Неточные совпадения
— Теперь
по границе владения ставят столбы и, вместо которого-нибудь из них, берут и уставляют астролябию, и начинают
смотреть вот в щелку этого подвижного диаметра, поворачивая его до тех пор, пока волосок его не совпадает с ближайшим столбом; точно так же поворачивают другой диаметр к другому ближайшему столбу и какое пространство между ими —
смотри вот: 160 градусов, и записывают это, — это значит величина этого угла, — понял?
— И я тоже рад, — подхватил Павел;
по вряд ли был этому рад, потому что сейчас же пошел
посмотреть, что такое с Ванькой.
Мари была далеко не красавица, но необыкновенно миловидна: ум и нравственная прелесть Еспера Иваныча ясно проглядывали в выражении ее молодого лица, одушевленного еще сверх того и образованием, которое, чтобы угодить своему другу, так старалась ей дать княгиня; m-me Фатеева, сидевшая,
по обыкновению, тут же, глубоко-глубоко спрятавшись в кресло, часто и подолгу
смотрела на Павла, как он вертелся и финтил перед совершенно спокойно державшею себя Мари.
Павел ничего не видел, что Мари обращалась с ним как с очень еще молодым мальчиком, что m-me Фатеева
смотрела на него с каким-то грустным участием и,
по преимуществу, в те минуты, когда он бывал совершенно счастлив и доволен Мари.
Две красивые барышни тоже кланяются в землю и хоть изредка, но все-таки взглядывают на Павла; но он по-прежнему не отвечает им и
смотрит то на образа, то в окно.
Павел, со своими душевными страданиями, проезжая
по Газетному переулку, наполненному магазинами, и даже
по знаменитой Тверской, ничего почти этого не видел, и, только уже выехав на Малую Дмитровку, он с некоторым вниманием стал
смотреть на дома, чтобы отыскать между ними дом княгини Весневой, в котором жил Еспер Иваныч; случай ему, в этом отношении, скоро помог.
Прежнее эстетическое чувство заменилось теперь в Еспере Иваныче любовью к изящным игрушкам; кроме собаки, у него еще была картина с музыкой, где и танцевали, и пилили, и на скрипке играли; и на все это он
смотрел иногда
по целым часам неотстанно.
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного полковника в это время так разболелись ноги, что он и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть на воздухе,
по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и
посматривал на поля. Павел,
по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие глаза и
посмотрев вдаль, произнес...
У Павла, как всегда это с ним случалось во всех его увлечениях, мгновенно вспыхнувшая в нем любовь к Фатеевой изгладила все другие чувствования; он безучастно стал
смотреть на горесть отца от предстоящей с ним разлуки… У него одна только была мысль, чтобы как-нибудь поскорее прошли эти несносные два-три дня — и скорее ехать в Перцово (усадьбу Фатеевой). Он
по нескольку раз в день призывал к себе кучера Петра и расспрашивал его, знает ли он дорогу в эту усадьбу.
— Нет, и вы в глубине души вашей так же
смотрите, — возразил ему Неведомов. — Скажите мне
по совести: неужели вам не было бы тяжело и мучительно видеть супругу, сестру, мать, словом, всех близких вам женщин — нецеломудренными? Я убежден, что вы с гораздо большею снисходительностью простили бы им, что они дурны собой, недалеки умом, необразованны. Шекспир прекрасно выразил в «Гамлете», что для человека одно из самых ужасных мучений — это подозревать, например, что мать небезупречна…
— «
Посмотрите, — продолжал он рассуждать сам с собой, — какая цивилизованная и приятная наружность, какое умное и образованное лицо, какая складная и недурная речь, а между тем все это не имеет под собою никакого содержания; наконец, она умна очень (Фатеева, в самом деле, была умная женщина), не суетна и не пуста
по характеру, и только невежественна до последней степени!..»
Я знала, что я лучше, красивее всех его возлюбленных, — и что же, за что это предпочтение; наконец, если хочет этого, то оставь уж меня совершенно, но он напротив, так что я не вытерпела наконец и сказала ему раз навсегда, что я буду женой его только
по одному виду и для света, а он на это только смеялся, и действительно, как видно,
смотрел на эти слова мои как на шутку; сколько в это время я перенесла унижения и страданий — и сказать не могу, и около же этого времени я в первый раз увидала Постена.
Вихров невольно засмотрелся на него: так он хорошо и отчетливо все делал… Живописец и сам, кажется, чувствовал удовольствие от своей работы: нарисует что-нибудь окончательно, отодвинется на спине
по лесам как можно подальше, сожмет кулак в трубку и
смотрит в него на то, что сделал; а потом, когда придет час обеда или завтрака, проворно-проворно слезет с лесов, сбегает в кухню пообедать и сейчас же опять прибежит и начнет работать.
— Тоже жадный, — продолжал Добров, — бывало, на ярмарчишку какую приедем, тотчас всех сотских, письмоводителя, рассыльных разошлет
по разным торговцам
смотреть — весы ладны ли да товар свеж ли, и все до той поры, пока не поклонятся ему; а поклонись тоже — не маленьким; другой, пожалуй, во весь торг и не выторгует того, так что многие торговцы и ездить совсем перестали на ярмарки в наш уезд.
