В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова

Николай Лейкин, 1889

Мастер сатиры XIX столетия Н.А. Лейкин выводит яркие людские типажи – самые узнаваемые и по сей день – в своем смешном, драматичном и нравоучительном романе из петербургской жизни. Купеческий сын Костя Бережков без ума от хорошенькой кафешантанной актрисы Надежды Ларионовны и готов для нее на любые подвиги. Дама сердца требует подношений в качестве доказательств его любви: шубу, лошадей с кучером, бриллиантовую брошку, постоянные угощения в ресторанах. Вот только денег-то у незадачливого влюбленного и нет. Но ведь его богатый дядя тяжело болен и со дня на день умрет, а значит, можно набрать долгов…

Глава XIII

Через полчаса Кургуз и Шлимович вернулись в магазин. — Видел я ваш товар, видел, — заговорил Кургуз, обращаясь к Косте. — Товар неважный. Рояли совсем плохи и расстроены.

— Как «товар неважный»? Как «рояли расстроены»? — удивленно спросил Костя. — Я только сейчас был там и пробовал их.

— А вы на фортепьянах хорошо играете? Музыку знаете? Там даже клавиши не все действуют, как следует, и ежели эти рояли привести в порядок, то фортепьянщик меньше ста рублей не возьмет.

Костя вопросительно взглянул на Шлимовича. Шлимович улыбнулся и отвечал:

— Слушайте его, слушайте. Он, понятное дело, покупатель и делает критику вашего товара. Неужто вы этого не понимаете? Он на ваш товар делает критику, а вы делайте на его. Ну какой это бархат на ротонде? Разве это бархат?

Это гробовой плис, вот что на гробы ставят.

— Ну, ну, ну… У самой богатой купчихи лучше этого бархата не бывает. Из-за этого бархата, Константин Павлыч, все подруги вашей мадам в кровь себя от зависти расцарапают, — расхваливал Кургуз ротонду. — Ну, что же, которую ротонду выбрали?

— Да вот эту, которая лучшая, — указал Костя.

— Тысяча рублей ей цена, если бы не Адольф Васильич привел покупателя. Побей бог, дешевле не уступил бы, а с вас только восемьсот.

— Нет, нет. Вы из восьмисот что-нибудь уступите.

— Копейки не могу уступить. Уверяю, что только для вас такую цену беру. Очень уж хорошо Адольф Васильич вас рекомендует. Ни для кого другого я не оторвался бы от дела и не поехал бы ваши рояли смотреть. Ведь вот спешная работа, к сроку, кроить надо, а я бросил все и поехал, — тараторил Кургуз и спросил: — А во что вы ваши рояли цените?

— Да я за оба заплатил тысячу рублей…

— Ой, ой, какая цена! Ужас, ужас!

Костя опять бросил вопросительный взгляд на Шлимовича.

— Слушайте вы его! — улыбнулся тот. — Рояли совсем малодержанные, а новые-то вы знаете ли, что стоят?

— Заплатил за оба рояля тысячу рублей, но один из них, который орехового дерева, стоит шестьсот рублей, а черного — четыреста. Вы который возьмете?

— Оба, оба… Пускай уж… Все равно… — махнул рукой Кургуз. — Один рояль себе, а другой уступлю зятю. Ему тоже нужен рояль. Только уж вы подешевле…

— Девятьсот пятьдесят я с вас за оба рояля возьму, — отвечал Костя.

— Что вы говорите? — протянул Кургуз, прищурившись.

— Девятьсот пятьдесят. Вы мне дадите вот эту ротонду и сто пятьдесят рублей деньгами.

— Пфуй, пфуй, пфуй! — покачал головой Кургуз. — Да разве это можно? Вы мне должны за ротонду к роялям сто пятьдесят рублей приплатить.

— Нет, так нельзя. Адольф Васильич, что же это такое? Ведь это…

Шлимович пожал плечами и заговорил с Кургузом по-немецки.

— А платье заказывать будете? — спросил наконец Костю Кургуз.

— Буду, буду. Мне все равно, у кого ни заказывать.

— Дайте расписку, что в течение трех лет будете заказывать каждый год не меньше как на триста рублей, а ежели не закажете, то пятьдесят рублей штрафу в год.

— Это зачем же расписку-то?

— А чтобы вернее было. Тогда я вам уступлю вот эту ротонду за два рояля без приплаты. Вы мне два рояля, я вам ротонду…

— Нет, нет, это невозможно. И рояли за восемьсот рублей, и расписку какую-то… Да и ротонда эта восьмисот рублей не стоит. Я цены мехам знаю.

