Когда я прижимал тебя к груди своей…

Джордж Гордон Байрон

«Поэзия Байрона, – это вопль страдания, это жалоба, но жалоба гордая, которая скорее дает, чем просит, скорее снисходит, чем умоляет…» – писал Виссарион Белинский о творчестве великого английского поэта, родоначальника названного в его честь течения в европейской литературе XIX в. В России Байрона любят с первых дней, как только его творчество стало у нас известно. Им взахлеб зачитывались лучшие умы нашей страны, и лучшие поэты переводили его произведения. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию сборник лирики Байрона в переводах русских поэтов: Лермонтова, Блока, Брюсова, Плещеева, Фета…

Герцогу Дорсету

Дорсет, который в юности со мною

Все тропки в рощах Иды исходил,

Кому, защитник, преданный душою

Я больше другом, чем тираном был,

Хотя обычай грубый в нашей школе

Тебя моей всецело вверил воле, —

Ты, чей удел через немного лет —

И дар богатств, и власти пышный цвет, —

Ты и теперь уж именем прославлен:

Немного ниже трона ты поставлен.

Но это пусть не соблазнит тебя

Презреть науку иль бежать контроля,

Хотя бы воспитатели, любя

Покой и лень, во всем тебе мирволя,

Боясь обидеть знатного сынка,

Чья власть в грядущем будет велика, —

На герцогские шалости смотрели

Сквозь пальцы и бранить тебя не смели.

Когда же юных паразитов рой,

Которым был не ты, — кумир златой

(И в юности, на самом дней рассвете,

Готовы льстить рабы дрянные эти), —

Когда они внушать тебе начнут,

Что почести одни тебя лишь ждут,

Что ты к величью избран от рожденья,

Что лишь глупцы корпят в тисках ученья

Над книгами, что благородный дух

К морали общей может быть и глух, —

Не верь: они влекут на путь позора,

Честь имени ты с ними сгубишь скоро!

Нет, обратись к немногим тем друзьям,

Которых в Иде ты узнал сызмала,

Иль, если даже не найдешь и там

Таких, чья смелость правду бы сказала

И осудить дурное все дерзала, —

Спроси свое ты сердце: пусть гласит

Оно, как твой советник и свидетель;

Оно тебе, мой мальчик, верный щит,

И верю, — в нем таится добродетель.

Да, за тобою долго я следил;

Но рок зовет: я осужден к уходу…

В твоей душе я силы находил,

Которые, созрев, людскому роду

Благословеньем были б. Ах, я сам

Дик по природе, слишком горд, упрям;

Я безрассудства, точно, сын любимый;

Но если так во многом грешен я, —

Пусть это все падет лишь на меня,

Пусть я один паду, неукротимый;

Но все ж ценить умею я вполне

Те доблести, которых нет во мне.

Достаточно ль — меж прочими сынами

Могущества, на краткий час блеснуть,

Как метеор, украсив именами

Страницы пэрства, жизненный свой путь

Отметив только спесью перед нами?

Такому общий жребий рок сулит;

При жизни знатен, а в гробу забыт,

Не отличен от смертного простого

Ничем, как только камнем гробовым

С гербом полуразрушенным над ним,

Да свитком геральдическим, чье слово

Напыщенно, но пусто. Так спит лорд,

Безвестен, нем, хоть именем он горд;

Так мирно спят могилы средь забвенья,

А в них — тела, безумства, прегрешенья

Тех, чей отмечен в летописях род,

Хоть запись ту едва ли кто прочтет.

Хотел бы я, хоть в будущем далеком,

Пророческим тебя увидеть оком

Меж мудрецов и добрых, в их среде;

Хотел бы, чтоб в успехе неустанном

Талантом ты блистал, не только саном,

И чтоб ты был прославленный везде,

Пороком не запятнан ни единым,

Фортуны не любимцем — лучшим сыном!

Взор обрати в анналы прежних лет:

Блистателен твоих там предков след.

Один, хоть царедворец был известный,

Жил, как достойный человек и честный,

И, — о хвала! — подвинул он вперед

Родную драму, твой прославив род.

Другой умом меж всей был славен знати, —

И при дворе, и в войске, и в сенате;

В бою отважный, Муз любимец, он

Во всех делах был блеском окружен.

Средь мишуры сверкал он величаво, —

Всех принцев — гордость, всех поэтов —

слава.

Таких великих предков ты имел,

Храни же славу их великих дел,

Старайся унаследовать, по праву,

Не только имя предков, но и славу!

Но близок час; дни краткие бегут.

И я покину тесный тот приют,

Где радости я видел и печали;

Мне бой часов гласит, что надо мне

Покинуть кров, где душу в тишине

Надежда, мир и дружба утешали;

Надежда пестрой радугой цвела,

Минут летящих крылья золотила;

Душевный мир тревога не мутила

О днях грядущих, полных бед и зла;

А дружба детства, — о, зачем так кратко

Дано любить, когда так любят сладко!

Прости, прости!.. Но полно, — силы нет

Всем милым сценам посылать привет.

Изгнанник так, отчизну покидая,

Приветствует тот берег, где он рос,

И землю даль скрывает голубая,

И взор немой печален, но без слез,

Прощай, Дорсет. Не жду участья к горю

В душе, столь юной, как твоя, — о, нет!

В тебе уж завтра, чуть лишь встретишь зорю,

Моей сотрется памяти весь след.

Быть может, мы в грядущем, в полной мере

Созрев, с тобой в одной сойдемся сфере;

В сенате, в преньях, наряду с тобой

Подам и я, быть может, голос свой,

И мы сидеть с тобою будем рядом,

Встречаясь лишь холодным, чуждым взглядом;

И буду я тебе ни враг, ни друг,

Твоих не зная радостей и мук;

Не предаюсь я радостной надежде

С тобою вспомнить все, что было прежде;

Не буду снова близок я с тобой

И лишь в толпе услышу голос твой;

Но, если чувств своих я не умею

Иль, может быть, не должен утаить,

То, — до конца дай песню мне излить, —

Надеюсь я, уверенность лелею,

Что ангел твой хранитель вознесет

Тебя во славе, как высок твой род.

1805Н.А. Холодковский