Неточные совпадения
Она рассказала мне, каким образом Швабрин принудил их выдать ему
Марью Ивановну; как Марья Ивановна плакала и не хотела с ними расстаться; как Марья Ивановна имела с нею всегдашние сношения через Палашку (девку бойкую, которая и урядника заставляет плясать по своей дудке); как она присоветовала Марье Ивановне написать ко мне
письмо и прочее.
Императрица сидела за своим туалетом. Несколько придворных окружали ее и почтительно пропустили
Марью Ивановну. Государыня ласково к ней обратилась, и Марья Ивановна узнала в ней ту даму, с которой так откровенно изъяснялась она несколько минут тому назад. Государыня подозвала ее и сказала с улыбкою: «Я рада, что могла сдержать вам свое слово и исполнить вашу просьбу. Дело ваше кончено. Я убеждена в невинности вашего жениха. Вот
письмо, которое сами потрудитесь отвезти к будущему свекру».
Знал он тоже, что и Катерине Николавне уже известно, что
письмо у Версилова и что она этого-то и боится, думая, что Версилов тотчас пойдет с
письмом к старому князю; что, возвратясь из-за границы, она уже искала
письмо в Петербурге, была у Андрониковых и теперь продолжает искать, так как все-таки у нее оставалась надежда, что
письмо, может быть, не у Версилова, и, в заключение, что она и в Москву ездила единственно с этою же целью и умоляла там
Марью Ивановну поискать в тех бумагах, которые сохранялись у ней.
Перебирая их, он в нижнем ящике старой тетушкиной шифоньерки красного дерева, с брюхом и бронзовыми кольцами в львиных головах, нашел много
писем и среди них карточку, представлявшую группу: Софью Ивановну,
Марью Ивановну, его самого студентом и Катюшу — чистую, свежую, красивую и жизнерадостную.
Обнимая добрую
Марью Александровну и милую Нину, прошу передать это
письмо Наталье Дмитриевне Ф.
Бодрствующая над его судьбой
Мари тотчас же почти после отправки к нему
письма смутно услышала об этом.
Прочитав это
письмо,
Мари сначала побледнела, потом, опустив
письмо на колени, начала вдруг истерически рыдать.
Вихров снова возвратился в свою комнату и стал продолжать
письмо к
Мари.
Герой мой тоже возвратился в свою комнату и, томимый различными мыслями, велел себе подать бумаги и чернильницу и стал писать
письмо к
Мари, — обычный способ его, которым он облегчал себя, когда у него очень уж много чего-нибудь горького накоплялось на душе.
Павел от огорчения в продолжение двух дней не был даже у Имплевых. Рассудок, впрочем, говорил ему, что это даже хорошо, что
Мари переезжает в Москву, потому что, когда он сделается студентом и сам станет жить в Москве, так уж не будет расставаться с ней; но, как бы то ни было, им овладело нестерпимое желание узнать от
Мари что-нибудь определенное об ее чувствах к себе. Для этой цели он приготовил
письмо, которое решился лично передать ей.
К
письму этому он приложил самые рукописи романа и повести, прося
Мари прочесть и сказать ему свое откровенное мнение об его творениях.
Груша подала ему довольно толстый пакет. У Вихрова задрожали уж и руки:
письмо было надписано рукою
Мари.
— Уезжай к Абрееву! — подтвердила и
Мари. — А на меня ты не сердишься, что я этим
письмом так встревожилась? — прибавила она уже ласково.
Вихров, по приезде своем в Петербург, сейчас же написал
Мари письмо и спрашивал ее, когда он может быть у них.
В сущности
письмо Клеопатры Петровны произвело странное впечатление на Вихрова; ему, пожалуй, немножко захотелось и видеться с ней, но больше всего ему было жаль ее. Он почти не сомневался, что она до сих пор искренно и страстно любила его. «Но она так же, вероятно, любила и мужа, и Постена, это уж было только свойством ее темперамента», — примешивалась сейчас же к этому всеотравляющая мысль.
Мари же между тем, после последнего свидания, ужасно стала его интересовать.
Ответ от
Мари, наконец, был получен. Он написан был таким же беспокойным почерком, как и прежнее
письмо...
Когда он входил в комнату
Мари, она в это время внимательно писала какое-то
письмо, которое, при его приходе, сейчас же поспешила спрятать.
Вихров пришел домой и дописал
письмо к
Мари.
Вихров очень невдолге получил и ответ на это
письмо от
Мари.
Но счастья вечного нет на земле: в сентябре месяце получено, наконец, было от генерала
письмо, первое еще по приезде
Мари в деревню.
Вихров все это время был занят своим расколом и по поводу его именно сидел и писал
Мари дальнейшее
письмо.