— Ну, как хотите. Тогда разойдемся. Очень вы прекрасный человек, Константин Павлыч, очень вы мне нравитесь, но разойдемся. Будем знакомы, с хорошим человеком приятно быть знакомым, а насчет гешефта разойдемся.

Костя был в беспокойстве и все посматривал на Шлимовича. Тот старался избегать его взгляда и, покуривая папиросу, все отвертывался.

— Ну, сто рублей я вам скину за рояли и, пожалуй, согласен на вашу цену за ротонду, а уж больше ничего не могу… — произнес наконец Костя.

— Не могу торговаться, не могу, — отвечал Кургуз. — Будем большими друзьями. Заходите ко мне, когда идете мимо, пива попить и папироску покурить, а насчет такой гешефт — ах, оставьте.

Костя отвел Шлимовича в сторону и стал шептаться. Тот пожал плечами и по привычке поскоблил пальцем подбородок. — Мое дело — сторона. Я комиссионер — и ничего больше, — отвечал он шепотом и прибавил: — Одно скажу:

без потерь нельзя.

— Да ведь я и то уступаю ему сто рублей. Уговорите его как-нибудь. Вы комиссионер, так и уговорите.

Шлимович заговорил с Кургузом по-немецки. Говорили долго.

— Ротонду и пятьдесят рублей дает вам Исай Борисыч за ваши рояли, — обернулся наконец к Косте Шлимович.

— Я вам пятьдесят рублей, а вы мне записку, что три года будете заказывать у меня платье, — подскочил Кургуз. — Да зачем это? Зачем записку — вот я чего не понимаю, — сказал Костя.

— Только для того, чтобы не потерять приятного знакомства. Не дадите записки — забудете меня.

— Странно это как-то. Для того, чтобы быть знакомым, брать записку!

— Только на триста рублей! Только на триста рублей! Неужели вы не заказываете себе платья на триста рублей в год!

Такой молодой франт, такой красивый мужчина — ай, ай!

— Да ведь это значит связать себя.

— Зачем связать? Никогда связать… Просто для хорошего знакомства. Я живу хорошо. У меня дочери молоденькие, племянницы молоденькие. Бывают вечера, по вечерам танцы, и мне очень приятно видеть, когда хорошие молодые кавалеры танцуют с моими дочерьми. Вот мое рожденье будет, будут гости — вот и приходите. Я билет пришлю.

— Спасибо. Я и без расписки приду.

— Без расписки забудете. Вы большой человек, богатый наследник, а я человек маленький, — ну, и забудете.

Костя улыбнулся.

— В первый раз слышу, чтобы знакомство по расписке… — сказал он.

— А это на американский манер. В Америке все так. Как увидят хорошего кавалера из аристократической торговой фирмы — сейчас расписка! Не понимаю, чего вы боитесь этого расписка. Для самого себя вам мое платье не понравится — можете рекомендовать товарища. У вас большая фирма, столько приказчиков — можете приказчиков рекомендовать, — старался объяснить Кургуз. — И у меня много таких записок. Есть одна записка от гвардейский офицер. Потом один хороший купеческий сын из москательной фирмы дал такую записку. — Кургуз наклонился и прошептал: — Дал даже один статский генерал. Хотите, покажу?

— Не надо, не надо, — ответил Костя, взглянул на Шлимовича и спросил: — Адольф Васильевич, как тут быть?

— Да давайте, давайте. Ведь записка эта вас нисколько не стеснит. Неужели в год не можете ему рекомендовать давальцев на триста рублей? Ведь это такие пустяки.

— Ну, хорошо. Я согласен, дам записку, но только чтобы мне в придачу к ротонде сто рублей…

— Ах, какой экономный человек! — воскликнул Кургуз. — Вот уж сейчас видно, что купец. Ну хорошо, хорошо. Я вам в придачу к моему товару сто рублей, вы в придачу к своему — записку — и берите ротонду. Пусть ваша мадам щеголяет и Исай Борисыча вспоминает.

Он махнул рукой, хлопнул Костю по ладони и прибавил:

— Садитесь и пишите записку.

— Давайте бумаги и перо и диктуйте, что писать, — отвечал Костя, радостно улыбаясь, что, наконец, приобрел хорошую ротонду и может ею утешить сегодня Надежду Ларионовну.

Он подсел к прилавку. Кургуз придвинул к нему письменные принадлежности.