Неточные совпадения
«Злодей, — спрашивает она, — за что?..» — «А за то, говорит, что я вот теперь тысячу
женщин видел, и ты всех
их хуже и гаже!» Мила она
ему была?
— Восток и восточные
женщины! — отвечал
он.
— Не ропщите!.. Всякая хорошая
женщина прежде всего не должна быть дурной дочерью! — проговорил
он своей скороговоркой.
Иметь такое циническое понятие о
женщинах Ченцов, ей-богу, был до некоторой степени (вправе: очень уж
они его баловали и все
ему прощали!
По статутам нашего ордена, мы можем передать
их лишь той
женщине, которую больше всех почитаем.
— Все равно, я сегодня видел эти перчатки, да мне и самому когда-то даны были такие, и я
их тоже преподнес, только не одной
женщине, а нескольким, которых уважал.
Тактика Ченцова была не скрывать перед
женщинами своих любовных похождений, а, напротив, еще выдумывать
их на себя, — и удивительное дело:
он не только что не падал тем в
их глазах, но скорей возвышался и поселял в некоторых желание отбить
его у других. Людмила, впрочем, была, по-видимому, недовольна
его шутками и все продолжала взад и вперед ходить по комнате.
— Господи, что же это такое? — произнес
он. — Разве такие ангелы, как ты, могут беспокоиться и думать о других
женщинах? Что ты такое говоришь, Людмила?!
— Ах, я не знаю, что вы способны со мною сделать!.. — Я с
женщинами обыкновенно делаю то, что
они сами желают! — возразил Ченцов.
Нищие, и особенно молодой из
них, заметно прислушивались к этому разговору. Из волокового окна между тем выглянуло заплывшее жиром, сизо-багровое лицо какой-то
женщины, которая толстой и до плеча голой рукой подала
им огромный кусище пирога и проговорила при этом...
В избе было народу человек сорок —
женщин и мужчин — и в числе
их наш лодочник…
Вероятно,
их вожаки подливали в
него воды, чтобы уверить простаков; но что обряд наплакиванья у
них существовал, это мне, еще ребенку, кинулось тогда в глаза, и, как теперь, я вижу перед собой: все это сборище бегало, кружилось и скакало вокруг чана, и при этом одна нестарая еще
женщина с распущенными, вскосмаченными волосами больше всех радела и неистовствовала, причем все
они хлестали друг друга прутьями и восклицали: «Ой, бог!..
Наконец все
они, по знаку неистовствующей
женщины, остановились, наклонились над чаном и, как думаю, плакали.
Но последнее время записка эта исчезла по той причине, что вышесказанные три комнаты наняла приехавшая в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой
женщины и пожилой, за каковую она и приняла владетельницу дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что у
женщины никогда не надобно спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее и появлялись седые волосы, то она немедля
их выщипывала; три — четыре выпавшие зуба были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна; глаза имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
— О, черт бы ее драл!.. — отшучивался
он. — У меня, батеньки, может быть того только с хорошенькими
женщинами, а мы таких видали в царстве польском между панночками.
— Мне Егор Егорыч говорил, — а ты знаешь, как
он любил прежде Ченцова, — что Валерьян — погибший человек:
он пьет очень… картежник безумный, и что ужасней всего, — ты, как девушка, конечно, не понимаешь этого, —
он очень непостоянен к
женщинам: у
него в деревне и везде целый сераль. [Сераль — дворец и входящий в
него гарем в восточных странах.]
Панночка в отчаянии и говорит
ему: «Сними ты с себя портрет для меня, но пусти перед этим кровь и дай мне несколько капель ее; я
их велю положить живописцу в краски, которыми будут рисовать, и тогда портрет выйдет совершенно живой, как ты!..» Офицер, конечно, — да и кто бы из нас не готов был сделать того, когда мы для
женщин жизнью жертвуем? — исполнил, что она желала…
— Вам попадись только на глаза хорошенькая
женщина, так вы ничего другого и не замечаете! — возразила она. — А я вам скажу, что эту другую хорошенькую сестру Людмилы привез к адмиральше новый еще мужчина, старик какой-то, но кто
он такой…
Впрочем, прежде чем я пойду далее в моем рассказе, мне кажется, необходимо предуведомить читателя, что отныне я буду именовать Зверева майором, и вместе с тем открыть тайну, которой читатель, может быть, и не подозревает: Миропа Дмитриевна давно уже была, тщательно скрывая от всех, влюблена в майора, и хоть говорила с
ним, как и с прочими офицерами, о других
женщинах и невестах, но в сущности она приберегала
его для себя…
— Это хорошо! — похвалил
его Егор Егорыч и, помолчав немного, присовокупил: — Вместе с тем также следует и
женщин избегать в смысле чувственном.
