Неточные совпадения
Маленький
господин, выскочив из пошевней и почти пробежав наружное
с двумя гипсовыми львами крыльцо, стал затем проворно взбираться по широкой лестнице, устланной красным ковром и убранной цветами, пройдя которую
он гордо вошел в битком набитую ливрейными лакеями переднюю.
— Вы далеко не все слышали, далеко, что я, например, знаю про этих
господ, сталкиваясь
с ними, по моему положению, на каждом шагу, — подзадоривал
его еще более губернский предводитель.
Его лицо имело отчасти насмешливое выражение, а проходившие вместе
с тем по этому лицу глубокие борозды ясно говорили, что этот
господин (
ему было никак не больше тридцати пяти лет) достаточно пожил и насладился жизнью.
— Если бы у
господина Марфина хоть на копейку было в голове мозгу, так
он должен был бы понимать, какого сорта птица Крапчик: во-первых-с (это уж советник начал перечислять по пальцам) — еще бывши гатчинским офицером,
он наушничал Павлу на товарищей и за то, когда Екатерина умерла, получил в награду двести душ.
Про Антипа Ильича все знали, что аккуратности, кротости и богомолья
он был примерного и, состоя тоже вместе
с барином в масонстве, носил в оном звание титулярного члена [То есть члена, который не в состоянии был платить денежных повинностей.
Антип Ильич решительно недоумевал, почему
барин так разгневался и отчего тут бог знает что могут подумать. Егор Егорыч
с своей стороны также не знал, что
ему предпринять. К счастию, вошел кучер.
— Нет-с, где же через месяц? — сказал кучер, начинавший уже немного и трусить
барина. — А что точно что:
они взяли овса и провизии для себя… горничную и всех барышень.
— Но вы в этом случае — поймите вы — совершенно сходитесь в мнениях
с сенатором, который тоже говорит, что я слишком спешу, и все убеждал меня, что Петербург достаточно уже облагодетельствовал нашу губернию тем, что прислал
его к нам на ревизию; а я буду там доказывать, что
господин граф не годится для этого, потому что
он плотоугодник и развратник, и что
его, прежде чем к нам, следовало послать в Соловки к какому-нибудь монаху для напутствования и назидания.
— О, черт бы
его драл! — отозвался без церемонии Ченцов. — Я игрывал и не
с такими еще
господами… почище
его будут!.. Стоит ли об этом говорить! Чокнемтесь лучше, по крайней мере, хоть теперь!.. — присовокупил
он, наливая по стакану шампанского себе и Катрин.
Напрасно к
нему приезжали сенатор, губернатор, губернский предводитель, написавший сверх того Егору Егорычу письмо, спрашивая, что такое
с ним, — на все это Антип Ильич, по приказанию
барина, кротко отвечал, что
господин его болен, не может никого принимать и ни
с кем письменно сноситься; но когда пришло к Егору Егорычу письмо от Сверстова,
он как бы ожил и велел себе подать обед, питаясь до этого одним только чаем
с просфорой, которую
ему,
с вынутием за здравие, каждое утро Антип Ильич приносил от обедни.
Еще
с 1825 году, когда я работал по моему малярному мастерству в казармах гвардейского экипажа и донес тогдашнему санкт-петербургскому генерал-губернатору Милорадовичу […граф Милорадович Михаил Андреевич (1771—1825) —
с. — петербургский генерал-губернатор, убитый декабристом П.Г.Каховским.] о бунте, замышляемом там между солдатами против ныне благополучно царствующего государя императора Николая Павловича, и когда
господин петербургский генерал-губернатор, не вняв моему доносу, приказал меня наказать при полиции розгами, то злоба сих фармазонов продолжается и до днесь, и сотворили
они, аки бы я скопец и распространитель сей веры.
— Нет, я на
его запрос ничего не отвечу, — проговорил,
с неудовольствием мотнув головой, архиерей, — я не подвластен
господину сенатору; надо мной и всем моим ведомством может назначить ревизию только святейший правительствующий синод, но никак не правительствующий сенат.
— Чего уж тут взять?.. Тятю
с мамой еле выговаривает, а
его посылают
господ возить!.. Хозяева у нас тоже по этой части: набирают народу зря! — проговорил Иван Дорофеев.
