Неточные совпадения
— Виноват, опоздал: я в театре был, — отвечал Бегушев, довольно тяжело опускаясь на кресло, стоявшее против хозяйки. Вместе с
тем он весьма внимательно взглянул на нее и
спросил: — Вы все еще больны?
— Я бы вот даже, — снова заговорил Янсутский, оборачиваясь к Тюменеву, — осмелился
спросить ваше превосходительство, если это не будет большою нескромностью:
то предприятие, по которому я имел смелость беспокоить вас, — как оно и в каком положении?
— Что же я написать должна? —
спросила та.
— Как, вздор? —
спросил граф и от досады переломил даже находящуюся у него в руках бисквиту и кусочки ее положил себе в рот: он только что перед
тем пил с дочерью шоколад.
— Да как же, помилуйте? Я у вас же, у вашего превосходительства был вскоре после
того. Вы меня
спрашиваете: «Что это такое?», я говорю: «Публике маненечко хочет показать себя, авось, другой сдуру подумает: «Ах, моська, знать, сильна, коль лает на слона!» — как писал господин Крылов.
— Вина теперь, господа, не угодно ли? — воскликнул вслед за
тем Янсутский, показывая на бутылки с золотыми ярлыками. — Это мадера мальвуази. Для ухи ничего не может быть лучше… правда? —
спросил он всех.
— Но что же за причина
тому? —
спросил Хмурин.
— Чего-с? — отозвался
тот, как бы не поняв даже
того, о чем его
спрашивали. Его очень заговорил граф Хвостиков, который с самого начала обеда вцепился в него и все толковал ему выгоду предприятия, на которое он не мог поймать Янсутского. Сын Израиля делал страшное усилие над своим мозгом, чтобы понять, где тут выгода, и ничего, однако, не мог уразуметь из слов графа.
Дама посмотрела на него внимательно. Далее потом на вопрос Бегушева об ее имени и отчестве она отвечала, что имя ее очень прозаическое: Домна Осиповна, а фамилия и еще хуже
того: Олухова. О фамилии самого Бегушева она не
спрашивала и сказала, что давно его знает.
— Прилично! — воскликнул Бегушев и захохотал саркастическим смехом. — Прилично очень!.. Когда этот мерзавец за каждым куском, который глотал его гость, лез почти в рот к нему и
спрашивал: «Хорошо?.. Хорошо?..» Наконец, он врал непроходимо: с какой наглостью и дерзостью выдумал какую-то мадеру мальвуази, существовавшую при осаде Гибралтара, и вино из садов герцога Бургундского! Чем же он нас после
того считает? Пешками, болванами, которые из-за
того, что их покормят, будут выслушивать всякую галиматью!
— Я заехала к вам
спросить, почем теперь хмуринские акции стоят, которые я сейчас купила, — отнеслась она к
тому же жиду.
— Как без уплаты? —
спросил граф, по-видимому совершенно счастливый
тем, что ему и сто дают. — Это, знаешь, немного выйдет щекотливо!
— Никак нет-с; они только
спросили, что могут ли вас видеть? Я им сказала, что вы уехали, а потом переговорила с кухаркой,
та и говорит: «Съезди за барыней!»
— Какая же мне польза от
того, что вы меня диагностировали? —
спросил Бегушев.
— Вы думаете, что я без кухни и питанья мог бы жить и существовать? —
спросил тот.
— Уезжает? —
спросил удивленным тоном Бегушев, и между
тем удовольствие заметно выразилось на его лице.
— А сама приедешь ужо? —
спросил тот, целуя ее руку.
Тот посмотрел на нее сурово и вечером, когда Домна Осиповна приехала к нему, он ее
спросил, почему она не хотела заехать помолиться.
— Я только теперь не знаю, — продолжала она, как бы опять
спрашивая его совета, — писать ли моему безалаберному супругу о проделках его Глаши… (Слово безалаберный Домна Осиповна с умыслом присоединила к имени мужа, чтобы доставить
тем удовольствие Бегушеву.)
Когда Домна Осиповна
спросила дворника, куда эта госпожа переезжает,
тот отвечал ей, что в Грузины, в дом господина Грохова, незадолго перед
тем им купленный.
— Графу я, конечно, не напомнил об этом и только сухо и холодно объявил ему, что место это обещано другому лицу; но в
то же время, дорожа дружбой Ефима Федоровича, я решился
тому прямо написать, и вот вам слово в слово мое письмо: «Ефим Федорович, — пишу я ему, — зная ваше строгое и никогда ни перед чем не склоняющееся беспристрастие в службе, я представляю вам факты… — и подробно описал ему самый факт, — и
спрашиваю вас: быв в моем положении, взяли ли бы вы опять к себе на службу подобного человека?»
— Frappe a la glace? [Замороженного во льду? (франц.).] —
спросил тот.
— Зачем? —
спросил тот с удивлением и некоторым сожалением.
— За
то, что Бегушев не подарил madame Олуховой дешевенькой дачки, она и подала ему карету? —
спросил он с несвойственной ему ядовитостью.