— Есть, но только смешанные, состоящие из мужчин и
женщин и работающие в двух лишь степенях: учениц и товарок, — хоть покойный муж мне говорил, что
он знал одну даму, которая была даже гроссмейстером.
— А
женщины у
них в секте есть, кроме Татариновой? — перебила Сусанна.
С дворовыми и крестьянами
он был добр и мягок до глупости, хоть в то же время не щадил целомудрия разных молодых девушек и
женщин, да те, впрочем, и сами были рады тому: очень
он им нравился своей молодцеватостью и своим залихватским удальством.
Пылкая в своих привязанностях и гневливая в то же время, она была одной из тех
женщин, у которых, как сказал Лермонтов, пищи много для добра и зла, и если бы ей попался в мужья другой человек, а не Ченцов, то очень возможно, что из нее вышла бы верная и нежная жена, но с Валерьяном Николаичем ничего нельзя было поделать; довести
его до недолгого раскаяния в некоторые минуты была еще возможность, но напугать — никогда и ничем.
— Я во всю жизнь мою, — снова продолжал Ченцов, закурив при этом новую трубку табаку и хлопнув залпом стакан шампанского, — никогда не мог жить с одной
женщиной, и у меня всегда
их было две и три!
— Ну, а я так нет!.. Я не таков! — возразил, смеясь, Ченцов. — Не знаю, хорошее ли это качество во мне или дурное, но только для меня без препятствий, без борьбы, без некоторых опасностей, короче сказать, без того, чтобы это был запрещенный, а не разрешенный плод,
женщины не существует: всякая из
них мне покажется тряпкой и травою безвкусной, а с женою, вы понимаете, какие же могут быть препятствия или опасности?!.
— А я
женщина и тоже могу зарабатывать для себя и для других! — возразила
ему Миропа Дмитриевна. — Кроме того, я имею безбедное состояние!.. Значит, об этом и говорить больше нечего — извольте жить, как я вам приказываю!
Аггея Никитича точно кто острым ножом ударил в
его благородное сердце.
Он понял, что влюбил до безумия в себя эту
женщину, тогда как сам в отношении ее был… Но что такое сам Аггей Никитич был в отношении Миропы Дмитриевны, — этого
ему и разобрать было не под силу.
— Но я этого не сделала, потому что воспитана не в тех правилах, какие здесь, в Москве, у многих
женщин! — текла, как быстрый ручей, речь Миропы Дмитриевны. —
Они обыкновенно сближаются с мужчинами, забирают
их в свои ручки и даже обманут
их, говоря, что
им угрожает опасность сделаться матерями…
— «
Он сделал это в запальчивости, заступаясь за
женщину, которую любил, и потому поступил в этом случае благородно!» — отстаивали молодые дамы романическую сторону события.
В описываемое мною время суд над
женщинами проступившимися был среди дворянского сословия гораздо строже, чем ныне: поэтический образ Татьяны, сказавшей Онегину: «Я вас люблю — к чему лукавить? — но я другому отдана и буду век
ему верна!», еще жил в сознании читающего общества.
Конечно, дело обходилось не без падений, и если
оно постигало павшую с человеком, равным ей по своему воспитанию и по своему положению в свете, то принимаемы были в расчет смягчающие обстоятельства; но горе было той, которая снизошла своей любовью до мужчины, стоявшего ниже ее по своему рангу, до какого-нибудь приказного или семинариста, тем паче до своего управляющего или какого-нибудь лакея, — хотя и это, опять повторяю, случалось нередко, но такая
женщина безусловно была не принимаема ни в один так называемый порядочный дом.
Катрин, хоть и
женщина была, но очень хорошо поняла, что говорил Тулузов и даже ради чего
он это говорил.
— Вы рассуждаете, как
женщина! — возразил ей с легкой досадой Тулузов. — Чем тут виноват губернский предводитель?.. Как ни значительно
его влияние на баллотировке, но выбирает не
он один, а все дворяне, которые — что, по-моему, весьма справедливо, — все будут иметь против меня предубеждение.
— Но вы и этого не должны были делать! — крикнул на нее Егор Егорыч. —
Женщины рождены не для того, чтобы распоряжаться в служебных делах мужа, а чтобы не огорчать мужей, возбуждать в
них благородные чувства по общественной деятельности, утешать и успокоивать мужа в случае несправедливых невзгод!
