Наши забавники. Юмористические рассказы

Николай Лейкин, 1879

Отмечаемые сатириком-классиком конца XIX – начала XX века Николаем Александровичем Лейкиным людские пороки, добродетели и причуды ничуть не изменились со временем, хотя с тех пор и минуло уже более ста лет. Многие типажи, поднимаемые в его творчестве, все так же актуальны сейчас, как и тогда: раздражающая публика в местах культурного досуга, специфическая публика, откликающаяся на объявления, любители давать непрошеные советы, оказывающие назойливое внимание посторонние, ревнивцы, хвастуны и пьяницы. Тут же и животрепещущая тема эпидемий и способов людей справляться не только с заболеваниями, но и с массовой паникой. Кроме созвучных с современными отражаются в текстах и другие темы, за счет интересных бытовых деталей дающие яркое, живое представление об ушедшей эпохе.

В Михайловском сквере

Скромно одетая молодая и хорошенькая девушка, в синем миткалевом платье и в клеенчатой шляпке, выпила стакан парного молока у будочки в Михайловском сквере и, найдя тенистое местечко, села на скамейку. Погода была хорошая. В кустах чирикали воробьи, перепрыгивая с ветки на ветку. Она раскрыла принесенную с собой книгу и принялась читать ее. Проходящие мимо девушки мужчины заглядывали ей под шляпку; некоторые останавливались и садились рядом, некоторые заговаривали даже, начиная с комплиментов, но девушка не отвечала и еще более углублялась в чтение.

— «Крестцовая кость, состоящая из сросшихся позвонков, представляет широкий клин, вставленный между костями таза…» — шептали ее губы.

Рядом с ней сел белобрысый молодой человек в синем галстуке. Из-под пальто его виднелись пуговицы вицмундира. Он закурил папироску, улыбнулся прыщавым лицом и, скосив глаза, сказал:

— Такая хорошенькая девушка и себе глазки чтением портит, а между тем есть люди, которые в безумии своих чувств давно уже пронжены стрелой прямо в сердце и даже насквозь.

Ответа не последовало.

— Верно, похождением Рокамболя заинтересовались? — продолжал он. — Охота вам интересоваться любовью Альфонса к Жоржете, ежели эта самая пламенная любовь около вас и млеет в скоропалительной тоске среди летания мотыльков и терзания ада своей души… Послушайте, пройдемтесь в Летний сад, а там Амур любви перенесет нас на пароходе по волнам душистых невских струй на Крестовский.

Девушка наклонила голову и молчала, но прыщавый молодой человек не унимался:

— Прелестная незнакомка, зачем ограбили вы мое сердце, совершив кражу со взломом райского покоя души, и таитесь в коварном молчании кровожадной гиены?

И этот фортель не удался. Молодой человек начертил тросточкой на песке слово «прелесть» и, указывая на написанное, произнес:

— Чем читать фантазию вымысла поэта, прочтите лучше книгу вопля любви.

— Вы, милостивый государь, нахал! — отрезала девушка и, поднявшись с места, перешла на другую скамейку.

— Послушайте, зачем такая противоположность чувств с вашей стороны? — кричал ей вслед молодой человек. — Или, может быть, апартамент вашего сердца занят уже офицером со шпорами? В таком случае до свидания до порожнего момента. — Он встал с места и, поравнявшись с ней, спросил: — Дозвольте, впрочем, узнать, как ваше легкокрылое имечко произносится? Наверное, Евгения, Ольга или, еще лучше, Надежда? По глазам совсем надежда на необъятное блаженство любви… — прибавил он.

— Послушайте, я обращусь к защите публики и попрошу передать вас городовому! — вспыхнула девушка.

— О, как во гневе ты прекрасна! Адье, адье!

Молодой человек послал ей летучий поцелуй и пошел по дорожке сада, то и дело оглядываясь на девушку. Девушка продолжала читать:

— «Положение затылочного отверстия, непосредственно за серединою основания черепа, ясно доказывает…»

Рядом с ней плюхнулся на скамейку пожилой купец в широком пальто, в картузе и с зонтиком. Он крякнул, вынул фуляр, отер им лицо и, покосившись на девушку, улыбнулся.

— Скубентка будете? — спросил он.

Молчание.

— Али, может, гувернантка, в мамзелях служите?

Без успеха.

— Неужто мастеричка? — допытывался купец, но, не получив ответа, продолжал: — А ты, барышня, гордость-то брось, с тобой обстоятельный человек разговаривает. Солидные-то купцы, ей-ей, лучше юнкаря или писаря. Купец хлебнее, а писарь или юнкарь, что он? И вся-то цена ему — фунт красной смородины либо крыжовнику, ну а у купца потроха иные: он что твой сиг икряный.

— Послушайте, что вы ко мне пристаете?! — вскинула на него глаза девушка.

— Ошибаетесь, сударыня. Я не банный лист, чтобы приставать… — ответил купец и умолк. Через несколько времени он начал глубоко вздыхать и наконец замурлыкал себе под нос: — «Я хочу вам рассказать, рассказать, как шли девушки гулять». О-хо-хо-хо! — зевнул он. — Что, мухи, сударыня, одолевают? — спросил он, заметив, что девушка отмахивается от мух, но, не получив ответа, сказал: — Муха — уж это такая тварь, что она всюду лезет. Мне один антилерист сказывал, что у нее тыща глаз и она даже задом видит. Да… Вот мы не умудрены, чтобы затылком взирать… — ни с того ни с сего прибавил он. — Какую книжку-то читаешь? Песенник, поди? — Купец заглянул в книгу и, увидав там рисунок человеческих внутренностей, сказал: — Ну, теперь я узнал, что ты за птица! Коли про жилу и кишку читаешь — значит, скубентка будешь. Читай, читай, понабьешь башку-то хорошенько, так потом повитухой будешь. Только чтоб человечье нутро разглядывать — не женское это дело… Пойдем в Летний сад — щиколадом угощу! — отрезал он.

— Послушайте! — вскинула на него глаза девушка.

— Не щетинься, не щетинься! — остановил ее купец. — Не хочешь, и не надо. У меня же деньги целее будут. Вишь, у тебя зубки-то словно миндалины!

— Оставьте меня в покое, прошу вас.

— Да я и не трогаю, я рукам воли не даю, а насчет ласковых слов нешто это запрещено?.. Э-эх, грехи тяжкие! А что, барыня, вы вот скубенткой-то будете, так знаете: правда это мне сказывали, что потрошил раз доктор одного сапожника, и вдруг такой афронт, что в нутре у него шило и дратву с подметкой нашли?

— Умоляю вас, уйдите от меня! — просила девушка. — Старый вы человек и вдруг…

— Старые-то лучше, сударыня, надежнее. Они эту самую сверкательную коринку, что у вас на лбу на мокром месте сидит, пуще молодого ценят. Ей-богу! Ты вот свой взор пустила, а меня словно маслом…

— Нахал!

— Послушайте, это зачем же!.. Я вам конфектные слова, а вы мне в ответ купорос… Вот так барышня! Вот так брыкливая!

Девушка вскочила с места и пошла по аллее. Купец тоже встал с места и смотрел ей вслед.

— Дура! Своей собственной политики не знает. А ведь могла бы насчет карманной выгрузки свой собственный интерес сделать, ей-богу, могла бы! — пробормотал он себе под нос, махнул рукой и со вздохом направился в другую сторону.