В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова

Николай Лейкин, 1889

Мастер сатиры XIX столетия Н.А. Лейкин выводит яркие людские типажи – самые узнаваемые и по сей день – в своем смешном, драматичном и нравоучительном романе из петербургской жизни. Купеческий сын Костя Бережков без ума от хорошенькой кафешантанной актрисы Надежды Ларионовны и готов для нее на любые подвиги. Дама сердца требует подношений в качестве доказательств его любви: шубу, лошадей с кучером, бриллиантовую брошку, постоянные угощения в ресторанах. Вот только денег-то у незадачливого влюбленного и нет. Но ведь его богатый дядя тяжело болен и со дня на день умрет, а значит, можно набрать долгов…

Глава XVI

На всех парах и запыхавшись влетел Костя Бережков к себе домой. Явился он с черного хода, через кухню. В кухне его встретили женщины. Тут была богаделенка старуха Ферапонтовна, кухарка и чернобровая Настасья Ильинишна с дочерью Таисой. Настасья Ильинишна толкла что-то в медной ступке, завернув ее в полотенце и поставив на войлок, дабы уменьшить резкость стука и тем не тревожить больного старика. Дочь Настасьи Ильинишны Таиса полоскала бутылку.

— Ну, что дяденька? — спросил Костя.

— Да что — чуть не умер. Посылает за вами, хочет поговорить, а вы не ведь где шляетесь, — отвечала Настасья Ильинишна.

— Я не шлялся, а по делам ездил, — вспыхнул Костя. — Какое такое вы имеете право такие слова?..

— Ах, оставьте, пожалуйста… Знаю я ваши дела!

— Ну, довольно! Достаточно… Не позволю я над собой командовать! Вишь, какая командирша выискалась! Не тебе ли еще отчет о торговых делах отдавать!

— Да что вы кричите-то! Старик еле дышит, а вы кричите. Кажется, нужно и пожалеть.

— Что с ним такое случилось? — обратился Костя к кухарке и к старухе Ферапонтовне. — Я пошел утром в лавку, так ему было совсем хорошо.

— Утром было хорошо, а после обеда вдруг подступило вот к этому месту, — отвечала кухарка. — Потемнел весь из лица, глаза подкатил, показывает на грудь. Чуть не задушило. Уж мы и так, и эдак… Да ведь женщины, ничего не знаем. Не знаем даже, где доктора живут, которые его лечат. Побежали уж так за каким-то, за чужим доктором — вот тут по соседству живет, — притащили его, и вот он припарками разными да компрессами… Долго тут он у нас возился и кой-как помог ему, чтобы отлегло.

Костя снял с себя пальто и передал его кухарке.

— А вы тут что стучите? — спросил он Настасью Ильинишну.

— Льняное семя толку, хочу льняное молоко сделать и Евграфа Митрича попоить.

— Доктор велел, что ли?

— Что доктора! Доктора ничего не понимают. Они вон лечат-лечат его и все вылечить не могут. Мелочной лавочник посоветовал. «У моей, — говорит, — у старухи точно так же подступало вот к этому месту, так я ее льняным молоком — и в лучшем виде отлегло».

— Смотрите, не напортите, чем ни попадя пичкавши-то… Уж вы рады…

Костя вошел в комнаты. Подойдя в гостиной к зеркалу, он поправил волосы, сделал солидное, деловое лицо и направился в спальную старика. В спальной пахло уксусом, лекарствами. Евграф Дмитриевич сидел в кресле с закутанными ногами и с головой, обвязанной полотенцем.

— Что с вами, дяденька? Господи боже мой! Утром все так было хорошо и вдруг… — начал Костя.

— Где это тебя нелегкая носит? — слабым голосом проговорил старик. — Ты совсем в лавке не сидишь… Я тут чуть не умер. Посылаю за тобой в лавку, и тебя нет. Ждут, ждут — все нет.

— Да ведь по делам, дяденька… Сегодня по казенным поставкам, в казенные места… Сами знаете…

— Ну, что ты врешь! У нас всего только и есть две казенные поставки по жестяной части, а ты ведь целый день… Ну, где ты пропадал до сих пор? Теперь уж семь часов вечера, а в казенных местах и присутствие-то только до четырех…

— Кое с кем в трактир зашел. Знаете, крапивное семя… Без угощения ни на шаг.

