Неточные совпадения
Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто
спрашивал глазами: «Кто сюда натащил и наставил все это?» От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть, и еще от более холодного воззрения на
тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью.
Встретится ему знакомый на улице. «Куда?» —
спросит. «Да вот иду на службу, или в магазин, или проведать кого-нибудь». — «Пойдем лучше со мной, — скажет
тот, — на почту, или зайдем к портному, или прогуляемся», — и он идет с ним, заходит и к портному, и на почту, и прогуливается в противуположную сторону от
той, куда шел.
— Э! Да это все
те же? — строго
спросил Тарантьев, вынув сигару и поглядывая на Обломова.
Он утром ставил самовар, чистил сапоги и
то платье, которое барин
спрашивал, но отнюдь не
то, которое не
спрашивал, хоть виси оно десять лет.
— Вот у вас все так: можно и не мести, и пыли не стирать, и ковров не выколачивать. А на новой квартире, — продолжал Илья Ильич, увлекаясь сам живо представившейся ему картиной переезда, — дня в три не разберутся, все не на своем месте: картины у стен, на полу, галоши на постели, сапоги в одном узле с чаем да с помадой.
То, глядишь, ножка у кресла сломана,
то стекло на картине разбито или диван в пятнах. Чего ни
спросишь, — нет, никто не знает — где, или потеряно, или забыто на старой квартире: беги туда…
В Обломовке верили всему: и оборотням и мертвецам. Расскажут ли им, что копна сена разгуливала по полю, — они не задумаются и поверят; пропустит ли кто-нибудь слух, что вот это не баран, а что-то другое, или что такая-то Марфа или Степанида — ведьма, они будут бояться и барана и Марфы: им и в голову не придет
спросить, отчего баран стал не бараном, а Марфа сделалась ведьмой, да еще накинутся и на
того, кто бы вздумал усомниться в этом, — так сильна вера в чудесное в Обломовке!
А отчего нужно ему в Петербург, почему не мог он остаться в Верхлёве и помогать управлять имением, — об этом старик не
спрашивал себя; он только помнил, что когда он сам кончил курс ученья,
то отец отослал его от себя.
— Где же идеал жизни, по-твоему? Что ж не обломовщина? — без увлечения, робко
спросил он. — Разве не все добиваются
того же, о чем я мечтаю? Помилуй! — прибавил он смелее. — Да цель всей вашей беготни, страстей, войн, торговли и политики разве не выделка покоя, не стремление к этому идеалу утраченного рая?
С
тех пор не было внезапных перемен в Ольге. Она была ровна, покойна с теткой, в обществе, но жила и чувствовала жизнь только с Обломовым. Она уже никого не
спрашивала, что ей делать, как поступить, не ссылалась мысленно на авторитет Сонечки.
— В чем же счастье у вас в любви, —
спросил он, — если у вас нет
тех живых радостей, какие испытываю я?
Обломов другую неделю не отвечает ему, между
тем даже и Ольга
спрашивает, был ли он в палате. Недавно Штольц также прислал письмо и к нему и к ней,
спрашивает: «Что он делает?»
Впрочем, Ольга могла только поверхностно наблюдать за деятельностью своего друга, и
то в доступной ей сфере. Весело ли он смотрит, охотно ли ездит всюду, является ли в условный час в рощу, насколько занимает его городская новость, общий разговор. Всего ревнивее следит она, не выпускает ли он из вида главную цель жизни. Если она и
спросила его о палате, так затем только, чтоб отвечать что-нибудь Штольцу о делах его друга.
— Что это тебя не дождешься? Где ты шатаешься? — строго
спросил Тарантьев, подавая ему свою мохнатую руку. — И твой старый черт совсем от рук отбился:
спрашиваю закусить — нету, водки — и
той не дал.
Он забыл
ту мрачную сферу, где долго жил, и отвык от ее удушливого воздуха. Тарантьев в одно мгновение сдернул его будто с неба опять в болото. Обломов мучительно
спрашивал себя: зачем пришел Тарантьев? надолго ли? — терзался предположением, что, пожалуй, он останется обедать и тогда нельзя будет отправиться к Ильинским. Как бы спровадить его, хоть бы это стоило некоторых издержек, — вот единственная мысль, которая занимала Обломова. Он молча и угрюмо ждал, что скажет Тарантьев.
— Так уж на
той неделе… — заметила она. — А когда переезжать-то станете? Я бы полы велела вымыть и пыль стереть, —
спросила она.
«Люди знают! — ворочалось у него в голове. — По лакейским, по кухням толки идут! Вот до чего дошло! Он осмелился
спросить, когда свадьба. А тетка еще не подозревает или если подозревает,
то, может быть, другое, недоброе… Ай, ай, ай, что она может подумать? А я? А Ольга?»
— Зачем же дожидаться письма? Разве
тот или другой ответ может изменить твое намерение? —
спросила она, еще внимательнее глядя на него.
Швейцар и без
того встречает его как-то особенно ласково. Семен так и бросается сломя голову, когда он
спросит стакан воды. Катя, няня провожают его дружелюбной улыбкой.
— Катя, навели мосты? — проснувшись в
то же утро,
спросила Ольга у своей горничной.
— Можно, Иван Матвеевич: вот вам живое доказательство — я! Кто же я? Что я такое? Подите
спросите у Захара, и он скажет вам: «Барин!» Да, я барин и делать ничего не умею! Делайте вы, если знаете, и помогите, если можете, а за труд возьмите себе, что хотите, — на
то и наука!
— Он женится! Хочешь об заклад, что не женится? — возразил он. — Да ему Захар и спать-то помогает, а
то жениться! Доселе я ему все благодетельствовал: ведь без меня, братец ты мой, он бы с голоду умер или в тюрьму попал. Надзиратель придет, хозяин домовый что-нибудь
спросит, так ведь ни в зуб толкнуть — все я! Ничего не смыслит…
— Если вы предвидели, что я когда-нибудь выскажусь,
то знали, конечно, что и отвечать мне? —
спросил он.
Он три раза перевернулся на диване от этого известия, потом посмотрел в ящик к себе: и у него ничего не было. Стал припоминать, куда их дел, и ничего не припомнил; пошарил на столе рукой, нет ли медных денег,
спросил Захара,
тот и во сне не видал. Она пошла к братцу и наивно сказала, что в доме денег нет.
Чуть он вздремнет, падал стул в комнате, так, сам собою, или с шумом разбивалась старая, негодная посуда в соседней комнате, а не
то зашумят дети — хоть вон беги! Если это не поможет, раздавался ее кроткий голос: она звала его и
спрашивала о чем-нибудь.