—
То иногда она сама начнет теребить, тормошить меня,
спрашивать: «Люблю ли я ее?» Я, конечно, в восторге, а потом, когда я
спрошу ее: «Лиза, любишь ты меня?», она
то проговорит: «Да, немножко!», или комическим образом продекламирует: «Люблю, люблю безумно!
— В каком смысле вы хотите знать, как я с ней расстался? —
спросил тот.
Граф Хвостиков по преимуществу за
то был доволен Хмуриным, что
тот, как только его что-либо при следствии
спрашивали относительно участия графа в деле, махал рукой, усмехался и говорил: «Граф тут ни при чем! Мы ему ничего серьезного никогда не объясняли!» И Хвостиков простодушно воображал, что Хмурин его хвалил в этом случае.
— А когда ты в Москву уезжаешь? —
спросил между
тем тот.
Если бы Бегушева
спросили, чтобы он сказал, какая, по его мнению, самая противная и несносная женщина в России,
то он, конечно бы, не задумавшись, указал на свою кузину, которая тоже, в свою очередь, не прилюбливала его.
Домне Осиповне хотелось
спросить, о чем именно хандрит Бегушев, однако она удержалась; но когда граф Хвостиков стал было раскланиваться с ней, Домна Осиповна оставила его у себя обедать и в продолжение нескольких часов, которые
тот еще оставался у ней, она несколько раз принималась расспрашивать его о разных пустяках, касающихся Бегушева. Граф из этого ясно понял, что она еще интересуется прежним своим другом, и не преминул начать разглагольствовать на эту
тему.
На всю эту сцену переноски Прокофий глядел молча, но когда Дормидоныч
спросил Минодору, что где же ему можно будет приютиться, и когда
та ответила ему: «В комнатке около кухни», Прокофий не выдержал и воскликнул: «Али здесь в доме!.. Будет, что про вас еще и клеушков [Клеушок — небольшой хлев.] осталось». Молодые лакеи при этом захохотали. Дормидоныча это оскорбило.
—
То есть кого же общих?.. —
спросил доктор, смутно, впрочем, догадавшийся, что вопрос этот исключительно касался Домны Осиповны.
— Как же она существует? —
спросил тот, почти задыхавшийся от любопытства или, лучше сказать, от более сильного чувства и желавший, чтобы ему рассказывали скорее и скорее. Но доктор начал довольно издалека...
— А когда похороны Олухова будут? —
спросил тот.
Долгов, прочитав письма, решился лучше не дожидаться хозяина: ему совестно было встретиться с ним. Проходя, впрочем, переднюю и вспомнив, что в этом доме живет и граф Хвостиков,
спросил, дома ли
тот? Ему отвечали, что граф только что проснулся. Долгов прошел к нему. Граф лежал в постели, совершенно в позе беспечного юноши, и с первого слова объявил, что им непременно надобно ехать вечером еще в одно место хлопотать по их делу. Долгов согласился.
— Иван Иванович, неужели вам мало
того, чем я для вас пожертвовала? —
спросила она стыдливо.
Болтаем о
том, о сем, только один из них, как видно купец этакой солидный и не враль,
спрашивает меня, что не знаю ли я в Москве господина Олухова.
— Почему вы так уверены в этом? —
спросил его генерал мягко вежливым тенором и в
то же время, налив и пододвинув Долгову бокал шампанского, присовокупил: — Не угодно ли вам вина?
Такой прием графа и самая бумага сильно пугнули смотрителя: он немедленно очистил лучшую комнату, согнал до пяти сиделок, которые раздели и уложили больную в постель. А о
том, чем, собственно, дочь больна и в какой мере опасна ее болезнь, граф даже забыл и
спросить уже вызванного с квартиры и осмотревшего ее дежурного врача; но как бы
то ни было, граф, полагая, что им исполнено все, что надлежало, и очень обрадованный, что дочь начала немного дремать, поцеловал ее, перекрестил и уехал.
— Сколько же вам следует? —
спросил тот насмешливо.
— Как не являться? —
спросил тот, будучи удивлен и встревожен таким приказанием.
— Вы Лизу, я слышал, перевозите к нам? —
спросил он Бегушева, встретив
того в зале.
— Стало быть, правда, что я вам говорил со слов Янсутского? —
спросил тот по наружности как бы с участием, а про себя думал: «Так тебе, скряге, и надо!»
Встреть сего посланного Прокофий,
тот бы прямо ему объявил, что барыню ихнюю барин его никогда не велел к себе пускать; но в передней в это время был не он, а один из молодых служителей, который, увидав подъехавшую карету, не дожидаясь даже звонка, отворил дверь и, услыхав, что приехала Домна Осиповна навестить госпожу Мерову, пошел и сказал о
том Минодоре, а
та передала об этом посещении Елизавете Николаевне, которая испугалась и встревожилась и послала
спросить Александра Ивановича, что позволит ли он ей принять Домну Осиповну.
Спросить Елизавету Николаевну, где она была и что делала с
тех пор, как скрылась из Петербурга, Домна Осиповна считала излишним, так как догадывалась, какого рода жизнь вела ее приятельница.