Неточные совпадения
—
Ну что ж из того:
и поучится в Пажеском корпусе
и выйдет в гвардию?..
—
Ну да так, братец, нельзя же — соседи!..
И Александра Григорьевна все вон говорит,
что очень любит меня,
и поди-ка какой почет воздает мне супротив всех!
— Подайте это прошение,
ну,
и там подмажьте, где нужно будет! — заключила она, вероятно воображая,
что говорит самую обыкновенную вещь.
В губернии Имплев пользовался большим весом: его ум, его хорошее состояние, — у него было около шестисот душ, — его способность сочинять изворотливые,
и всегда несколько колкого свойства, деловые бумаги, — так
что их узнавали в присутственных местах без подписи: «
Ну, это имплевские шпильки!» — говорили там обыкновенно, — все это внушало к нему огромное уважение.
— Герои романа французской писательницы Мари Коттен (1770—1807): «Матильда или Воспоминания, касающиеся истории Крестовых походов».], о странном трепете Жозефины, когда она, бесчувственная, лежала на руках адъютанта, уносившего ее после объявления ей Наполеоном развода; но так как во всем этом весьма мало осязаемого, а женщины, вряд ли еще не более мужчин, склонны в
чем бы то ни было реализировать свое чувство (
ну, хоть подушку шерстями начнет вышивать для милого), — так
и княгиня наконец начала чувствовать необходимую потребность наполнить чем-нибудь эту пустоту.
— А вы, chere amie, сегодня очень злы! — сказала ей Мари
и сама при этом покраснела. Она, кажется, наследовала от Еспера Иваныча его стыдливость, потому
что от всякой малости краснела. —
Ну, извольте хорошенько играть, иначе я рассержусь! — прибавила она, обращаясь к Павлу.
—
Ну так вот
что, мой батюшка, господа мои милые, доложу вам, — начала старуха пунктуально, — раз мы, так уж сказать, извините, поехали с Макаром Григорьичем чай пить. «Вот, говорит, тут лекарев учат, мертвых режут
и им показывают!» Я, согрешила грешная, перекрестилась
и отплюнулась. «Экое место!» — думаю; так, так сказать, оно оченно близко около нас, — иной раз ночью лежишь,
и мнится: «
Ну как мертвые-то скочут
и к нам в переулок прибегут!»
— Ну-с, прощайте! — сказал Дрозденко, вставая
и целуясь с ним. Он заметил, кажется,
что Павел далеко не симпатизировал его мыслям, потому
что сейчас же переменил с ним тон. — Кланяйтесь вашему Кремлю, — заключил он, —
и помните,
что каждый камушек его поспел
и положен по милости татарской, а украинцы так только бились с ними
и проливали кровь свою…
—
Что ж вам за дело до людей!.. — воскликнул он сколь возможно более убедительным тоном. —
Ну и пусть себе судят, как хотят! — А
что, Мари, скажите, знает эту грустную вашу повесть? — прибавил он: ему давно уже хотелось поговорить о своем сокровище Мари.
—
Ну, да теперь, ваше высокородие, Павел Михайлыч еще молоденек. Бог даст, повозмужает
и покоренеет, а
что барчик прекрасный-с
и предобрый! — говорил Симонов.
—
Ну, батюшка, — обратился он как-то резко к Неведомову, ударяя того по плечу, — я сегодня кончил Огюста Конта [Конт Огюст (1798—1857) — французский буржуазный философ, социолог, субъективный идеалист, основатель так называемого позитивизма.]
и могу сказать,
что все,
что по части философии знало до него человечество, оно должно выкинуть из головы, как совершенно ненужную дрянь.
—
Ну, я ни во
что и никогда не игрывал даром. Давайте, сыграемте на обед у Яра.
—
Ну, вот этого мы
и сами не знаем — как, — отвечал инженер
и, пользуясь тем,
что Салов в это время вышел зачем-то по хозяйству, начал объяснять. — Это история довольно странная. Вы, конечно, знакомы с здешним хозяином
и знаете, кто он такой?
