Неточные совпадения
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки,
вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все,
что было делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие по другую сторону озера луга, — на которых,
говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
— Все
говорят, мой милый Февей-царевич,
что мы с тобой лежебоки; давай-ка, не будем сегодня лежать после обеда, и поедем рыбу ловить… Угодно
вам, полковник, с нами? — обратился он к Михайлу Поликарпычу.
— Мамаша ваша мне
говорила,
что вы вот и позайметесь с Пашей.
С новым товарищем своим он все как-то мало сближался, потому
что тот целые дни был каким-нибудь своим делом занят и вообще очень холодно относился к Паше, так
что они даже
говорили друг другу «
вы».
—
Что вам туда ходить! Я сейчас сбегаю и проведаю.
Говорят, украл что-то такое, — отозвался Симонов и действительно ушел.
—
Что за глупости
вы говорите! — сказал Павел Разумову.
— А вот, кстати, — начал Павел, — мне давно
вас хотелось опросить: скажите,
что значил, в первый день нашего знакомства, этот разговор ваш с Мари о том,
что пишут ли ей из Коломны, и потом она сама
вам что-то такое
говорила в саду,
что если случится это — хорошо, а не случится — тоже хорошо.
— Я
вам опять повторяю, — начал он голосом, которым явно хотел показать,
что ему скучно даже
говорить об этом, —
что денег ваших мне нисколько не нужно: оставайтесь с ними и будьте совершенно покойны!
— Так
что же
вы говорите, я после этого уж и не понимаю! А знаете ли
вы то,
что в Демидовском студенты имеют единственное развлечение для себя — ходить в Семеновский трактир и пить там? Большая разница Москва-с, где — превосходный театр, разнообразное общество, множество библиотек, так
что, помимо ученья, самая жизнь будет развивать меня, а потому стеснять
вам в этом случае волю мою и лишать меня, может быть, счастья всей моей будущей жизни — безбожно и жестоко с вашей стороны!
— Ну так вот
что, мой батюшка, господа мои милые, доложу
вам, — начала старуха пунктуально, — раз мы, так уж сказать, извините, поехали с Макаром Григорьичем чай пить. «Вот,
говорит, тут лекарев учат, мертвых режут и им показывают!» Я, согрешила грешная, перекрестилась и отплюнулась. «Экое место!» — думаю; так, так сказать, оно оченно близко около нас, — иной раз ночью лежишь, и мнится: «Ну как мертвые-то скочут и к нам в переулок прибегут!»
— Ужасная! — отвечал Абреев. — Он жил с madame Сомо. Та бросила его, бежала за границу и оставила триста тысяч векселей за его поручительством… Полковой командир два года спасал его, но последнее время скверно вышло: государь узнал и велел его исключить из службы… Теперь его, значит, прямо в тюрьму посадят… Эти женщины, я
вам говорю, хуже змей жалят!.. Хоть и
говорят,
что денежные раны не смертельны, но благодарю покорно!..
— А я и не слыхал, о
чем вы и
говорили, — отвечал тот плутовато.
— Очень жаль,
что вы не понимаете, — начал он несколько глухим голосом, — а я
говорю, кажется, не очень мудреные вещи и, по-моему, весьма понятные!
—
Что ж
вам за дело до людей!.. — воскликнул он сколь возможно более убедительным тоном. — Ну и пусть себе судят, как хотят! — А
что, Мари, скажите, знает эту грустную вашу повесть? — прибавил он: ему давно уже хотелось
поговорить о своем сокровище Мари.
— Да нашу Марью Николаевну и
вас — вот
что!.. — договорилась наконец Анна Гавриловна до истинной причины, так ее вооружившей против Фатеевой. — Муж ее как-то стал попрекать: «Ты бы,
говорит, хоть с приятельницы своей, Марьи Николаевны, брала пример — как себя держать», а она ему вдруг
говорит: «
Что ж,
говорит, Мари выходит за одного замуж, а сама с гимназистом Вихровым перемигивается!»
— Некто Салов — студент; он
говорит,
что земляк ваш, и просил меня прислать ему сказать, когда
вы придете.
— И он-с мне между прочим
говорил,
что вы великий актер, — продолжал Салов. В голосе его как бы слышалась легкая насмешка.
— Да как же
вы не знаете, Неведомов!.. Это наконец нечестно: когда
вас мыслью, как вилами, прижмут к стене,
вы говорите,
что не знаете, — горячился Салов.
