В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова

Николай Лейкин, 1889

Мастер сатиры XIX столетия Н.А. Лейкин выводит яркие людские типажи – самые узнаваемые и по сей день – в своем смешном, драматичном и нравоучительном романе из петербургской жизни. Купеческий сын Костя Бережков без ума от хорошенькой кафешантанной актрисы Надежды Ларионовны и готов для нее на любые подвиги. Дама сердца требует подношений в качестве доказательств его любви: шубу, лошадей с кучером, бриллиантовую брошку, постоянные угощения в ресторанах. Вот только денег-то у незадачливого влюбленного и нет. Но ведь его богатый дядя тяжело болен и со дня на день умрет, а значит, можно набрать долгов…

Глава XIX

Антрепренер Караулов, встретясь в кулисах с режиссером, остановился переговорить с ним о чем-то, а Костя юркнул прямо в уборную Надежды Ларионовны. Надежда Ларионовна стояла уже переодетая из костюма в платье и в сообществе тетки своей и двух каких-то молоденьких статисточек рассматривала только что поднесенную ей ротонду. Сброшенный ею костюм лежал на стуле. Сверху помещался букет. Тетка Надежды Ларионовны лизала языком черно-бурый лисий мех ротонды, потом терла его белым носовым платком и, смотря на платок, говорила:

— Кажется, не подкрашенный. А впрочем, бог весть…

Нынче отлично красят. Так красят, что и не узнаешь.

— Не подкрашенный, не подкрашенный, — отвечала Надежда Ларионовна, — Костя сквалыжничать не станет, когда у него деньги есть, а теперь он с деньгами.

Она обернулась и увидала Костю.

— Мерси, мерси, сто раз мерси, — сказала она, улыбаясь, и сделала ему ручкой. — Нате за это… целуйте руку… — прибавила она и, протянув руку, ткнула ему ее прямо в губы.

Костя чмокнул, хотел поймать ее руку, дабы поцеловать еще раз, но Надежда Ларионовна отдернула ее и пробормотала:

— Покуда довольно. Больше при посторонних не полагается. Остальное потом… После доцелуете…

— Нравится ли вам, Надежда Ларионовна, ротонда? — спросил Костя, млея от восторга.

— Смотрите, смотрите, он на похвалу напрашивается! Ну, подите, я вас поглажу по головке. Паинька-мальчик, пай…

Она сбила ему прическу и, топнув ножкой, прикрикнула:

— Ну, что ж стоите, как обалделый! Садитесь, так гость будете. Курите папироску, сегодня вам дозволяется.

Костя сел. Тетка Надежды Ларионовны обернулась и сказала:

— В Американских землях, говорят, когда входят, то со всеми знакомыми здоровкаются.

— Здравствуйте, здравствуйте. Я, кажется, всем сказал:

здравствуйте, — отвечал Костя, протягивая тетке Надежды Ларионовны руку.

— Ничего вы не сказали, ну, да уж бог с вами. Слушайте, а когда же вы мне-то беличье пальто?.. Ведь и мне вы тоже пальто обещали.

— Потом, потом, тетенька.

— Слушаю, племянничек. Суленого три года ждут. Только смотрите, посул не забудьте.

— Да полноте вам, тетенька, приставать-то! — оборвала старуху Надежда Ларионовна и спросила: — Константин Павлыч, вы сколько заплатили за ротонду?

— Да уж сколько бы ни заплатил. Нравится — ну и носи на здоровье.

— Дорого эта ротонда стоит, дорого, — сказала одна из статисточек. — Когда я у мадамы в мастерицах жила, то мы тоже такие ротонды шили, так тогда давалицы наши ужасти как дорого мех ценили. Пожалуй, тысячу рублей стоит.

— Тысячу рублей заплатили или меньше? — задала опять вопрос Надежда Ларионовна.

Костя молчал и таинственно улыбался.

— Да ведь я все равно узнаю от Шлимовича, сколько вы заплатили, — продолжала она. — Говорите.

— Девятьсот рублей. Даже можно так считать, что она много дороже мне обошлась.

— Не врете?

— Зачем же врать?

— Ну, спасибо вам. Еще раз скажу, что паинька-мальчик. Слышите, завтра пришлите мне парные сани. Я хочу в этой ротонде по Невскому кататься.

