрелости. Это проявилось во вне в определенной сдержанности ее растительных и животных форм, завершенности земного ландшафта, умеренности климатических условий. Данный период истории нашей планеты (например, в отличие от Юрского и сопряженных с ним этапов развития земной природы, с их необузданным буйством растительных и животных форм, бурными горнообразовательными процессами, влажным жарким климатом и другими показателями незрелого «тела» и «духа» Земли, погруженного в некое подобие юношеского кипения чувственных страстей) всем своим внешним видом как бы свидетельствует о наступившей поре ее зрелости, о внутренней концентрации в пределах Земли саморазвивающейся субстанции мироздания, которая только тогда смогла произвести на свет свой величайший плод, когда прошла длительный и мучительный период предварительного развития.

А. А. Вальков, Философское постижение идеи нации, 2014

Самые старые из известных сведений об этикете – древнеегипетские – насчитывают около 5 тыс. лет. Так, в «Поучениях Кагемни фараону Снофри» говорится о пользе правил приличия. Во многих древнеегипетских наставлениях подчеркивалась необходимость почитания старших, умеренности и скромности. Одним из компонентов культуры у египтян было умение красиво есть, пользуясь столовыми приборами.

Н. Г. Шредер, Профессиональная этика и этикет, 2009

В применении к проблеме цены метод Фомы Аквинского дал следующие результаты. Рассуждая о мошенничествах, возможных при обмене, Фома Аквинский замечает, что в коммерции «есть что-то низменное», т. е. само занятие располагает к нарушению моральной нормы. Конечно, торговец в идеальном случае не должен наживаться на обмене, так как «справедливая цена» должна возмещать «затраты» контрагентов торговли, быть равной для покупателя и продавца по «величине стоимости». Сам торговец, также являющийся одним из участников сделки, может претендовать на прибыль лишь при особых условиях: он сам затратил усилия и должен обеспечить себе за счет своего труда средства к существованию; он желает обеспечить средства для благотворительных целей; он желает служить общественной пользе, возмещая служение нормальным (умеренным) вознаграждением; кроме того, он может улучшить качество вещи, использовать различие в стоимости вещи на разных рынках в разное время, должен возместить риск, возникающий при торговле[32]. Фома Аквинский больше всего акцентирует внимание на умеренности вознаграждения, его сопоставимости с затратами торговца, его трудом, а также на использовании этого вознаграждения. Особенно следует подчеркнуть, что вознаграждение должно последовать от удовлетворения общественных нужд (общественная польза).

Е. Н. Калмычкова, Экономическое мышление: философские предпосылки. Учебное пособие, 2005