Неточные совпадения
Его намерение было
ехать к сенатору, чтобы на том сорвать вспыхнувшую в нем досаду, доходящую почти до озлобления, и вместе с тем, под влиянием своих масонских воззрений, он мысленно говорил себе: «Нетерпелив я и строптив, очень строптив!»
Егор Егорыч, чтобы размыкать гложущую его тоску, обскакал почти весь город и теперь
ехал домой; но тут вдруг переменил намерение и велел кучеру везти себя
к губернскому предводителю, с которым ему главным образом желалось поделиться снова вспыхнувшим в его сердце гневом.
По-моему, напротив, надобно дать полное спокойствие и возможность графу дурачиться; но когда он начнет уже делать незаконные распоряжения,
к которым его, вероятно, только еще подготовляют, тогда и собрать не слухи, а самые дела, да с этим и
ехать в Петербург.
Как ни тяжело было для Егора Егорыча такое предположение, но, помня слова свои из письма
к Людмиле, что отказ ее он примет как спасительный для него урок, он не позволил себе волноваться и кипятиться, а, тихо и молча дождавшись назначенного ему часа,
поехал к Рыжовым.
На другой день Крапчик, как только заблаговестили
к вечерне,
ехал уже в карете шестериком с форейтором и с саженным почти гайдуком на запятках в загородный Крестовоздвиженский монастырь, где имел свое пребывание местный архиерей Евгений, аки бы слушать ефимоны; но, увидав, что самого архиерея не было в церкви, он, не достояв службы, послал своего гайдука в покой ко владыке спросить у того, может ли он его принять, и получил ответ, что владыко очень рад его видеть.
— Слушаю-с, — произнес Иван Дорофеев. — А вы надолго
едете к Егору Егорычу?
— Нет, я не
поеду!.. Мамаша желала, чтобы мы здесь остались, и я останусь! — произнесла она решительно: как натура артистическая, Муза была до некоторой степени эгоистка и искусство свое ставила превыше всех отношений
к самым близким ей людям.
Марфин потер себе лоб и, любя снисходить ко всем пожеланиям людей и догадываясь, что Сусанне очень хочется
ехать к матери, а Музе нет, что было для Егора Егорыча непонятно и досадно, он, однако, быстро решил...
— Один уж
поеду, — подчинился Крапчик, — но, по крайней мере, вы должны снабдить меня письмами
к нескольким влиятельным лицам, — присовокупил он жалобным голосом.
Началось прощание; первые поцеловались обе сестры; Муза, сама не пожелавшая, как мы знаем,
ехать с сестрой
к матери, не выдержала, наконец, и заплакала; но что я говорю: заплакала! — она зарыдала на всю залу, так что две горничные кинулись поддержать ее; заплакала также и Сусанна, заплакали и горничные; даже повар прослезился и, подойдя
к барышням, поцеловал руку не у отъезжающей Сусанны, а у Музы; старушка-монахиня неожиданно вдруг отмахнула скрывавшую ее дверь и начала всех благословлять обеими руками, как — видала она — делает это архиерей.
— Вы не желаете ли
ехать со мной
к обедне… недалеко тут… на Чистые Пруды… в церковь архангела Гавриила?.. Там поют почтамтские певчие…
Навосклицавшись и набормотавшись таким образом у Сперанского, Егор Егорыч от него
поехал к князю Александру Николаичу, швейцар которого хорошо, видно, его знал.
Послание это привело Егора Егорыча еще в больший экстаз, так что, захватив оба письма Сусанны, он
поехал к Михаилу Михайлычу Сперанскому, которому объявил с первых же слов, что привез ему для прочтения два письма одной юной девицы, с тем, чтобы спросить у него мнения, как следует руководить сию ищущую наставлений особу.
Вечером того же дня Егор Егорыч
поехал к Сперанскому, где у него дело обошлось тоже не без спора, и на одно замечание, которое сделал Михаил Михайлыч по поводу высылки Татариновой, о чем тогда только и толковало все высшее общество Петербурга, Егор Егорыч воскликнул...
—
К сожалению, весьма далеко!.. В Красных казармах!.. Аггея Никитича очень тревожит, что вам беспокойно будет
ехать такую даль.