—
Ну, так, гороху
и крупы, а главное, я забыл, гречневой каши, потому
что она очень много азоту в себе заключает
и, таким образом, почти заменяет мясо.
— У меня написана басня-с, — продолжал он, исключительно уже обращаясь к нему, —
что одного лацароне [Лацароне (итальян.) — нищий, босяк.] подкупили в Риме англичанина убить; он раз встречает его ночью в глухом переулке
и говорит ему: «Послушай, я взял деньги, чтобы тебя убить, но завтра день святого Амвросия, а патер наш мне на исповеди строго запретил людей под праздник резать, а потому будь так добр, зарежься сам, а ножик у меня вострый, не намает уж никак!..»
Ну, как вы думаете — наш мужик русский побоялся ли бы патера, или нет?..
—
Ну, будут
и все сорок, — сказал полковник. По его тону весьма было заметно,
что у него некоторый гвоздь сидел в голове против Фатеевой. «Барыня шалунья!» — думал он про себя.
—
Ну,
что ж — Шекспир ваш? Согласитесь,
что в его взгляде на женщину могло
и должно было остаться много грубого, рыцарского понимания.
—
Ну, а эта госпожа не такого сорта, а это несчастная жертва, которой, конечно, камень не отказал бы в участии,
и я вас прошу на будущее время, — продолжал Павел несколько уже
и строгим голосом, — если вам кто-нибудь что-нибудь скажет про меня, то прежде,
чем самой страдать
и меня обвинять, расспросите лучше меня. Угодно ли вам теперь знать, в
чем было вчера дело, или нет?
—
Ну, а мне, пока я доучусь
и получу порядочную службу, вдесятеро больше надобно; потому
что я живу не один, а вдвоем с женщиною.
—
Ну, скажите, а вы как
и что? — отнесся к нему каким-то покровительственным тоном Плавин.
—
Ну, вот этого не знаю, постараюсь! — отвечала Анна Ивановна
и развела ручками. — А ведь как, Вихров, мне в девушках-то оставаться: все волочатся за мной, проходу не дают, точно я — какая дрянная совсем. Все, кроме вас, волочились, ей-богу! — заключила она
и надула даже губки; ей, в самом деле, несносно даже было,
что все считали точно какою-то обязанностью поухаживать за ней!
—
Ну,
что же делать, очень жаль! — говорил Павел, находя
и со своей стороны совершенно невозможным, чтобы она в этом положении появилась на сцене. — До свиданья! — сказал он
и ушел опять к Анне Ивановне, которая была уже в шляпке. Он посадил ее на нарочно взятого лихача,
и они понеслись на Никитскую. Фатееву Павел в эту минуту совершенно забыл. Впереди у него было искусство
и мысль о том, как бы хорошенько выучить Анну Ивановну сыграть роль Юлии.
— «
Ну, говорит, тебе нельзя, а ему можно!» — «Да, говорю, ваше сиятельство, это один обман,
и вы вот
что, говорю, один дом отдайте тому подрядчику, а другой мне; ему платите деньги, а я пока стану даром работать;
и пусть через два года,
что его работа покажет,
и что моя,
и тогда мне
и заплатите, сколько совесть ваша велит вам!» Понравилось это барину, подумал он немного…
—
Ну, нескоро тоже, вон у дедушки вашего, — не то
что этакой дурак какой-нибудь, а даже высокоумной этакой старик лакей был с двумя сыновьями
и все жаловался на барина,
что он уже стар, а барин
и его,
и его сыновей все работать заставляет, — а работа их была вся в том,
что сам он после обеда с тарелок барские кушанья подъедал, а сыновья на передней когда с господами выедут…
—
Ну,
что же вы поделывали в Москве, — рассказывайте! — говорила Фатеева, без церемонии, в присутствии Прыхиной, беря руку Павла в обе свои руки
и крепко сжимая ее.