— Хорошо, хорошо.

— Ах, Надя, какая ты счастливая! А я так прошу, прошу у Николая Иваныча хоть куний воротник к пальту — и то не покупает, — сказала со вздохом статисточка.

— Вольно же тебе с музыкантом связываться! Ну что такое музыкант? Ну много ли он получает?

— Да ведь жених…

— Поди ты! Какой прок от такого жениха? Еще если бы музыкант-то был настоящий, а то дудка. За два рубля в вечер играет. Вот у меня саврасик… Правда, и он бывает иногда дрянь-мальчишка, но сегодня паинька. Знаете, за что вы сегодня паинька? — обратилась Надежда Ларионовна к Косте. — За то паинька, что придумали эту самую ротонду на сцену мне поднести. Я хотела вас ругать и даже очень ругать, а уж теперь и язык не поворачивается. И как это вы так придумали? Своим умом дошли или вас другой кто-нибудь надоумил?

— Своим. Только что ж тут такое? Букеты, обернутые вместо ленты шелковой материей на платье, подносят же, подносят разные серебряные сервизы и вазы, так отчего же букет, обернутый ротондой, не поднести? — доказывал Костя.

— Нет, я к тому, что вы всегда такой глупенький, а тут…

Верно, вас Шлимович надоумил?

— Ей-ей, своим умом. Я на тебя-то вот удивляюсь, как это ты нашлась, чтобы после поднесения надеть эту ротонду на себя и в ней выскочить?

— А что? Разве не хорошо?

— Напротив. Прелесть как хорошо. Ужасно чудесно вышло. Шик. Все в восторге. Офицер сейчас говорил, что это не всякая и француженка догадается.

— Что мне француженка! Я теперь сама всякой француженке нос утру. Плевать мне на француженку. Меня вон в настоящий большой театр приглашают, чтобы оперетку играть… — похвалялась Надежда Ларионовна, гордо вздернув носик. — Приехал антрепренер из провинции и предлагает четыреста рублей и бенефис. Да даст и больше.

Костя вспыхнул.

— Ах, Надежда Ларионовна, вот об этом-то я с тобой и хотел поговорить, — начал он. — Я слышал уже об этом от Лизаветы Николаевны.

— Отговаривать хотите? Не отговорите, — махнула рукой Надежда Ларионовна. — Сил не хватит.

— Да не я один. То же самое и твой антрепренер Караулов.

— Караулов — первый сквалыжник. Пусть даст пятьсот рублей и бенефис, да пусть мне в бенефис «Прекрасную Елену» поставит. А то ведь норовит вон на конфектах отъехать…

Сердце Кости болезненно сжалось, и он снова начал:

— Надюша, разочти: ведь он дает сто двадцать пять рублей и бенефис… Может быть, даст и полтораста. Не поедешь, так ведь и неустойки ему не платить.

— Ах, оставьте вы, пожалуйста! Мне из этого прокопченного театра-то только бы выбраться.

Костя встал, подошел к ней и украдкой шепнул:

— Ты меня пожалей. Ведь я без тебя с ума сойду.

— Да чего вы боитесь-то? Ведь я через три месяца обратно вернусь. Скажите на милость, какая ревность! — громко крикнула Надежда Ларионовна. — И уж когда вернусь, тогда другая цена будет.

— Да тебя и так оценят, и без отъезда оценят, — шептал Костя.

— Подите вы! Вы, кажется, с Карауловым-то заодно.

— Да ведь здравый смысл…

— Отстаньте.

— Да выслушай меня прежде. Ты проси у него двести рублей и бенефис. А бенефис Караулов тебе устроит такой, что тебе и от публики подарок будет.

— Золотой тоненький браслет с бирюзой, как Черкасовой поднесли? Благодарю покорно. Нет, нет, вы оставьте об этом… После поговорим. Ведь мы сегодня ужинать куда-нибудь поедем — ну там и поговорим. Тетенька! Да будет вам мех-то лизать! — крикнула Надежда Ларионовна на тетку. — Словно кошка или собака лижете. Вы лучше убирайте костюм-то в корзинку. А то новый костюм и зря по стульям валяется.

В дверях уборной стоял антрепренер Караулов, улыбался Надежде Ларионовне и бесшумно аплодировал, прикладывая ладонь к ладони.