Вихров ничего ей не сказал, а только
посмотрел на нее. Затем они пожали друг у друга руку и, даже не поцеловавшись на прощанье, разошлись
по своим комнатам. На другой день Клеопатра Петровна была с таким выражением в лице, что краше в гроб кладут, и все еще, по-видимому, надеялась, что Павел скажет ей что-нибудь в отраду; но он ничего не сказал и, не оставшись даже обедать, уехал домой.
Катишь почти знала, что она не хороша собой, но она полагала, что у нее бюст был очень хорош, и потому она любила на себя
смотреть во весь рост… перед этим трюмо теперь она сняла с себя все платье и, оставшись в одном только белье и корсете, стала примеривать себе на голову цветы, и при этом так и этак поводила головой, делала глазки, улыбалась, зачем-то поднимала руками грудь свою вверх; затем вдруг вытянулась, как солдат, и, ударив себя
по лядвее рукою, начала маршировать перед зеркалом и даже приговаривала при этом: «Раз, два, раз, два!» Вообще в ней были некоторые солдатские наклонности.
—
Смотрите, что выходит, — продолжал Вихров, —
по иностранным законам прокурор должен быть пристрастно строг, а адвокат должен быть пристрастно человечен, а следователь должен быть то и другое, да еще носить в себе убеждение присяжных, что виновно ли известное лицо или нет, и сообразно с этим подбирать все факты.
Дама сердца у губернатора очень любила всякие удовольствия, и
по преимуществу любила она составлять благородные спектакли — не для того, чтобы играть что-нибудь на этих спектаклях или этак, как любили другие дамы, поболтать на репетициях о чем-нибудь, совсем не касающемся театра, но она любила только наряжаться для театра в костюмы театральные и, может быть, делала это даже не без цели, потому что в разнообразных костюмах она как будто бы еще сильней производила впечатление на своего сурового обожателя: он
смотрел на нее, как-то более обыкновенного выпуча глаза, через очки, негромко хохотал и слегка подрягивал ногами.
В том месте, где муж героини едет в деревню к своей любовнице, и даже описывается самое свидание это, — Виссарион
посмотрел на сестру, а потом — на брата; та немножко сконфузилась при этом, а
по лицу прокурора трудно было догадаться, что он думал.
Вихров — тоже сначала принявшийся
смотреть, как могила все более и более углублялась — при первом ударе заступа у одного из мужиков во что-то твердое,
по невольному чувству отвращения, отвернулся и более уж не
смотрел, а слышал только, как корявый мужик, усерднее всех работавший и спустившийся в самую даже могилу, кричал оттуда...
— Есть недурные! — шутил Вихров и, чтобы хоть немножко очистить свою совесть перед Захаревскими, сел и написал им, брату и сестре вместе, коротенькую записку: «Я, все время занятый разными хлопотами, не успел побывать у вас и хотел непременно исполнить это сегодня; но сегодня, как нарочно, посылают меня
по одному экстренному и секретному делу — так что и зайти к вам не могу, потому что за мной, как страж какой-нибудь,
смотрит мой товарищ, с которым я еду».
— Сколько раз!.. Прямо им объяснял: «
Смотрите, говорю, — нет ни единого царя, ни единого дворянина
по вашему толку; ни един иностранец, переходя в православие, не принял раскола вашего. Неужели же все они глупее вас!»
Он был средних лет, с несколько лукавою и заискивающею физиономиею, и отличался, говорят, тем, что
по какой бы цене ни играл и сколько бы ни проигрывал — никогда не менялся в лице, но в настоящее время он, видимо, был чем-то озабочен и беспрестанно подходил то к тому, то к другому окну и
смотрел на видневшуюся из них дорогу, как бы ожидая кого-то.
Отпустив затем разбойников и Лизавету, Вихров подошел к окну и невольно начал
смотреть, как конвойные, с ружьями под приклад, повели их
по площади, наполненной
по случаю базара народом. Лизавета шла весело и даже как бы несколько гордо. Атаман был задумчив и только
по временам поворачивал то туда, то сюда голову свою к народу. Сарапка шел, потупившись, и ни на кого не
смотрел.
Сотский пошел около Вихрова — по-прежнему без шапки. Он заметно его притрухивал. Вихров
посмотрел на него и вздумал этим настроением его воспользоваться.
— Вы чародейка, чародейка! — говорил губернатор,
смотря на нее,
по обыкновению, своим страстным взглядом.
По целым вечерам Вихров, полулежа в зале на канапе, слушал игру Мари и
смотрел на нее.
Точно
по огню для Вихрова пробежали эти два-три месяца, которые он провел потом в Воздвиженском с Мари: он с восторгом
смотрел на нее, когда они поутру сходились чай пить; с восторгом видел, как она, точно настоящая хозяйка, за обедом разливала горячее; с восторгом и подолгу взглядывал на нее, играя с ней
по вечерам в карты.
— Мне не от чего лечиться, — отвечала Юлия Ардальоновна, поняв, по-видимому, соль его вопроса, — я еду так, надоело уж все
смотреть на русскую гадость и мерзость.