Неточные совпадения
— Только что, — продолжала та, не обращая даже внимания на слова
барина и
как бы более всего предаваясь собственному горю, — у мосту-то к Раменью повернула за кустик, гляжу, а она и лежит тут. Весь бочок распорот, должно быть, гоны двои она тащила его на себе — земля-то взрыта!
Но вряд ли все эти стоны и рыдания ее не были устроены нарочно, только для одного
барина; потому что, когда Павел нагнал ее и сказал ей: «Ты скажи же мне,
как егерь-то придет!» — «Слушаю, батюшка, слушаю», — отвечала она ему совершенно покойно.
— Миленький,
как вырос, — обратилась Анна Гавриловна к Павлу и поцеловала его в голову: — вверх пожалуйте; туда
барин приказал просить! — прибавила она.
Ну,
как попадет не туда — выйдет какой-нибудь
барин; и зубы ему начистит!
— Мне жид-с один советовал, — продолжал полковник, — «никогда,
барин, не покупайте старого платья ни у попа, ни у мужика; оно у них все сопрело; а покупайте у господского человека:
господин сошьет ему новый кафтан;
как задел за гвоздь, не попятится уж назад, а так и раздерет до подола. «Э,
барин новый сошьет!» Свежехонько еще, а уж носить нельзя!»
Павел начал петь свои арии с чувством, но заметно уклоняясь от всяких законов музыки, так что Видостан неоднократно ему кричал: «Постойте,
барин, постойте — куда ушли?» Маленький Шишмарев,
как канареечка, сразу же и очень мило пропел все, что ему следовало.
В день представления Ванька, по приказанию
господ, должен был то сбегать закупить свеч для освещения, то сцену вымести, то расставить стулья в зале; но всем этим действиям он придавал такой вид, что
как будто бы делал это по собственному соображению.
— А что, скажи ты мне, пан Прудиус, — начал он, обращаясь к Павлу, — зачем у нас
господин директор гимназии нашей существует? Может быть, затем, чтобы руководить учителями, сообщать нам методы,
как вас надо учить, — видал ты это?
— Вы
как думаете,
господа?
— Нет-с! — отвечал Ванька решительно, хотя, перед тем
как переехать Павлу к Крестовникову, к нему собрались все семиклассники и перепились до неистовства; и даже сам Ванька, проводив
господ, в сенях шлепнулся и проспал там всю ночь. — Наш
барин, — продолжал он, — все более в книжку читал… Что ни есть и я, Михайло Поликарпыч, так грамоте теперь умею; в
какую только должность прикажете, пойду!
— Да с Симоновым-с, — отвечал Ванька, не найдя ни на кого удобнее своротить,
как на врага своего, — с ним барин-с все разговаривал: «В Ярославль, говорит, я не хочу, а в Москву!»
Жена богатого и старинного подрядчика-обручника, постоянно проживавшего в Москве, она, чтобы ей самой было от
господ хорошо и чтобы не требовали ее ни на
какую барскую работу, давным-давно убедила мужа платить почти тройной оброк; советовала ему то поправить иконостас в храме божием, то сделать серебряные главы на церковь, чтобы таким образом,
как жене украшателя храма божия, пользоваться почетом в приходе.
— Ну так вот что, мой батюшка,
господа мои милые, доложу вам, — начала старуха пунктуально, — раз мы, так уж сказать, извините, поехали с Макаром Григорьичем чай пить. «Вот, говорит, тут лекарев учат, мертвых режут и им показывают!» Я, согрешила грешная, перекрестилась и отплюнулась. «Экое место!» — думаю; так, так сказать, оно оченно близко около нас, — иной раз ночью лежишь, и мнится: «Ну
как мертвые-то скочут и к нам в переулок прибегут!»
—
Господин Сперанский,
как, может быть, небезызвестно вам, первый возымел мысль о сем училище, с тем намерением, чтобы
господа семинаристы, по окончании своего курса наук в академии, поступали в оное для изучения юриспруденции и, так
как они и без того уже имели ученую степень, а также и число лет достаточное, то чтобы сообразно с сим и получали высший чин — 9-го класса; но богатые аристократы и дворянство наше позарились на сие и захватили себе…
— Ну, и смотри,
как хочешь, кто тебе мешает!.. Кланяйся
господам директорам и инспекторам, которые выгнали было тебя из гимназии; они все ведь из подмосковского племени.
