Наши забавники. Юмористические рассказы

Николай Лейкин, 1879

Отмечаемые сатириком-классиком конца XIX – начала XX века Николаем Александровичем Лейкиным людские пороки, добродетели и причуды ничуть не изменились со временем, хотя с тех пор и минуло уже более ста лет. Многие типажи, поднимаемые в его творчестве, все так же актуальны сейчас, как и тогда: раздражающая публика в местах культурного досуга, специфическая публика, откликающаяся на объявления, любители давать непрошеные советы, оказывающие назойливое внимание посторонние, ревнивцы, хвастуны и пьяницы. Тут же и животрепещущая тема эпидемий и способов людей справляться не только с заболеваниями, но и с массовой паникой. Кроме созвучных с современными отражаются в текстах и другие темы, за счет интересных бытовых деталей дающие яркое, живое представление об ушедшей эпохе.

После спектакля

В летнем помещении Приказчичьего клуба кончился спектакль. Давалась, между прочим, пьеса «Простушка и воспитанная», в которой особенный эффект произвел актер, плясавший вприсядку. «Дербалызнувшие» в антрактах купцы пришли в неописанный восторг и заставили повторить пляску два раза. Некоторые не могли прийти в себя от восторга и после спектакля и все еще время от времени восклицали: «Ах, волк его заешь, как ловко он эту самую дробь делал!» В особенности умилялась значительно подгулявшая компания, сидевшая на балконе и распивавшая шато-марго пополам с пятирублевым шипучим квасом. Тут была пара пожилых купцов, был один средних лет купец и один молодой. По фуражкам, надетым вместо шляп, и по пестрым «глухим» жилеткам можно было сейчас догадаться, что это приезжие. На диво постоянным посетителям клуба пробки «пятирублевого кваса» так и хлопали у них на столе. Было шумно. Кто-то из компании даже спрашивал:

— А что, ежели этой самой бутылкой шваркнуть вон в энту березу?

В это время через балкон прошел актер, плясавший вприсядку, и направился в буфет.

— Вон он! Вон он идет! — зашептали купцы и начали указывать пальцами.

— Уж и ловкач же, лягушка его заклюй! Сеня! Нельзя ли его к нашему шалашу приалтынить, чтоб он нам потом в отдельной комнате эту самую дробь сдействовал? — обратились они к молодому купцу.

— Да неловко, дяденька Парамон Захарыч. Тут в Питере все актер с купоросом. Может обидеться и к черту под халат послать.

— Ничего, трафь! Ежели драка — выручим! — ободряли его купцы.

Молодой хватил для храбрости стакан вина и направился в буфет. Там около стойки стоял актер и закусывал выпитую рюмку водки бутербродом. Купец остановился против него, подпер руки в боки и стал смотреть ему прямо в глаза, время от времени улыбаясь. Смотрел на него и актер. Купец кивнул ему головой и сказал:

— Актер? Актеры будете?

— Ну да, актер. Что ж из этого? — недоумевал тот.

— Ничего, так… Ловко даве дробь эту самую делали, — пробормотал купец и одобрительно потрепал его по плечу. — Послушайте, нас там компания на балконе… — прибавил он после некоторого молчания. — Шипучий квас пьем… Пойдем к нам. Купцы просят. И чтоб перед нами эту самую дробь…

— Какую дробь?.. — выпучил на него глаза актер.

— Ну, эту самую дробь ногами, что даве в театре-то делал. Там у нас и вино. Небось, мы заплатим.

— Вы хотите, чтоб я перед вами на балконе плясал? Да за кого ж вы меня считаете? — возмутился актер.

— Тише, тише! Не буянь! — остановил его купец. — Мы с дружеством пришли, а не для того, чтоб на ссору лезть. Ну что тебе стоит на шабаш дробь эту самую для нас сделать? По крайности на спиньжак себе заработаешь. Право, пойдем! Там у нас все купцы обстоятельные, не надуют. И деньги тебе сейчас в шляпу.

— Да ты, должно быть, почтенный, совсем с ума спятил, коли думаешь, что я перед вашей пьяной компанией на балконе плясать буду! — крикнул на него актер.

— Что ж, у нас в Рыбинске актеры перед нами плясали и завсегда довольны оставались, — отвечал купец. — А раз у Макарья один актер целые сутки в номерных банях с нами гулял и все рассказы рассказывал да куплеты пел.

Актеру сделалось смешно.

— Так такого себе и теперь ищи, а я не такой, чтоб на балконе плясать, — сказал он.

— Ой! Уж будто и не такой, чтоб на балконе… А ты гордость-то брось! Тебя купцы просят.

За молодым купцом стоял уже старый купец, явившийся ему на подмогу, и улыбался.

— Да не на балконе. Совсем не ту антресоль толкуешь, — поправил он. — Господину актеру почтение! — прибавил он, взял актера за руку и обнял его за плечи. — Вот, видишь ли, в чем дело, — шепнул он. — Намухоморились мы теперь и хотим перемену места для плезиру сделать, едем Палестины обозревать, так сделай нам дробь в отдельной комнате. Понял? Ну, на синенькую вперед.

Пожилой купец полез за бумажником. Актер презрительно скосил на него глаза.

— Как посмотрю я на тебя, борода у тебя седая выросла, а ума не вынесла, — сказал он.

— Что?! — заорал купец, поплевал на руки и ринулся на актера.

— Дяденька Парамон Захарыч, оставьте! — схватил его за руки молодой купец. — Ну бросьте его, коли он такой шершавый! Мы к цыганам лучше поедем. Те нам с вывертом танец докажут.

— У меня борода ума не вынесла? — горячился пожилой купец. — Ах ты, пес! Да знаешь ли ты, что я потомственный почетный гражданин и медали имею!

— Дяденька, Бога ради, бросьте! Ну плюньте на него! Что тут! Здесь ведь не Рыбинск, a Питер. Сочинителев на каждом шагу и не оберешься. Сейчас подслушают, опишут и смотришь — наутро со всей своей фамилией в газету влетел. Ну что за радость, ежели эдакий альбом про вас у нас в Рыбинске прочтут? Вон он, сочинитель-то, в углу стоит и смотрит. Мне даве его показывали.

Пожилой купец присмирел.

— Сочинитель? — переспросил он. — Который?

— А вот энтот, что нос-то набалдашником и один глаз на вас косит. Здесь этих сочинителев — что собак нерезаных!

— Вот дурак-то! — шептал актер, отходя в сторону.

Пожилой купец чесал затылок, посматривая в угол на сочинителя, и что-то соображал. Минуты через две он вынул из бумажника десятирублевую бумажку и, скомкав ее, понес в угол к смотрящему на него во все глаза пожилому мужчине.

— Бери отступного, господин сочинитель, а только нас не трожь, — сказал он, суя ему в руку деньги.

— Позвольте, что вам угодно? В чем дело? — недоумевал тот и спрятал руки за спину.

— Бери, коли дают! Ведь ты сочинитель? — спросил его пожилой купец.

— Ошибаетесь-с. Я титулярный советник! Восемнадцать лет верой и правдой служу! — обидчиво отвечал мужчина и, обернувшись к купцу спиной, стал уходить.