— Опять в трактир?

— Да ведь пристают, дяденька. «Угости да угости». С ножом к горлу пристают. А насчет меня самого — вы, дяденька, не сомневайтесь. Сами видите, что я свеж, как голубица, и совсем в порядке. Вот вы сегодня денег-то мне дали — десятки уж и нет.

— Не понимаю, какое тут угощение, коли поставка уж принята.

— Старшие приняли, а мелочь разная обижается и хает товар. «Нас, — говорят, — не потчевали, подождем следующей приемки, да и нагадим». Так прямо в глаза и говорят. Ведь у нас, дяденька, еще две поставки на носу.

— Ох, Костя, Костя! — вздохнул старик. — Ежели ты путаешь меня, то ведь себя путаешь. Ты это заруби себе на носу. Ведь твое все будет после моей смерти.

Старику было трудно говорить. Он умолк и тяжело дышал. Костя стоял, переминался с ноги на ногу и соображал:

«Как тут урвешься сегодня вечером в „Увеселительный зал“ к Надежде Ларионовне? — думал он. — Никак не урваться… А надо во что бы то ни стало быть там и поднести ей ротонду. В баню разве отпроситься, а взаместо бани-то?..»

Старик пошамкал губами и сказал:

— Слушай… Ты где тут? Завет тебе даю. Ты после моей смерти Настасью не обижай. И Таису не обижай… Зачем? Она все-таки…

— Слушаю-с, дяденька. Зачем же я буду ее обижать? А только ведь она сама с ненавистью да язвительностью на меня лезет. Вот хоть бы сейчас… — отвечал Костя.

— Молчи. Довольно. Она все-таки меня любит и раба верная.

— Вы только не пейте, дяденька, то пойло, которое она вам теперь приготовляет.

— Отчего? Льняное молоко хорошо. Я сам слышал, что хорошо.

— Зачем же без доктора? Пусть доктор пропишет. А то вдруг какой-то мелочной лавочник посоветовал!

— Я и сам знаю, что хорошо. Не перечь мне… И так уж тошно.

Опять пауза.

«В баню, в баню надо проситься — иначе не урвешься к Надежде Ларионовне, — мелькало в голове у Кости. — Но ведь в баню на какой-нибудь час уйти можно, много на два, а что я поделаю в такое короткое время? Ну, да уж только бы урваться! Хоть только полчасика около нее побыть».

— Вам, дяденька, все-таки теперь лучше? — робко начал он.

— Какое лучше! Видишь, еле дышу, — отвечал старик. — Сегодня уж я жареных тараканов ел. Три штуки съел. Настасья их мне поджарила, истолкла и вместе с кофеем…

— Доктор прописал?

— Не стану я больше докторов слушать. Я говорил докторам, что хочу тараканов попробовать, а они: «Ничего этого не надо. Вот вам микстура…» А с микстуры-то ихней мне хуже и сделалось. Нет, я теперь простыми средствами… Простые средства лучше.

— Смотрите, не растравите себя.

— Ну вот… Люди не растравливают и даже вылечиваются, а я вдруг растравлю! Вот сейчас Настасья истолчет мне льняного семени, и я попью льняного молока.

— Теперь-то уж вас все-таки меньше душит?

— Меньше. А давеча было ужас как… Вот подкатило, подкатило под сердце… чувствую, что помираю — и уж что дальше было, не помню. Привели тут какого-то ледащего докторка — он мне компрессы, спирт. Вот с компрессов и со спирту помогло. Спирт его буду нюхать, со спирту мне хорошо.

— Не прикажите ли сейчас съездить за вашим доктором?

— Зачем? Утром он был, прописал микстуру… Принял я его микстуру, с ней-то мне после обеда хуже и сделалось. — Все-таки надо бы дать знать ему, что вот так и так… Прикажете, так я съезжу? — еще раз предложил Костя.

Он горел нетерпением уйти из дома, но не знал как.

