Неточные совпадения
Вот при Павле Петровиче такой казус
был: встретился государю кто-то из самых простых и на вопрос: «Как вас зовут?» —
отвечал: «Евграф такой-то!» А государь недослышал и переспросил: «Граф такой-то?» — «Евграф такой-то», — повторил спрашиваемый.
— Я, маменька, сыт-с! —
отвечал постылый, стараясь
быть развязным и нервно хихикая.
И когда отец заметил ей: «Как же вы, сударыня, Богу молитесь, а не понимаете, что тут не одно, а три слова: же, за, ны… „за нас“ то
есть», — то она очень развязно
отвечала...
— Я всем
буду доволен, что милость маменьки назначит мне, — кротко
отвечает Гриша, потупив глазки.
И как же я
был обрадован, когда, на мой вопрос о прислуге, милая старушка
ответила: «Да скличьте девку — вот и прислуга!» Так на меня и пахнуло, словно из печки.]
Так что ежели, например, староста докладывал, что хорошо бы с понедельника рожь жать начать, да день-то тяжелый, то матушка ему неизменно
отвечала: «Начинай-ко, начинай! там что
будет, а коли, чего доброго, с понедельника рожь сыпаться начнет, так кто нам за убытки заплатит?» Только черта боялись; об нем говорили: «Кто его знает, ни то он
есть, ни то его нет — а ну, как
есть?!» Да о домовом достоверно знали, что он живет на чердаке.
— Не могу еще наверно сказать, —
отвечает ключница, — должно
быть, по видимостям, что так.
— Дай им по ломтю хлеба с солью да фунта три толокна на всех —
будет с них. Воротятся ужо, ужинать
будут… успеют налопаться! Да за Липкой следи… ты мне
ответишь, ежели что…
— Пил-с, — спокойно
отвечает он, как будто это так и
быть должно.
— Может, другой кто белены объелся, — спокойно
ответила матушка Ольге Порфирьевне, — только я знаю, что я здесь хозяйка, а не нахлебница. У вас
есть «Уголок», в котором вы и можете хозяйничать. Я у вас не гащивала и куска вашего не едала, а вы, по моей милости, здесь круглый год сыты. Поэтому ежели желаете и впредь жить у брата, то живите смирно. А ваших слов, Марья Порфирьевна, я не забуду…
— Пускай живут! Отведу им наверху боковушку — там и
будут зиму зимовать, —
ответила матушка. — Только чур, ни в какие распоряжения не вмешиваться, а с мая месяца чтоб на все лето отправлялись в свой «Уголок». Не хочу я их видеть летом — мешают. Прыгают, егозят, в хозяйстве ничего не смыслят. А я хочу, чтоб у нас все в порядке
было. Что мы получали, покуда сестрицы твои хозяйничали? грош медный! А я хочу…
— Помилуйте! почту за честь, —
ответил Савельцев, подавая исправнику руку, в глубине ладони которой
была спрятана крупная ассигнация.
— Я своим мундиром горжусь! —
ответил я; но, вероятно, выражение моего лица
было при этом настолько глупо, что тетенька угадала нанесенную мне обиду и расхохоталась.
Федос становился задумчив. Со времени объяснения по поводу «каторги» он замолчал. Несколько раз матушка, у которой сердце
было отходчиво, посылала звать его чай
пить, но он приказывал
отвечать, что ему «мочи нет», и не приходил.
Сестрица не
отвечает и продолжает одеваться. Матушка слышит, как она
напевает...
— Что ж, одета как одета… — нетерпеливо
отвечает матушка, которая, ввиду обступившего ее судачанья, начинает убеждаться, что к ближним не мешает от времени до времени
быть снисходительною.
— Нет, ты мне
отвечай: долго ли дворянка твоя
будет праздновать?
— Срамник ты! — сказала она, когда они воротились в свой угол. И Павел понял, что с этой минуты согласной их жизни наступил бесповоротный конец. Целые дни молча проводила Мавруша в каморке, и не только не садилась около мужа во время его работы, но на все его вопросы
отвечала нехотя, лишь бы отвязаться. Никакого просвета в будущем не предвиделось; даже представить себе Павел не мог, чем все это кончится. Попытался
было он попросить «барина» вступиться за него, но отец, по обыкновению, уклонился.
Драма кончилась. В виде эпилога я могу, впрочем, прибавить, что за утренним чаем на мой вопрос: когда
будут хоронить Маврушу? — матушка
отвечала...
— Вся ваша воля, — начал
было Сергеич, но спохватился и резко, но резонно
ответил: — Вы, сударыня, только не знай за что народ изводите. Сенька-то, может, и во сне не видал, где брат у него находится… Нечего ему и писать.
— Не знаю-с. Стало
быть, «специями» занимаются, —
ответил Иван Фомич.
Разумеется, ей
было известно, что муж по уши запутался в долгах, но она и в подозрении не имела, что и ей придется
отвечать за эти долги.
Да и в самом деле, что там такое
было? какая-то глупость — вот все, что можно
ответить.
Даже Бурмакина удивила форма, в которую вылились эти вопросы. Если б она спросила его,
будет ли он ее «баловать», — о! он наверное
ответил бы: баловать! ласкать! любить! и, может
быть, даже бросился бы перед ней на колени… Но «ездить в гости», «наряжать»! Что-то уж чересчур обнаженное слышалось в этих словах…
— Ах, как весело! —
ответила она, ласкаясь к мужу, — спасибо! я ведь тебе всем этим обязана! Теперь я
буду целую неделю отдыхать и поститься, а со второй недели и опять можно
будет… Я некоторых офицеров к нам пригласила… ведь ты позволишь?!
Неточные совпадения
Хозяйка не
ответила. // Крестьяне, ради случаю, // По новой чарке
выпили // И хором песню грянули // Про шелковую плеточку. // Про мужнину родню.
— У нас забота
есть. // Такая ли заботушка, // Что из домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды. // Ты дай нам слово крепкое // На нашу речь мужицкую // Без смеху и без хитрости, // По правде и по разуму, // Как должно
отвечать, // Тогда свою заботушку // Поведаем тебе…
Софья. Подумай же, как несчастно мое состояние! Я не могла и на это глупое предложение
отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена
была я скрыть мое чувство.
— Об этом мы неизвестны, —
отвечали глуповцы, — думаем, что много всего должно
быть, однако допытываться боимся: как бы кто не увидал да начальству не пересказал!
— Если вы изволите
быть в нем настоятельницей, то я хоть сейчас готов дать обет послушания, — галантерейно
отвечал Грустилов.