— Вам надобно уезжать отсюда скорее и
ехать со мной в Кузьмищево! — продолжал бормотать полушепотом Егор Егорыч; но, видя, что Сусанна все-таки затрудняется дать ему положительный ответ, он обратился
к адмиральше...
— А я сейчас
еду к Звереву, который, говорят, был очень болен и простудился на похоронах Людмилы Николаевны.
Когда молодой человек, отпущенный, наконец, старым камердинером, вошел в залу, его с оника встретила Муза, что было и не мудрено, потому что она целые дни проводила в зале под предлогом якобы игры на фортепьяно, на котором, впрочем, играла немного и все больше смотрела в окно, из которого далеко было видно, кто
едет по дороге
к Кузьмищеву.
— Вы мне ничего не сказали,
к какого сорта господину я
еду… — начал он.
Егор Егорыч, хоть ему, видимо, не хотелось расставаться с Сусанной, согласился однако, вследствие чего gnadige Frau пересела в карету, взяв на всякий случай от мужа все пузырьки с лекарствами, везомые им для адмиральши, а Сверстов влез в бричку
к Егору Егорычу, и они повернули с большой дороги, а карета
поехала дальше по прежнему пути.
Бывали также Ченцовы несколько раз в маскарадах Дворянского собрания, причем Катрин ходила неразлучно с мужем под руку, так что Валерьян Николаич окончательно увидал, что он продал себя и теперь находится хоть и в золотой, но плотно замкнутой клетке; а потому, едва только наступил великий пост, он возопиял
к жене, чтобы
ехать опять в деревню, где все-таки ему было попривольнее и посвободнее, а сверх того и соблазнов меньше было.
— На посиделки, что ли,
к ним
ехать надобно?
— Все-таки я вижу, что малый может погибнуть! — произнес он. — Согласен, что писать
к нему Егору Егорычу неловко,
ехать самому тем паче, но не выкинуть ли такую штуку: не съездить ли мне
к Валерьяну Николаичу и по душе поговорить с ним?
— С Егором Егорычем вы повидаетесь, как мы только
поедем на вашу службу, и я вместе с вами заеду
к нему и поучусь у него.
— Я, несмотря на болезнь, готова хоть сейчас
ехать к полковнику и умолять его! — произнесла Катрин.
— Зачем же вам
ехать?.. Я ему скажу, и он сам
к вам приедет! — обязательно предложил ей губернатор, а затем, проговорив чистейшим французским прононсом: — Soyez tranquille, madame! [Будьте спокойны, мадам! (франц.).] — уехал.
— У меня тут в конторе сидит один сосланный, Пилецкий; он
едет, вообрази, Мира,
к Егору Егорычу на именины! И я с ним
поеду! Ведь надобно мне когда-нибудь видеться с Егором Егорычем.
— Зачем тебе просить отпуска? — возразила она. — Ты явись
к губернатору и доложи ему, что
поедешь ревизовать уездные почтовые конторы, а там и поезжай, куда хочешь!
— Мартын Степаныч, вы
едете к Егору Егорычу, и я тоже
еду с вами… Позволите мне это?
— Я вот теперь
еду к Егору Егорычу и, признаюсь, побаиваюсь, — проговорил он.
— Нет, мне надобно еще с требой
ехать! — объяснил отец Василий и, не заходя
к Сусанне Николаевне, отправился домой.
— Нет, разрешите и мне, я их должен довезти! — проговорил он, показывая на Мартына Степаныча. — Но позвольте мне, когда я назад
поеду через месяц, заехать
к вам.
— Ну да-с, да! — произнес на это протяжно-укоризненным голосом доктор. — Этого надобно было ожидать, — я вот тогда хотел
ехать к Валерьяну Николаичу, а вы, gnadige Frau, не пустили меня; таким образом малого, который, я убежден, был отличнейший господин, бросили на произвол судьбы.
— Превосходнейшая мысль!.. Отличнейшая!.. — говорил искренним голосом Иван Петрович. — Я
к губернскому предводителю
поеду, когда вы только прикажете; он хоть чехвал и фанфарон, но любит дворянство, предан ему, и я наперед уверен, что с сочувствием примет ваше благое дело.