— Я к нему тогда вошла, — начала m-lle Прыхина, очень довольная, кажется, возможностью рассказать о своих деяниях, —
и прямо ему говорю: «Петр Ермолаевич,
что, вы вашу жену намерены оставить без куска хлеба, за
что, почему, как?» — просто к горлу к нему приступила.
Ну, ему, как видно, знаете, все уже в жизни надоело. «Эх, говорит, давайте перо, я вам подпишу!». Батюшка-священник уже заранее написал завещание; принесли ему, он
и подмахнул все состояние Клеопаше.
— Да
чем? Кое-что тоже на духовенство, на мужичков поработаю,
ну и прокармливаюсь; насчет платья только вот никак не могу сбиться
и справиться!
— А именно,
что благочинный тут наш, очень злобствуя на меня, при объезде владыки отметил меня,
что поведеньем я слаб
и катехизиса пространного не знаю;
ну, тот меня
и назначил под начал в Тотский монастырь; я, делать нечего, покорился, прибыл туда
и ради скуки великой стал там делать монахам тавлинки с разными этакими изображениями!
«Батюшка, — говорит попадья, —
и свечки-то у покойника не горит; позволено ли по требнику свечи-то ставить перед нечаянно умершим?» — «А для че, говорит, не позволено?» — «
Ну, так, — говорит попадья, — я пойду поставлю перед ним…» — «Поди, поставь!»
И только-что матушка-попадья вошла в горенку, где стоял гроб, так
и заголосила, так
что священник испужался даже, бежит к ней, видит, — она стоит, расставя руки…
—
Ну,
и грубили тоже немало, топором даже граживали, но все до случая как-то бог берег его; а тут, в последнее время, он взял к себе девчорушечку
что ни есть у самой бедной вдовы-бобылки,
и девчурка-то действительно плакала очень сильно;
ну, а мать-то попервоначалу говорила: «
Что, говорит, за важность: продержит, да
и отпустит же когда-нибудь!» У этого же самого барина была еще
и другая повадка: любил он, чтобы ему крестьяне носили все,
что у кого хорошее какое есть: капуста там у мужика хороша уродилась, сейчас кочень капусты ему несут на поклон; пирог ли у кого хорошо испекся, пирога ему середки две несут, — все это кушать изволит
и похваливает.
— Так втюрился, — продолжал Добров, —
что мать-то испугалась, чтоб
и не женился;
ну, а ведь хитрая, лукавая, проницательная старуха: сделала вид,
что как будто бы ей ничего, позволила этой девушке в горницах даже жить, а потом, как он стал сбираться в Питер, — он так ладил, чтоб
и в Питер ее взять с собой, — она сейчас ему
и говорит: «Друг мой, это нехорошо!
Все будут меня обвинять,
что я тебе развратничать позволяю, а лучше, говорит, после, как ты уедешь, я вышлю ее!»
Ну,
и он тоже, как вы знаете, скромный, скрытный, осторожный барин, — согласился с ней, уехал…
— Приятели даже! — отвечал не без гордости Живин. —
Ну и разговорились о том, о сем, где, знаешь, я бываю; я говорю,
что вот все с тобою вожусь. Он, знаешь, этак по-своему воскликнул: «Как же, говорит, ему злодею не стыдно у меня не побывать!»
—
Ну, зачем же,
что за вздор! — говорил он, покраснев даже немного в лице
и в то же время проворно
и как бы с полною внимательностью кладя себе в задний карман деньги.
Чиновником я не родился, ученым не успел сделаться,
и, прежде, когда я не знал еще,
что у меня есть дарование —
ну и черт со мной! — прожил бы как-нибудь век; но теперь я знаю,
что я хранитель
и носитель этого священного огня, —
и этого сознания никто
и ничто, сам бог даже во мне не уничтожит.
— А какой случай! — сказал он. — Вчера я, возвращаясь от тебя, встретил Захаревского с дочерью
и, между прочим, рассказал им,
что вот мы с тобой идем богу молиться; они стали, братец, проситься, чтобы
и их взять,
и особенно Юлия Ардальоновна. «
Что ж, я говорю, мы очень рады».
