Неточные совпадения
— Виноват, опоздал: я в театре
был, —
отвечал Бегушев, довольно тяжело опускаясь на кресло, стоявшее против хозяйки. Вместе с тем он весьма внимательно взглянул на нее и спросил: — Вы все еще больны?
— А бог его знает: никак не объясняет! —
отвечала Домна Осиповна. Она, впрочем, вряд ли и больна
была, а только так это говорила, зная, что Бегушеву нравятся болеющие женщины. — Главное, досадно, что курить не позволяют! — присовокупила она.
— Ежели
есть он, —
отвечал Бегушев.
— Очень! —
отвечала Домна Осиповна. — И это чувство во мне, право, до какой-то глупости доходило, так что когда я совершенно ясно видела его холодность, все-таки никак не могла удержаться и раз ему говорю: «Мишель, я молода еще… — Мне всего тогда
было двадцать три года… — Я хочу любить и
быть любимой! Кто ж мне заменит тебя?..» — «А любой, говорит, кадет, если хочешь…»
— Изменяется, но только к худшему!.. —
отвечал Бегушев. — Скотина совершенная стал: третьего дня у меня обедали кой-кто… я только что заикнулся ему, что мы все
есть хотим, ну и кончено: до восьми часов и не подал обеда.
— Тариф, может
быть, останется и тот же! —
отвечал Янсутский и засмеялся.
— На самых точных данных, которые
были собраны о нем, —
отвечал ему Тюменев и обратился к Бегушеву: — В последний венский кризис… может, это и выдумка, но во всяком случае очень хорошо характеризующая время…
— Нисколько не сердитый, —
отвечал ей небрежно Янсутский и снова отнесся к Домне Осиповне: — Бегушев
будет у меня обедать.
—
Будет! —
отвечал Янсутский и обратился уже к графу Хвостикову: — У Бегушева я встретил Тюменева; может, вы знаете его?
— Нет, не хочу!.. —
отвечал отрывисто Янсутский (надменный вид Тюменева никак не мог выйти из его головы). — А у меня еще гость
будет — этот Тюменев, — присовокупил он.
— То
есть, пожалуй, генерал-адъютант, штатский только: он статс-секретарь! —
отвечал не без важности Янсутский. — Я, собственно, позвал этого господина, — отнесся он как бы больше к графу, — затем, что он хоть и надутая этакая скотина, но все-таки держаться к этаким людям поближе не мешает.
— Je comprends, mon cher! [Я понимаю, дорогой мой! (франц.).] —
отвечал он тоже негромко и вместе с тем продолжая
есть, а потом, накушавшись, строго приказал лакею пять разоренных тарелок переменить на новые; накануне Хвостикову удалось только в целый день три раза
пить кофе: ни на обед, ни на ужин он не попал ни к одному из своих знакомых!
— Благодарю вас покорно! —
отвечал тот, и ему низко кланяясь; а потом хотел
было сесть на одно из кресел, в котором, впрочем, вряд ли бы и уместился, но в это время поспешила встать с дивана Домна Осиповна.
— Никак нет-с! —
отвечал тот с усмешкой. — И терпеть даже никогда не
буду, потому я богат… Ну, когда тоже очень этак не остережешься, призовешь после этого «пострадавшее лицо», как нынче их, окаянных, именуют, сунешь ему в зубы рублей тридцать — он же тебе в ноги поклонится.
— Не всем же
быть таким счастливым и довольным, как вы, —
отвечал он ей.
— Нет, вовсе… конечно, когда мои знакомые… то
есть, пока живет здесь папа мой… —
отвечала m-me Мерова, совершенно смутившись и при этом чуть не проговорившись: «Пока Янсутский здесь живет»… — Летом, впрочем, я, вероятно,
буду жить в Петергофе…
— Непременно, непременно! —
отвечала m-me Мерова; ей, кажется,
был немножко смешон этот старикашка.
Что касается до предложения некоторых друзей его идти по выборам и сделать из себя представителя земских сил, Бегушев только ядовито улыбался и
отвечал: «Стар я-с и мало знаю мою страну!» В сущности же он твердо
был убежден, что и сделать тут ничего нельзя, потому что на ложку дела всегда бывает целая бочка болтовни и хвастовства!
— То
есть меня знают все, и я тоже всех знаю, —
отвечал Бегушев, и лицо его при этом покрылось оттенком грусти.
— Разве так следовало
отвечать?.. Ты должен
был прямо сказать, что дома нет, а то — дома и не принимает! Я не министр еще пока; этим могут обидеться.
— Оттого, что, как я тебе и говорил, ложь воцарится во всех нас, как это и
было нынешний вечер! —
отвечал ей знаменательно Бегушев.
Прокофий не счел за нужное
отвечать ей на это, и тайная мысль ею
была такова: «Ну да, как же, до вас
было!»
— Родственник! —
отвечала отрывисто Домна Осиповна и, когда доктор возвратился, поспешно прибавила тому: — У меня экипаж
есть, вы со мной и поедете.
— Ничего почти не
пью! —
отвечал тот.
— Мяса я
ем фунта три в день, —
отвечал доктор.
