Наши забавники. Юмористические рассказы

Николай Лейкин, 1879

Отмечаемые сатириком-классиком конца XIX – начала XX века Николаем Александровичем Лейкиным людские пороки, добродетели и причуды ничуть не изменились со временем, хотя с тех пор и минуло уже более ста лет. Многие типажи, поднимаемые в его творчестве, все так же актуальны сейчас, как и тогда: раздражающая публика в местах культурного досуга, специфическая публика, откликающаяся на объявления, любители давать непрошеные советы, оказывающие назойливое внимание посторонние, ревнивцы, хвастуны и пьяницы. Тут же и животрепещущая тема эпидемий и способов людей справляться не только с заболеваниями, но и с массовой паникой. Кроме созвучных с современными отражаются в текстах и другие темы, за счет интересных бытовых деталей дающие яркое, живое представление об ушедшей эпохе.

Перед петушьим боем

Проживающий у себя на даче меняла Рыбоплесов, охотник до кур, задумал у себя устроить в одно из воскресений петуший бой. Дело сначала для чего-то держалось в тайне, но дворник разболтал по соседям, вследствие чего в назначенный день перед дачей-особняком, где проживал меняла, сновали дачники и заглядывали в решетку сада. В саду ничего не было видно, только желто-лимонного цвета безбородый меняла время от времени выходил на балкон и злобно улыбался на заглядывавшую в его сад публику. Среди публики были и дамы. Некоторые лорнировали менялу и говорили:

— Совсем обезьяна!

— Катичка, вышла бы ты за него замуж? — спрашивала молоденькая девушка в малороссийском костюме другую девушку в синем сарафане.

— Ни за что на свете!

— Ну а ежели бы он тебя силой похитил и запер в необитаемом замке?

— Я отказалась бы от пищи и умерла с голоду. Не только что за него, но даже и за нашего учителя музыки Карла Богданыча не вышла бы, — прибавила девушка.

У ворот дачи стоял дворник и смотрел вдоль по дороге, ожидая гостей менялы. К нему подошла пожилая набеленная дама с взбитыми волосами, сунула ему в руку пятиалтынный и спросила:

— Скажи, любезный, что за женщины с этим менялой вместе живут? Жены это его?

— Нет, тетки-с. У них, по их меняльной вере, жен не полагается. Теперича, ежели прежде у кого и была жена, и та теткой делается, — рассказывает дворник.

— Мерси, — протягивает дама. — Ах да! — спохватилась она. — Правда, что они мяса никогда не едят?

— Сами не жрут-с, ну a петухов перед боем и сырой говядиной кормят, и водкой поят. Сегодня, верите ли, даже жалости подобно: купили сороковку и давай петухам в глотку вливать. Гляжу и думаю: чем бы зря в птицу вино травить, дали бы дворнику. Так нет, не дают. Таких жадных для постороннего человека поискать!..

— Мерси еще раз.

Дама отошла от дворника, но к нему подбежал лакей без фуражки и с пустой бутылкой в руках.

— Я вот теперь в лавочку, а ужо как петуший-то бой начнется, ты пусти меня посмотреть.

— Пущать, которые ежели не бабьеголосого согласия, никого не велено, а ты забеги к нам с задов да на забор и залезай. Там и посейчас ребятишки сидят. Все увидишь.

— Ладно. Бутылка пива за мной! — крикнул лакей и пустился бежать, подбрасывая на бегу медный пятак и снова ловя его.

Между тем к калитке дачи подъехала извозчичья крытая пролетка с двумя менялами: старым и молодым.

— Печешь ли пирог-то для гостей, Пантелей Селиверстыч? — крикнул пискливым голосом старый меняла, завидя на балконе хозяина, и начал рассчитываться с извозчиком.

— Пеку, пеку! Так из печи вон и лезет! Милости просим! — любезно откликнулся хозяин.

Слез с линейки и молодой меняла и вынул стоявшую в ногах обвязанную тряпицами корзину. Тряпица заметно шевелилась.

— Петух внутре-то сидит! — воскликнули в один голос прогуливающиеся около дачи, и действительно из корзины послышалось громкое кудахтанье.

— Это наш гостинодворский меняла и вместе с приказчиком, — шепнул своей жене заглядывавший в дачу купец и, подбежав к меняле, крикнул: — Амосу Тарасычу почтение! Петушком побаловаться приехали?

— Да, да, петушком, — пищал меняла. — Что же из этого? Петушок — птица Божья. Многие вот нас осуждают за эту охоту, а чего тут! По лесам-то с ружьем ходить да птичек стрелять — хуже. Там смертоубийство, а у нас вся беда, что петушки себе гребни в кровь расклюют, так ведь мы потом им залечим, запользуем, — оправдывался он. — Прощенья просим, сосед.

Меняла шмыгнул в калитку. За ним понесли и петуха в корзине. Купца окружили дамы и начали расспрашивать:

— Очень богат этот меняла?

— Страсть! Кого хошь купить, перекупить и выкупить может. А что, не хочет ли кто из вашего сословия за ним поухаживать? — пошутил купец. — Женишок выгодный.

— Ну вот! — обиделись дамы. — Будто уж и спросить нельзя.

К калитке еще подъехал экипаж, и из него опять вышел меняла с корзинкой.

— Купцу Кошкодавлеву тысячу лет жить! — крикнул купец. — С петушком сам-друг приехал?

— С петушком-то с петушком, — отвечал меняла, — да, кажись, больно сильно он у меня в корзинке-то замотался. Боюсь, как бы на ноги не сел. Пожалуй, перед боем-то, как рыбинско-бологовские, колебаться начнет.

— А ты играй на понижение.

— Шутник! — весело произнес меняла и потащил петуха в калитку.

Между тем на дворе дачи раздалось громогласное петушье пение.

— Поди, уж начинается. Пойти на забор садиться! — произнес купец и побежал на соседский двор.