Ну, они
и просили, чтобы зайти к ним; хочешь — зайдем, не хочешь — нет.
—
Ну, благодарю,
что посетили меня, —
и он еще раз пожал у Павла руку. — Prenez place, je vous prie. Fumez vous le cigare? [Садитесь, прошу вас. Вы курите сигару? (франц.).]
— А! — произнес многозначительно полковник. —
Ну, этого, впрочем, совершенно достаточно, чтобы подпасть обвинению, — время теперь щекотливое, — прибавил он, а сам встал
и притворил дверь из кабинета. — Эти господа, — продолжал он, садясь около Вихрова
и говоря почти шепотом, — господа эти, наши старички, то делают,
что уму невообразимо, уму невообразимо! — повторил он, ударив себя по коленке.
— То ужасно, — продолжал Вихров, — бог дал мне, говорят, талант, некоторый ум
и образование, но я теперь пикнуть не смею печатно, потому
что подавать читателям воду, как это делают другие господа, я не могу; а так писать, как я хочу, мне не позволят всю жизнь;
ну и прекрасно, — это, значит, убили во мне навсегда; но мне жить даже не позволяют там, где я хочу!..
— Это я слышала,
и меня, признаюсь, это больше всего пугает, — проговорила мрачно Мари. —
Ну, послушай, — продолжала она, обращаясь к Вихрову
и беря его за руку, — ты говоришь,
что любишь меня; то для меня, для любви моей к тебе, побереги себя в этом случае, потому
что все эти несчастия твои пройдут; но этим ты погубишь себя!
—
Ну что же — уж
и повесить! — возражали ему даже старики.
—
Ну, где ж, — произнес Виссарион Захаревский, —
и негодяев наказывают… Конечно, это странно,
что человека за то,
что он написал что-то такое, ссылают!
Ну, обяжи его подпиской, чтобы он вперед не писал ничего подобного.
—
Ну, Иларион Ардальонович, — сказал он, входя к Захаревскому, — я сейчас со следствия; во-первых, это — святейшее
и величайшее дело. Следователь важнее попа для народа: уполномоченный правом государства, он входит в дом к человеку, делает у него обыск, требует ответов от его совести, это черт знает
что такое!
— Ну-с, — подхватил Вихров, — вы говорили,
что губернатор хотел мне все дела эти передать,
и я обстою раскольников от ваших господ чиновников…
— Ну-с, извините, я должен вас оставить! — проговорил он. — Мне надо по моим делам
и некогда слушать ваши бездельные разговоры. Иларион, вероятно, скоро приедет. Вихров, я надеюсь,
что вы у меня сегодня обедаете
и на целый день?
Когда известная особа любила сначала Постена, полюбила потом вас…
ну, я думала,
что в том она ошиблась
и что вами ей не увлечься было трудно, но я все-таки всегда ей говорила: «Клеопаша, это последняя любовь, которую я тебе прощаю!» —
и, положим, вы изменили ей,
ну, умри тогда, умри, по крайней мере, для света, но мы еще, напротив, жить хотим… у нас сейчас явился доктор,
и мне всегда давали такой тон,
что это будто бы возбудит вашу ревность; но вот наконец вы уехали, возбуждать ревность стало не в ком, а доктор все тут
и оказывается,
что давно уж был такой же amant [любовник (франц.).] ее, как
и вы.
—
Ну, это
что же! — поддержал ее
и Иларион Захаревский.
—
Ну, уж это
что ж! Какое исправление, — подтвердил
и прокурор.
— До начальника губернии, — начал он каким-то размышляющим
и несколько лукавым тоном, — дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот он приходит к нам
и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя в селе, в поле…
ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют…
и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух
и спрашивает: «
Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил».
— Да ведь это сын, ваше высокородие, того мужичка, который купил Парфенку-то в рекруты; вот ему это
и не по нутру,
что я говорю, — отвечал корявый мужик. — Ну-те, черти, — крикнул он затем в окно другим понятым, стоявшим на улице, — подите, пособите покойницу-то вынуть из гроба.