— Сейчас только приехал, — отвечал Антип Ильич
с лицом, сияющим кротостью, и кладя на стол перед
барином заздравную просфору и большой пакет, — от
господина Крапчика! — объяснил
он о пакете.
Старуха, начинавшая совершенно не понимать, что такое происходит
с барином, исполнила и это
его приказание.
В донесении этом управляющий прежде всего объяснил, что недоимка
с крестьян
им почти вся собрана, а затем следовало довольно неприятное известие, что на днях, по чьему-то безымянному доносу, к
ним в имение приезжала земская полиция, в сопровождении сенаторского чиновника, делать дознания о злоупотреблениях будто бы
господином Крапчиком помещичьей власти, но что
он, управляющий, водя крестьян к допросам, строго воспрещал
им что-либо показывать на
господина, угрожая, в противном случае, ссылкою на поселение, и что вследствие этого никто из крестьян ничего не показал в подтверждение доноса.
— Если графу так угодно понимать и принимать дворян, то я повинуюсь тому, — проговорил
он, — но во всяком случае прошу вас передать графу, что я приезжал к
нему не
с каким-нибудь пустым, светским визитом, а по весьма серьезному делу: сегодня мною получено от моего управляющего письмо, которым
он мне доносит, что в одном из имений моих какой-то чиновник
господина ревизующего сенатора делал дознание о моих злоупотреблениях, как помещика, — дознание, по которому ничего не открылось.
— Никак нет-с, — отвечал Антип Ильич, — я приезжал сюда говеть, а
они в Кузьмищеве, и я зашел к вам, не будет ли какого приказания к
барину.
Священник довольно торопливо и переболтавшимся языком читал евангелие и произносил слова: «откуда мне сие, да приидет мати
господа моего ко мне!» Увидав Марфина,
он стал читать несколько медленнее, и даже дьячок, раздувавший перед тем
с раскрасневшимся лицом кадило, оставил занятие и по окончании евангелия затянул вместе
с священником: «Заступница усердная, мати
господа вышняго…» Молебен собственно служили иконе казанской божией матери, считавшейся в роду Рыжовых чудотворною и стоявшей в настоящем случае
с почетом в углу залы на столике, покрытом белою скатертью.
— Многое-с, очень многое!.. Я сам три года стоял в Польше и достаточно видал этих костелов; кроме того, мне все это говорил один почтамтский чиновник, и
он утверждал, что почтамт у нас весь состоит из масонов и что эти
господа, хоть и очень умные, но проходимцы великие!.. — лупил на всех парусах капитан.
— Вашего губернатора я отчасти знаю, потому что сам был губернатором в смежной
с ним губернии, и мне всегда казалось странным: как только я откажу от места какому-нибудь плутоватому
господину, ваш губернатор сейчас же примет
его к себе, и наоборот: когда
он выгонял от себя чиновника, я часто брал того к себе, и по большей части оказывалось, что чиновник был честный и умный.
—
Ему!.. — отвечал Крапчик. — А вы знакомы
с господином Дашковым?
—
Господь с вами!.. Куда это вы всех нас посылаете? — возразил
ему Михаил Михайлыч. — Я первый не отдам мистического богословия ни за какие сокровища в мире.
По мере того как вы будете примечать сии движения и относить
их к Христу, в вас действующему,
он будет в вас возрастать, и наконец вы достигнете того счастливого мгновения, что в состоянии будете ощущать
его с такой живостью,
с таким убеждением в действительности
его присутствия, что
с непостижимою радостью скажете: «так точно, это
он,
господь, бог мой!» Тогда следует оставить молитву умную и постепенно привыкать к тому, чтобы находиться в общении
с богом помимо всяких образов, всякого размышления, всякого ощутительного движения мысли.
— Что вам за дело до меня? — закричал было
он; но в это время Антип Ильич, почтительно предшествуя, ввел в нумер к
барину высокого старика в белом жабо и
с двумя звездами, при одном виде которого Крапчик догадался, что это, должно быть, какой-нибудь сановник, а потому мгновенно же исполнился уважения и некоторого страха; но Егор Егорыч сказал прибывшему гостю довольно фамильярно...
— Впрочем, бог
с ними, со всеми этими
господами, — начал
он, — мне еще лично вас нужно повыпытать; скажите мне, как врачу и другу, успокоились ли вы совершенно по случаю вашей душевной потери в лице Людмилы?