— Итог подводится — стареюсь!.. —
отвечал сначала уклончиво Бегушев; но потом вскоре же перешел к тому, что последнее время по преимуществу занимало и мучило его. — Ничего не может
быть отвратительнее жизни стареющихся людей, подобных мне! — начал он.
— Решительно ничего. На практике устал! — поспешил он ей
ответить и потом, как бы не утерпев, вслед же за тем продолжал: — Москва — это удивительная сплетница: поутру я навещал одного моего больного биржевика, который с ужасом мне рассказал, что на бирже распространилась паника, может
быть, совершенно ложная, а он между тем на волос от удара… Вот и лечи этих биржевиков!..
— Если оно
будет! —
отвечала Мерова, пожимая своими плечиками.
— За то, —
отвечал Янсутский, которому вовсе это
было не удивительно в Домне Осиповне. — По крайней мере, она сама мне говорила, что это одна из главных причин! — присовокупил он.
— Но как же тебе не грех
было не
ответить мне на мое весьма важное для меня письмо, да и потом ни строчки!
— По какому… —
отвечал Бегушев неторопливо, — не скрываю, что я, может
быть, неправ: по поводу того, что она пошлянка и мещанка!
— Сейчас доложу-с!.. Потрудитесь пожаловать в гостиную! —
отвечал курьер и указал на смежную комнату. Бегушев вошел туда. Это
была приемная комната, какие обыкновенно бывают на дачах. Курьер скоро возвратился и просил Бегушева пожаловать к Ефиму Федоровичу наверх. Тот пошел за ним и застал приятеля сидящим около своего письменного стола в халате, что весьма редко
было с Тюменевым. К озлобленному выражению лица своего Тюменев на этот раз присоединил важничанье и обычное ему топорщенье.
— Целые ведра его
выпивает с своими монахами, —
отвечал генерал, махнув рукой, и быстро устремился к главному буфетчику.
— По телеграфу!.. Выезжая, дал знать, чтобы заранее приготовили: нельзя же
есть эту дрянь, которая стоит у них на столах! —
отвечал генерал.
—
Был в этой Европе, —
отвечал ей насмешливо Бегушев.
Что они тогда
ответят, любопытно
будет!..
—
Ответят то же, что и не в моем присутствии, то
есть обманут тебя! — возразил ей Бегушев.
— Мы давно с ней дружны, —
отвечал тот, — и я убедился… Впрочем, я не знаю, позволишь ли ты мне
быть с тобою совершенно откровенным…
На всю эту сцену переноски Прокофий глядел молча, но когда Дормидоныч спросил Минодору, что где же ему можно
будет приютиться, и когда та
ответила ему: «В комнатке около кухни», Прокофий не выдержал и воскликнул: «Али здесь в доме!..
Будет, что про вас еще и клеушков [Клеушок — небольшой хлев.] осталось». Молодые лакеи при этом захохотали. Дормидоныча это оскорбило.
— Если
будет время, — заеду! —
отвечал ему сухо Бегушев.
— Жил
было в деревне, —
отвечал тот, — хотел настоящим фермером сделаться, сам работал — вон мозоли какие на руках натер! — И Долгов показал при этом свои руки, действительно покрытые мозолями. — Но должен
был бросить все это.
— Я не
пью вина! —
отвечал Бегушев.
— Если вы находите, что
быть в этой духоте и толкотне наслаждение, так, пожалуй, я развлекаюсь!.. —
отвечал резко и насмешливо Бегушев: он на доктора еще более злился, чем на Янсутского.
— Очень!.. —
отвечал граф, но потом, спохватившись, прибавил: — Натурально, что любви к мужу у ней не
было, но ее, сколько я мог заметить, больше всего возмущает позор и срам смерти: женатый человек приезжает в сквернейший трактиришко с пьяной женщиной и в заключение делает какой-то глупый salto mortale!.. [смертельный прыжок!.. (лат.).]
Будь у меня половина его состояния, я бы даже совсем не умер, а разве живой бы взят
был на небо, и то против воли!
— Нельзя
было, невозможно, —
отвечал тот, пожимая плечами.
— Может
быть, —
отвечала равнодушным голосом Домна Осиповна.
Долгов, прочитав письма, решился лучше не дожидаться хозяина: ему совестно
было встретиться с ним. Проходя, впрочем, переднюю и вспомнив, что в этом доме живет и граф Хвостиков, спросил, дома ли тот? Ему
отвечали, что граф только что проснулся. Долгов прошел к нему. Граф лежал в постели, совершенно в позе беспечного юноши, и с первого слова объявил, что им непременно надобно ехать вечером еще в одно место хлопотать по их делу. Долгов согласился.
— Может
быть, найдется такой дурак! —
ответил доктор и, посмотрев на часы, прибавил: — Ну, мне еще надобно к больным!
— Интересуют по чувству жалости, —
отвечал Янсутский, пожимая плечами. — Вообразите, сколько несчастных маленьких кредиторов
будут обобраны в конкурсе, если он только учредится…
Бегушева он застал играющим в шахматы с графом Хвостиковым, который, как и на железной дороге, хотел
было удрать, увидав Трахова; но удержался, тем более что генерал, поздоровавшись или, лучше сказать, расцеловавшись с Бегушевым, поклонился и графу довольно вежливо. Граф, с своей стороны, тоже
ответил ему, с сохранением собственного достоинства, почтительным поклоном.