— К
чему вы мне все это
говорите! — перебил его уже с некоторою досадой Неведомов. —
Вы очень хорошо знаете,
что ни вашему уму, ни уму Вольтера и Конта, ни моему собственному даже уму не уничтожить во мне тех верований и образов, которые дала мне моя религия и создало воображение моего народа.
— У меня написана басня-с, — продолжал он, исключительно уже обращаясь к нему, —
что одного лацароне [Лацароне (итальян.) — нищий, босяк.] подкупили в Риме англичанина убить; он раз встречает его ночью в глухом переулке и
говорит ему: «Послушай, я взял деньги, чтобы тебя убить, но завтра день святого Амвросия, а патер наш мне на исповеди строго запретил людей под праздник резать, а потому будь так добр, зарежься сам, а ножик у меня вострый, не намает уж никак!..» Ну, как
вы думаете — наш мужик русский побоялся ли бы патера, или нет?..
— Да
что такое этот ваш юмор — скажите
вы мне, бога ради! — снова закричал он. — Но фраз мне не смейте
говорить! Скажите прямо,
что вы этим называете?
— Оттого,
что я здесь слыву богоотступником. Уверяю
вас! — отнесся Александр Иванович к Павлу. — Когда я с Кавказа приехал к одной моей тетке, она вдруг мне
говорит: — «Саша, перекрестись, пожалуйста, при мне!» Я перекрестился. — «Ах,
говорит, слава богу, как я рада, а мне
говорили,
что ты и перекреститься совсем не можешь, потому
что продал черту душу!»
— Ну, полноте, зачем я
вам?.. — возразил Павел (он чувствовал,
что от переживаемого счастия начинает
говорить совершенно какие-то глупости). — Зачем я
вам?.. Я человек заезжий, а
вам нужно кого-нибудь поближе к
вам, с кем бы
вы могли
говорить о чувствах.
—
Что же,
вы не скучаете о Салове? —
говорил он ей с участием.
— А
что, скажите, — начал он, — какого
вы мнения о Жорж Занд? Мне никогда не случалось с
вами говорить о ней.
— Нет, этого не следует, — продолжал Неведомов своим спокойным тоном, —
вы сами мне как-то
говорили,
что физиологи почти законом признают,
что если женщина меняет свои привязанности, то первей всего она лишается одного из величайших и драгоценнейших даров неба — это способности деторождения! Тут уж сама природа как будто бы наказывает ее.
—
Вы уже потому не должны туда ехать, — продолжала она, —
что там, как
вы сами мне
говорили, меня ужасно бранят.
—
Что такое скрыла, поплатилась? Ничего я
вас не понимаю; комнату ей,
говорят вам, дайте скорее!
«Матушка барышня, —
говорит она мне потихоньку, —
что вы тут живете: наш барин на другой хочет жениться; у него ужо вечером в гостях будет невеста с матерью, чтоб посмотреть, как он живет».
— Слушаю-с! — воскликнул Салов, обертываясь к нему лицом. —
Вы, я слышал, mon cher, бабеночкой тоже завелись и только,
говорят, и делаете,
что занимаете ее… а?
— Как я рад с
вами, Плавин, встретиться! —
говорил Павел, но не совсем искренно, потому
что, взглянув на одну наружность Плавина, он уже понял, какая бездна существует между ним и его бывшим приятелем.
— Я, приехав в Москву, нарочно зашел в университет, чтобы узнать ваш адрес… Как не стыдно,
что вы во все время нашей разлуки — хоть бы строчку написали, —
говорил Плавин, видимо желая придать своему голосу как можно более дружественный тон.
—
Что делать-то, Вихров?.. Бедные на мне не женятся, потому
что я сама бедна. Главное, вот
что —
вы ведь знаете мою историю. Каролина
говорит, чтобы я называлась вдовой; но ведь он по бумагам моим увидит,
что я замужем не была; а потому я и сказала, чтобы сваха рассказала ему все: зачем же его обманывать!
—
Чем же она
вам может помешать?..
Вы, однако, надеюсь, будете играть? —
говорил Павел. Его по преимуществу беспокоило то, чтобы как-нибудь не расстроился театр.
— «О, вижу ясно,
что у тебя в гостях была царица Маб!» — все тут же единогласно согласились,
что они такого Меркуцио не видывали и не увидят никогда. Грустный Неведомов читал Лоренцо грустно, но с большим толком, и все поднимал глаза к небу. Замин, взявший на себя роль Капулетти,
говорил каким-то гортанным старческим голосом: «Привет
вам, дорогие гости!» — и больше походил на мужицкого старосту,
чем на итальянского патриция.
— Из каких же?.. Сердитый и злой… у!.. Гадкий
вы, после того! А
что, скажите, Неведомов
говорил с
вами?