Таким образом в самое телесное общение можем мы провести и чрез
него осуществить восстановленный во Христе союз бога
с натурою, если только внешнее единение будет для нас не целью и не первым побуждением, а лишь крайним выражением и последним довершением того внутреннего духовного единства, про которое сам
господь сказал: «что бог соединил, человек да не разлучает».
Катрин, уведомленная
с нарочным о смерти отца, не приехала на похороны, а прислала своего молодого управляющего, Василия Иваныча Тулузова, которого некогда
с такою недоверчивостью принял к себе Петр Григорьич и которому, однако, за
его распорядительность, через весьма недолгое время поручил заведовать всеми своими именьями и стал звать
его почетным именем: «Василий Иваныч», а иногда и «
господин Тулузов».
Прибыв в губернский город,
он первое, что послал за приходскими священниками
с просьбою служить должные панихиды по покойнике, потом строго разбранил старших из прислуги, почему
они прежде этого не сделали, велев
им вместе
с тем безвыходно торчать в зале и молиться за упокой души
барина.
Вследствие таковых мер, принятых управляющим, похороны Петра Григорьича совершились
с полной торжественностью; впереди шел камердинер
его с образом в руках; за
ним следовали архиерейские певчие и духовенство, замыкаемое в сообществе архимандритов самим преосвященным Евгением; за духовенством были несомы секретарем дворянского собрания, в мундире, а также двумя — тремя чиновниками, на бархатных подушках, ордена Петра Григорьича, а там, как водится, тянулась погребальная колесница
с гробом, за которым непосредственно шел в золотом и блистающем камергерском мундире губернатор, а также и другие сильные мира сего, облеченные в мундиры; ехали в каретах три — четыре немолодые дамы — дальние родственницы Петра Григорьича, — и, наконец, провожали
барина все
его дворовые люди, за которыми бежала и любимая моська Петра Григорьича, пребезобразная и презлая.
Кроме вышеизложенного, в постскриптуме письма
его было прибавлено, что Петр Григорьич Крапчик одночасно скончался и что столь быстрая смерть
его главным образом последовала от побега из родительского дома Екатерины Петровны, обвенчавшейся тайно
с господином Ченцовым.
— Да вы, сударыня, может, покупаете у ваших крестьян:
они люди богатые и все почесть на оброках, а нам где взять? Родитель у меня в заделье,
господа у нас не жалостливые, где хошь возьми, да подай! Не то, что вы
с вашим супругом! — выпечатывала бойко Маланья. — У вас один мужичок из Федюхина — Власий Македоныч — дом, говорят, каменный хочет строить, а тоже откуда
он взял? Все по милости господской!
— Пожалуйста,
господа, возьмите
с мужа эту подписку: я совершенно не желаю и боюсь
его видеть! — присовокупила к этому и Катрин.
Собственно на любви к детям и была основана дружба двух этих старых холостяков; весь остальной день
они сообща обдумывали, как оформить затеянное Тулузовым дело, потом сочиняли и переписывали долженствующее быть посланным донесение в Петербург, в котором главным образом ходатайствовалось, чтобы
господин Тулузов был награжден владимирским крестом,
с пояснением, что если
он не получит столь желаемой
им награды, то это может отвратить как
его, так и других лиц от дальнейших пожертвований; но когда правительство явит от себя столь щедрую милость, то приношения на этот предмет потекут к
нему со всех концов России.
Когда же до Савелья дошел слух, что жена
его убежала
с барином,
он вдруг вознегодовал и дал себе слово разыскать жену…
Вы когда-то говорили мне, что для меня способны пожертвовать многим, — Вы не лгали это, — я верил Вам, и если, не скрою того, не вполне отвечал Вашему чувству, то потому, что мы слишком родственные натуры, слишком похожи один на другого, — нам нечем дополнять друг друга; но теперь все это изменилось; мы, кажется, можем остаться друзьями, и я хочу подать Вам первый руку: я слышал, что Вы находитесь в близких, сердечных отношениях
с Тулузовым; нисколько не укоряю Вас в этом и даже не считаю вправе себя это делать, а только советую Вам опасаться этого
господина; я не думаю, чтобы
он был искренен
с Вами: я сам испытал
его дружбу и недружбу и знаю, что первая гораздо слабее последней.