— Но как же мы,
женщины, будем ходить по этой лестнице? — восклицали
они. — Там, вероятно, под ней будут стоять лакеи!
— Вообразите вы, — продолжал Пьер плачевным голосом, — mademoiselle Блоха в нынешнем мясоеде собирается укусить смертельно друга моего, гегелианца!..
Он женится на ней!.. Бедный, бедный философ!.. Неужели и философия не спасает людей от
женщин?
— Однако донос не показывает
его благородства; и главное, по какому поводу
ему мешаться тут? А потом, самое дело повел наш тамошний долговязый дуралей-исправник, которого — все очень хорошо знают — ваш муж почти насильно навязал дворянству, и неужели же Егор Егорыч все это знает и также действует вместе с этими господами? Я скорей умру, чем поверю этому. Муж мой, конечно, смеется над этим доносом, но я, как
женщина, встревожилась и приехала спросить вас, не говорил ли вам чего-нибудь об этом Егор Егорыч?
— Это ничего не значит! — возразил Егор Егорыч, продолжая не смотреть на свою гостью. — Мало ли
женщин выходят замуж, не отдавая себе отчета, за кого
они идут.
— И на то не даю слова! — начал
он. — Если ваш муж действительно окажется подорожным разбойником, убившим невооруженного человека с целью ограбления, то я весь, во всеоружии моей мести, восстану против
него и советую вам также восстать против господина Тулузова, если только вы
женщина правдивая. Себя вам жалеть тут нечего; пусть даже это будет вам наказанием, что тоже нелишнее.
«Татарское селение; на заднем занавесе виден гребень Кавказа; молодежь съехалась на скачку и джигитовку; на одной стороне
женщины, без покрывал, в цветных чалмах, в длинных шелковых, перетянутых туниками, сорочках и в шальварах; на другой мужчины, кои должны быть в архалуках, а некоторые из
них и в черных персидских чухах, обложенных галунами, и с закинутыми за плечи висячими рукавами».
— По-моему, вы неблагородно поступили, что позволили себе накрывать, и кого же?.. Дам! — укорил
его Максинька, всегда верный своему возвышенному взгляду на
женщин вообще и на благородных дам в особенности.
— Это
женщины, которые продавали любовь свою за деньги, и деньги весьма большие; некоторые из
них, как, например, Фрина и Аспазия, заслужили даже себе исторические имена, и первая прославилась красотой своей, а Аспазия — умом.
— Тут больше всего жаль несчастную жену Лябьева; она идет с
ним на каторгу, и, говорят,
женщина больная, нервная.
Я недаром еще раньше говорил, что она была
женщина, несмотря на свою грубоватую простоту, тонко понимавшая жизнь, особенно дела сердечного свойства, и ясно уразумела, что Сусанна Николаевна заискивает в ней, в надежде получать от нее сведения об Углакове, а что супруг ее хоть и умный, по слухам, мужик, но ничего того не зрит, да и ништо
им, старым хрычам: не женитесь на молодых!
— Это хороший выбор сделал князь! — заметил Егор Егорыч. — Образ мышления Батенева чисто мистический, но только
он циничен, особенно с
женщинами!
— Этого я не скажу, — возразил Сергей Степаныч, — и могу опровергнуть ваше замечание мнением самих
женщин, из которых многие очень любят Никиту Семеныча; жена моя, например, утверждает, что
его несколько тривиальными, а иногда даже нескромными выражениями могут возмущаться только
женщины весьма глупые и пустые.
— Не знаю, чтобы это пустоту
женщины свидетельствовало, а скорей показывает ее чистоту, — возразил Егор Егорыч, видимо, имевший некоторое предубеждение против Батенева: отдавая полную справедливость
его уму,
он в то же время подозревал в
нем человека весьма хитрого, льстивого и при этом еще грубо-чувственного.
— Все, что вы захотите! — воскликнул
он. — Неужели вы не чувствуете, в какое время мы живем? Сколь ни грубый город Москва, но все-таки общественное мнение в подобных случаях всегда стоит за
женщину.
— Что мужчина объясняется в любви замужней
женщине — это еще небольшая беда, если только в ней самой есть противодействие к тому, но… — и, произнеся это но, Егор Егорыч на мгновение приостановился, как бы желая собраться с духом, — но когда и она тоже носит в душе элемент симпатии к
нему, то… — тут уж Егор Егорыч остановился на то: — то ей остается одно: или победить себя и вырвать из души свою склонность, или, что гораздо естественнее, идти без оглядки, куда влечется она своим чувством.