—
Что пустяки какие, — умрете, да в дугу кто-то начнет гнуть. Все
вы вздор какой-то
говорите. Позовите лучше Кирьяна к себе и примите от него бумаги; я его нарочно привел с собой!
—
Что это
вы вздор этакой
говорите при этом дураке; он приедет, пожалуй, домой и всю вотчину вашу взбунтует… — начал Макар Григорьев.
«Бог с
вами, кто
вам сказал о каком-то неуважении к
вам!.. Верьте,
что я уважаю и люблю
вас по-прежнему.
Вы теперь исполняете святой долг в отношении человека, который, как
вы сами
говорили, все-таки сделал
вам много добра, и да подкрепит бог
вас на этот подвиг! Может быть, невдолге и увидимся».
— Вот как я скоро исполнил ваше желание, —
говорил Неведомов, садясь около него. —
Что вы такое в письме вашем писали об Анне Ивановне,
что она больна очень?
— Ну, это как-нибудь она уж сама его насильно приспособила к себе…
Вы, однако, не скажите ему как-нибудь того,
что я
вам говорил;
что, бог с ним! Я все-таки хочу оставаться с ним в приязненных отношениях.
— Ведь вот
что досадно! — воскликнул Вихров, вспыхнув в лице. —
Вы, Салов, гораздо больше
говорите про себя дурное,
чем делаете его, хоть и делаете оного достаточно.
— «Ну,
говорит, тебе нельзя, а ему можно!» — «Да,
говорю, ваше сиятельство, это один обман, и
вы вот
что,
говорю, один дом отдайте тому подрядчику, а другой мне; ему платите деньги, а я пока стану даром работать; и пусть через два года,
что его работа покажет, и
что моя, и тогда мне и заплатите, сколько совесть ваша велит
вам!» Понравилось это барину, подумал он немного…
— А черт его знает! — отвечал тот. — И вот тоже дворовая эта шаварда, — продолжал он, показывая головой в ту сторону, куда ушел Иван, — все завидует теперь,
что нам, мужикам, жизнь хороша, а им — нет. «
Вы,
говорит, живете как вольные, а мы — как каторжные». — «Да есть ли,
говорю, у
вас разум-то на воле жить: — ежели,
говорю, лошадь-то с рожденья своего взнуздана была, так, по-моему, ей взнузданной и околевать приходится».
— Ну,
что же
вы поделывали в Москве, — рассказывайте! —
говорила Фатеева, без церемонии, в присутствии Прыхиной, беря руку Павла в обе свои руки и крепко сжимая ее.
— Я к нему тогда вошла, — начала m-lle Прыхина, очень довольная, кажется, возможностью рассказать о своих деяниях, — и прямо ему
говорю: «Петр Ермолаевич,
что,
вы вашу жену намерены оставить без куска хлеба, за
что, почему, как?» — просто к горлу к нему приступила. Ну, ему, как видно, знаете, все уже в жизни надоело. «Эх,
говорит, давайте перо, я
вам подпишу!». Батюшка-священник уже заранее написал завещание; принесли ему, он и подмахнул все состояние Клеопаше.
Только этот самый барин… отчаянный этакой был, кутила, насмешник,
говорит священнику: «
Вы, батюшка,
говорит, крестьян моих не забижайте много, а не то я сам с
вами шутку сшучу!» — «Да где я их обижаю, да
чем их обижаю!» — оправдывается, знаете, священник, а промеж тем в приходе действует по-прежнему.
«Да правда ли,
говорит, сударь… — называет там его по имени, —
что вы его не убили, а сам он убился?» — «Да,
говорит, друг любезный, потяну ли я тебя в этакую уголовщину; только и всего,
говорит,
что боюсь прижимки от полиции; но, чтобы тоже,
говорит, у
вас и в селе-то между причетниками большой болтовни не было, я,
говорит, велю к тебе в дом принести покойника, а ты,
говорит, поутру его вынесешь в церковь пораньше, отслужишь обедню и похоронишь!» Понравилось это мнение священнику: деньгами-то с дьячками ему не хотелось, знаете, делиться.
Все будут меня обвинять,
что я тебе развратничать позволяю, а лучше,
говорит, после, как ты уедешь, я вышлю ее!» Ну, и он тоже, как
вы знаете, скромный, скрытный, осторожный барин, — согласился с ней, уехал…
Что вам угодно, чтобы я дело повел и в острог
вас посадил, или,
говорит, дадитесь, чтобы я высек
вас, и расписку мне дадите,
что претензии на то изъявлять не будете».