— Почтеннейший
господин Урбанович, — заговорил Аггей Никитич, — вы мне сказали такое радостное известие, что я не знаю, как вас и благодарить!.. Я тоже, если не смею себя считать другом Егора Егорыча, то прямо говорю, что
он мой благодетель!.. И я, по случаю вашей просьбы, вот что-с могу сделать… Только позвольте мне посоветоваться прежде
с женой!..
— Да-с, да, — произнес тихо и протяжно доктор, — как бы я тогда съездил к
господину Ченцову и сблизил бы
его с дядей, так, может, этого и не случилось бы!
Почтмейстер и почтосодержатель переглянулись между собой после того и, кажется, одновременно подумали, что
господин губернский почтмейстер, должно быть, был сильно выпивши, что отчасти подтверждалось и тем, что Аггей Никитич был красен в лице, как вареный рак; но, как бы ни было,
они раскланялись
с ним и ушли.
Смотритель ушел от
него тоже, кажется,
с уверенностью, что
господин губернский почтмейстер был маленько в загуле и что это теперь у
него голова болит.
«Я, Сусанна Николаевна Марфина, обещаюсь и клянусь перед всемогущим строителем вселенной и перед собранными здесь членами сей достопочтенной ложи в том, что я
с ненарушимою верностью буду употреблять все мои способности и усердие для пользы, благоденствия и процветания оной, наблюдать за исполнением законов, порядком и правильностью работ и согласием членов сей ложи между собою, одушевляясь искреннейшею к
ним любовью. Да поможет мне в сем
господь бог и
его милосердие. Аминь!»
Сколь понимаю я, не по человеческим каким-либо соображениям, а по божьему внушению
он так обеспокоился, когда я
ему рассказал, что
господин Ченцов разошелся
с женой, и твердо убежден, что Егор Егорыч по живому предчувствию уже предугадывал, что из того может проистечь, и пусть то же предчувствие скажет
ему и ныне, в силу какой правды совершилось и самое столь печальное для всех событие.
— Это я знаю хорошо-с, — ответил
ему Тулузов, — но вы извольте принять в расчет, что я вношу эту сумму исключительно на учреждение дворянского пансиона. Надеюсь, что
господа дворяне поймут, для чьей пользы я это делаю, и оценят мой поступок.
— Поехать бы я вас просил, — сказал на это Тулузов, — завтра, часов в одиннадцать утра, когда
господин предводитель только еще просыпается и пьет чай; вы
с ним предварительно переговорите, передадите
ему, как сами смотрите на мое предложение, а часов в двенадцать и я явлюсь к
нему!
Перед тем, как мне ехать на ревизию, Миропе Дмитриевне угодно было (при этом Аггей Никитич потер у себя под глоткой, как бы затем, чтобы утишить схвативший
его горло спазм)… угодно было, — повторил
он, — поручить всем ямщикам, всем почтальонам, чтобы
они в каждой почтовой конторе говорили, что это еду я, мое высокоблагородие, начальник
их, и чтобы
господа почтмейстеры чувствовали это и понимали, так как я желаю
с них хапнуть!..
— Шумилов, сведи
господина доктора в канцелярию и скажи письмоводителю, чтобы
он выдал
ему все, о чем
он просит! — Затем, расцеловавшись
с Сверстовым и порядком обслюнявив
его при этом, уехал.
— И
с этим я согласен, но что ж прикажете делать, когда не убеждаются? — произнес, пожимая плечами, губернский предводитель. — Я вчера в клубе до трех часов спорил, и это, как потом я узнал, делается по влиянию вот этого
господина! — заключил
он, показывая глазами на проходившего невдалеке Марфина.
— А я вдобавок к падению
господина Тулузова покажу вам еще один документик, который я отыскал. — И доктор показал Егору Егорычу гимназическую копию
с билета Тулузова. — Помните ли вы, — продолжал
он, пока Егор Егорыч читал билет, — что я вам, только что еще тогда приехав в Кузьмищево, рассказывал, что у нас там, в этой дичи, убит был мальчик, которого имя, отчество и фамилию, как теперь оказывается, носит претендент на должность попечителя детей и юношей!
— Биток
с картофелем а la Пушкин! — говорил Лябьев, проходя в бильярдную, где стоявший высокий
господин поклонился
ему и произнес почтительным тоном...
Лябьев
с трудом узнал столь дружественно заговорившего
с ним господина и ответил довольно сухо...