При отъезде m-me Эйсмонд Ришар дал ей
письмо к одному своему другу, берлинскому врачу, которого прямо просил посоветовать этой даме пользоваться, где только она сама пожелает и в какой только угодно ей местности. Ришар предполагал, что
Мари стремится к какому-нибудь предмету своей привязанности за границу. Он очень хорошо и очень уж давно видел и понимал, что m-r Эйсмонд и m-me Эйсмонд были, как он выражался, без взаимного нравственного сродства, так как одна была женщина умная, а другой был мужчина глупый.
Те, оставшись вдвоем, заметно конфузились один другого:
письмами они уже сказали о взаимных чувствах, но как было начать об этом разговор на словах? Вихров, очень еще слабый и больной, только с любовью и нежностью смотрел на
Мари, а та сидела перед ним, потупя глаза в землю, — и видно было, что если бы она всю жизнь просидела тут, то сама первая никогда бы не начала говорить о том. Катишь, решившая в своих мыслях, что довольно уже долгое время медлила, ввела, наконец, ребенка.
Мари, когда ушел муж, сейчас же принялась писать прежнее свое
письмо: рука ее проворно бегала по бумаге; голубые глаза были внимательно устремлены на нее. По всему заметно было, что она писала теперь что-то такое очень дорогое и близкое ее сердцу.
Вихров догадался, что
письмо это было от
Мари; он дрожащими руками принял его от Абреева и поспешно распечатал его.
Мари писала ему...
Когда Виссарион ушел от него, он окончательно утвердился в этом намерении — и сейчас же принялся писать
письмо к
Мари, в котором он изложил все, что думал перед тем, и в заключение прибавлял: «Вопрос мой,
Мари, состоит в том: любите ли вы меня; и не говорите, пожалуйста, ни о каких святых обязанностях: всякая женщина, когда полюбит, так пренебрегает ими; не говорите также и о святой дружбе, которая могла бы установиться между нами.
Возвратившись из театра в свой неприглядный номер, герой мой предался самым грустным мыслям; между ним и
Мари было условлено, что он первоначально спросит ее
письмом, когда ему можно будет приехать в Петербург, и она ему ответит, и что еще ответит… так что в этой переписке, по крайней мере, с месяц пройдет; но чем же занять себя в это время?
Тот прямо от него пришел к
Мари. Она уж с ума сходила, где он и что с ним, и посылала
письмо к нему в номер; но там ей ответили, что его дома нет.
— Нет, не надо! — отвечала
Мари, отстраняя от себя стакан. — Прочти вот лучше! — прибавила она и подала ему
письмо мужа.
На просьбу эту старый аптекарь уведомил
Марью Станиславовну тоже
письмом, тщательнейшим образом запечатанным, что денег он ей до конца месяца не вышлет и не будет никогда высылать ранее срока.
Каренин. Привез, привез. (Берет мешок и выбирает.) Вот шерсть, вот одеколон, и вот
письма, и вот конверт казенный на твое имя (подает жене). Ну-с, Марья Васильевна, если вам угодно помыться, то я проведу вас. Мне и самому нужно почиститься, а то сейчас обедать. Лиза! Ведь в нижнюю угловую
Марью Васильевну?
Но Хозаров смотрел на это с другой стороны и хотел действовать в более логическом порядке. Первоначально ему хотелось написать к
Мари письмо и получить от нее ответ.
Катерина Архиповна была в сильном беспокойстве и страшном ожесточении против мужа, который, вместо того чтобы по ее приказанию отдать Хозарову
письмо и разведать аккуратнее, как тот живет, есть ли у него состояние, какой у него чин, — не только ничего этого не сделал, но даже и сам куда-то пропал. Ощущаемое ею беспокойство тем было сильнее, что и
Мари, знавшая, куда и зачем послан папенька, ожидала его возвращения с большим нетерпением и даже всю ночь, бедненькая, не спала и заснула только к утру.
В одном из
писем к другу своему, тоже реакционеру, Де-Местру [Местр Жозеф
Мари де (1753–1821) — французский публицист, политический деятель, философ, убежденный роялист и консерватор.], он писал: „Все скрыто, все неведомо во вселенной.
Христом Богом велел Патап Максимыч просить
Марью Гавриловну — дала бы посланному
письмо к городскому лекарю, что вылечил Манефу, звала бы скорей его в Осиповку.
—
Марью Гавриловну, — отвечал он. —
Письмо к ней привез…
—
Мари Крыскина, ma tante, получила
письмо из Ниццы… Муженек-то! А? Каков? Очень развязно описывает дуэль, которая была у него с одним англичанином из-за какой-то певицы… забыл ее фамилию…
Получил я их от нашего мелочного лавочника, Ивана Иваныча Иванова, который, узнав через подругу моего сердца,
Марью Дементьевну, что мне очень понравилось
письмо турецкого султана, самолично явился ко мне на квартиру и любезно доставил все вышепоименованные
письма.
— Никому не поверю; я знаю, что не любит, — смело сказала Наташа, взяв
письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая
Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.