— А
как вам понравился этот
господин?.. — спросила, наконец, она.
Невдалеке от зеркала была прибита лубочная картина: «Русский мороз и немец», изображающая уродливейшего
господина во фраке и с огромнейшим носом, и на него русский мужик в полушубке замахивался дубиной, а внизу было подписано: «Немец, береги свой нос, идет русский мороз!» Все сие помещение принадлежало Макару Григорьеву Синькину, московскому оброчному подрядчику, к которому,
как мы знаем, Михаил Поликарпыч препроводил своего сына…
— Нет, не бывал!.. В Новоселках, когда он жил у себя в деревне, захаживал к нему; сколько раз ему отседова книг, по его приказанью, высылал!..
Барин важный!.. Только вот, поди ты: весь век с ключницей своей, словно с женой
какой, прожил.
— Не знаю, — отвечал Макар Григорьев,
как бы нехотя. — Конечно, что нам судить
господ не приходится, только то, что у меня с самых первых пор,
как мы под власть его попали, все что-то неладно с ним пошло, да и до сей поры, пожалуй, так идет.
—
Как кто? Этакого слабого человека целую неделю поймя поили, а потом стали дразнить.
Господин Постен в глазах при нем почесть что в губы поцеловал Клеопатру Петровну… его и взорвало; он и кинулся с ножом, а тут набрали какой-то сволочи чиновничишков, связали его и стали пужать, что в острог его посадят; за неволю дал вексель, чтобы откупиться только… Так разве благородные
господа делают?
—
Какое дело делать! — повторил Макар Григорьев. — А вот я тебя сейчас рылом ткну: что,
барина платье надо было убрать, али нет?
Он,
как проснулся, немедля же ушел в трактир чай пить и объявил своему Огурцову, что он целый день домой не придет: ему тоже,
как видно, сильно было не по нутру присутствие
барина в его квартире.
— Я больше перелагаю-с, — подхватил Салов, — и для первого знакомства, извольте, я скажу вам одно мое новое стихотворение.
Господин Пушкин,
как, может быть, вам небезызвестно, написал стихотворение «Ангел»: «В дверях Эдема ангел нежный» и проч. Я на сию же тему изъяснился так… — И затем Салов зачитал нараспев...
— Барин-то добрый, надо быть, и умный, а поди
как прокуратит, — говорил он все-таки с удивлением.
Кроме того, Замин представил нищую старуху и лающую на нее собаку, а Петин передразнил Санковскую [Санковская Екатерина Александровна (1816—1872) — прима-балерина московского балета.] и особенно живо представил,
как она выражает ужас, и сделал это так,
как будто бы этот ужас внушал ему черноватый
господин: подлетит к нему, ужаснется, закроет лицо руками и убежит от него, так что тот даже обиделся и, выйдя в коридор, весь вечер до самого ужина сидел там и курил.
Черноватый
господин, в свою очередь, сделал вид, что
как будто бы все это ему очень нравилось, и хохотал от души.
— Так
как вы, Иван, сберегли
барина и привезли его мне жива и невредима, то вот вам за это двадцать пять рублей награды!..
Словом, он знал их больше по отношению к барям,
как полковник о них натолковал ему; но тут он начал понимать, что это были тоже люди, имеющие свои собственные желания, чувствования, наконец, права. Мужик Иван Алексеев, например, по одной благородной наружности своей и по складу умной речи, был, конечно, лучше половины
бар, а между тем полковник разругал его и дураком, и мошенником — за то, что тот не очень глубоко вбил стожар и сметанный около этого стожара стог свернулся набок.
— Нет, — отвечал синий
господин,
как бы несколько сконфуженный этим вопросом, — я нанят у них при стане.
— Что же я,
господа, вас не угощаю!.. — воскликнул вдруг Александр Иванович,
как бы вспомнив, наконец, что сам он, по крайней мере, раз девять уж прикладывался к водке, а гостям ни разу еще не предложил.