— Прикажете, дяденька?

— Да нет же, нет. Говорю, что нет. Ну чего ты меня раздражаешь!

— Нет, я, собственно, к тому, что мне сейчас придется ехать лавку запирать, так заодно уж.

— И без тебя запрутся. Оставайся дома.

— Нельзя, дяденька, я ничего не сказал. Меня там будут ждать.

— Пошли кухарку сказать в лавку, чтобы запирались.

— Мне, дяденька, десять рублей надо там в книгу записать, которые я проугощал разной мелкой братии по поставке.

— Завтра запишешь.

— Опять же получить эти деньги из кассы, потому что я на свои угощал и теперь как есть без гроша.

— Зачем тебе сегодня деньги?

— Сапожник хотел вечером прийти и калоши принести, так надо за калоши ему отдать.

— Придет, так я отдам за твои калоши.

Костя изнывал. Он походил по комнате, взболтнул банку с микстурою, стоявшую на столике, и посмотрел ее на свет. — Мне, дяденька, нельзя совсем без денег быть, а я без гроша. Мне самому сегодня нездоровится, смерть как поясница болит. Должно быть, простудился…

— Оттого, что по ночам не ведь где шляешься, — отвечал старик.

— Господи боже мой! В конкурсном заседании был, двадцать человек меня видели, а вы — «не ведь где»! Спросите у людей. Нет, просто я в лавке простудился. У нас ужасти как дует от окна в верхней лавке, а я всю свою бухгалтерию около окна в верхней лавке веду. Хочу вот намазаться сегодня бобковой мазью да пропотеть. А то вы больны, да я еще болен.

— Ну, что ж, намажься.

— Верите ли, дяденька, даже на бобковую мазь денег нет.

— Вон мелочь лежит — возьми.

— Зачем же я ваши буду брать, если могу из своих? Мне стоит только в лавке из кассы десять рублей получить…

— На тебе твои десять рублей. Получи и подавись ими!

Старик полез в карман халата и вынул пачку бумажек.

— Зачем же я буду из ваших карманных получать, коли угощение по поставке торговый расчет. Надо из лавочной кассы… А то потом запишу я по бухгалтерии — и у нас кассовая книга не сойдется.

— А ты в бухгалтерию не пиши. Бери вот… Бери даже пятнадцать рублей, плати за калоши и мажься бобковой мазью вволю.

— Благодарю покорно, а только…

Костя хотел что-то еще сказать, но не договорил. Опять произошла пауза. Старик широко открыл глаза, смотрел на лампу и тяжело дышал. Костя сел, потом встал и зашел за спину дяди, чтобы не глядеть ему в лицо.

— Я не знаю уж, как мне быть, дяденька, — снова начал он, — но мне бы хотелось намазаться бобковой мазью в бане и пропотеть хорошенько. Ведь вам теперь, слава богу, лучше, так не отпустите ли меня сегодня вечером в баню? — Что уж так очень приспичило?

— Да ведь вот полечиться-то насчет спины хочу… А то как бы не расхвораться вконец. Тогда и вы больны, да и я-то тоже… Храни Бог…

— Ах, как ты мне надоел! Всю душу у меня вымотал…

— Я на ночь-с… Хочу так, чтобы прямо на сон грядущий. Выпарюсь в бане, вымажусь мазью, пропотею и, вернувшись домой, прямо в постель.

— Да неужто уж без бани-то нельзя?

— Простое русское средство… Сами же вы сейчас изволили говорить, что лучше простых средств нет. Кроме того, рыночный саечник наш советовал мне на ночь огуречного рассолу… Это тоже простое средство.

Старик молчал.

— Можно, дяденька, в баню-то?.. — приставал Костя. — Я, во-первых, после чаю, ночью, а во-вторых, живо, одна нога здесь, а другая там… К тому времени уж приказчики домой из лавки придут — и в доме будет много народу. Можно, дяденька?

— Да уж иди, иди, бог с тобой! — раздраженно проговорил старик.

Костя просиял. Радостно вспыхнули его глаза. Он закусил нижнюю губу и на цыпочках вышел из спальной старика.