—
Поехать бы я вас просил, — сказал на это Тулузов, — завтра, часов в одиннадцать утра, когда господин предводитель только еще просыпается и пьет чай; вы с ним предварительно переговорите, передадите ему, как сами смотрите на мое предложение, а часов в двенадцать и я явлюсь
к нему!
— Да, вероятно, из господ дворян ко мне никто и не
поедет; словом, все это сводится
к тому, что если вы меня искренно любите, то должны осчастливить вашим супружеством со мной, — тогда я сразу делаюсь иным человеком: я уже не проходимец, не выскочка, я муж ваш и зять покойного Петра Григорьича…
Венчание происходило в городском соборе, потому что Катерина Петровна считала низким для себя венчаться в своей сельской церкви, а потом все духовенство, все чиновники, в том числе и я,
поехали к молодым в усадьбу, которая, вы знаете, верстах в пяти от города.
— Да так!.. Что это?.. Во всем сомнение! — воскликнул с досадой Сверстов. — Егор же Егорыч — не теряй, пожалуйста, нити моих мыслей! —
едет на баллотировку… Я тоже навяжусь с ним
ехать, да там и явлюсь
к Артасьеву… Так, мол, и так, покажите мне дело об учителе Тулузове!..
— Вас обвиняют в том, что перед тем, как ваш муж
поехал ревизовать почтмейстеров, вы через почтальонов всем им объявили, что это
едет их начальник,
к которому они должны являться с приношениями!.. Что это такое?.. Назовите мне ваш поступок и научите меня, как мне именовать его? — кричал Егор Егорыч.
— А разве ты не
поедешь к Феодосию Гаврилычу? У него сегодня интересное сборище!
— Да ты ей напиши, что жив, здоров и не проигрался, и отправь ей это с своим кучером, а со мной
поедем к Феодосию Гаврилычу.
Билет им в бельэтаж еще заранее достал Углаков; сверх того, по уговору, он в день представления должен был заехать
к Музе Николаевне, у которой хотела быть Сусанна Николаевна, и обеих дам сопровождать в театр; но вот в сказанный день седьмой час был на исходе, а Углаков не являлся, так что дамы решились
ехать одни.
Сусанна Николаевна
ехала тоже под влиянием главного своего желания успокоить, сколько возможно, сестру и Лябьева; но
к этому как-то болезненно и вместе радостно примешивалась мысль об Углакове; что этот бедный мальчик влюблен в нее до безумия, Сусанна Николаевна,
к ужасу своему, очень хорошо видела.
— Да я
к вам же
еду! — возразил было тот.
Не ограничиваясь всеми вышесказанными мерами, Тулузов на другой день поутру
поехал для предварительных совещаний в частный дом
к приставу.
— Я сейчас встретил Егора Егорыча и видел, что он
едет куда-то далеко, а потому и приехал
к вам, — объявил ей Углаков наивно.
Сусанна Николаевна, впрочем, не оставила своей мысли
ехать похоронить мать и на другой же день опять-таки приступила
к Егору Егорычу с просьбой отпустить ее в Кузьмищево. Напрасно он почти с запальчивостью ей возражал...
Спор такого рода, конечно, кончился бы тем, что Егор Егорыч, по своей любви
к Сусанне Николаевне, уступил ей и сам даже
поехал бы с ней; но вдруг, совершенно неожиданно для всех, явился прискакавший в Москву на курьерских Сверстов. Во всей его фигуре виднелось утомление, а в глазах досада; между тем он старался казаться спокойным и даже беспечным.
— Optime! — воскликнул Сверстов, и на другой день оба друга
поехали к Углакову; но,
к великой досаде их, застали того почти в отчаянном состоянии.
M-me Углакова уехала уже
к сыну, чтобы быть при нем сиделкой; но, тем не менее, когда Егор Егорыч и Сверстов рассказали Углакову дело Тулузова, он объявил им, что сейчас же
поедет к генерал-губернатору, причем уверял, что князь все сделает, чего требует справедливость.