— Вот это и я всегда говорю! — подхватил вдруг полковник, желавший на что бы нибудь свести разговор с театра или с этого благованья,
как называл он сие не любимое им искусство. — Александра Ивановича хоть в серый армяк наряди, а все будет видно, что
барин!
«Так, значит, сегодня вечером только и много завтра утром можно будет пробыть у ней!» — подумал Павел и с грустью склонил голову. Встретиться с самим
господином Фатеевым он
как бы даже побаивался немного.
«Матушка барышня, — говорит она мне потихоньку, — что вы тут живете: наш
барин на другой хочет жениться; у него ужо вечером в гостях будет невеста с матерью, чтоб посмотреть,
как он живет».
Вечером он садился составлять лекции или читал что-нибудь. Клеопатра Петровна помещалась против него и по целым часам не спускала с него глаз. Такого рода жизнь
барина и Ивану,
как кажется, нравилась; и он, с своей стороны, тоже продолжал строить куры горничной Фатеевой и в этом случае нисколько даже не стеснялся; он громко на все комнаты шутил с нею, толкал ее… Павел однажды, застав его в этих упражнениях, сказал ему...
Я же
господину Фатееву изъяснил так: что сын мой,
как следует всякому благородному офицеру, не преминул бы вам дать за то удовлетворение на оружие; но так
как супруга ваша бежала уже к нему не первому, то вам сталее спрашивать с нее, чем с него, — и он, вероятно, сам не преминет немедленно выпроводить ее из Москвы к вам на должное распоряжение, что и приказываю тебе сим письмом немедленно исполнить, а таких чернобрысых и сухопарых кошек,
как она, я полагаю, найти в Москве можно».
— Нет-с, хуже потому что те сразу выдают себя, что они пошляки; а эти
господа сохраняют вид, что
как будто бы что-то в себе и таят, тогда
как внутри у них ничего нет.
— Представь, пожалуйста,
как различные
господа входят в церковь и начинают молиться. Да чтоб побольше франтов было!
— Это входят в церковь разные
господа, — начал Петин и сначала представил,
как входит молодой офицер, подходит к самым местным иконам и перед каждой из них перекрестится, поклонится и сделает ножкой,
как будто бы расшаркивается перед ротным командиром. Потом у него вошел ломаный франт, ломался-ломался, смотрел в церкви в лорнет… И, наконец, входит молодой чиновник во фраке; он молится очень прилично, ничего особенного из себя не делает и только все что-то слегка дотрагивается до груди, близ галстука.
— Что плакать-то уж очень больно, — начал он, — старик умер — не то что намаявшись и нахвораючись!.. Вон
как другие
господа мозгнут, мозгнут, ажно прислуге-то всей надоедят, а его сразу покончило; хорошо, что еще за неделю только перед тем исповедался и причастился; все-таки маленько помер очищенный.
Кирьян вошел. Это уж был теперь совсем седой старик. Он подошел прямо к руке
барина, и,
как тот ни сопротивлялся, Кирьян притянул к себе руку его и поцеловал ее.
—
Как не вздор!.. И на волю-то вас отпущу, и Кирюшка какой-нибудь — друг мой, а я уж и батькой вторым стал; разве
барину следует так говорить; мы ведь не дорого возьмем и рыло, пожалуй, после того очень поднимем.
— Удивительное дело —
какие нынче
господа стали, — проговорил он, продолжая усмехаться.
Вихров глядел на него с некоторым недоумением: он тут только заметил, что его превосходительство был сильно простоват; затем он посмотрел и на Мари. Та старательно намазывала масло на хлеб, хотя этого хлеба никому и не нужно было. Эйсмонд,
как все замечали, гораздо казался умнее, когда был полковником, но
как произвели его в генералы, так и поглупел… Это, впрочем, тогда было почти общим явлением: развязнее, что ли, эти
господа становились в этих чинах и больше высказывались…
— А вот этот
господин, — продолжал Салов, показывая на проходящего молодого человека в перчатках и во фраке, но не совсем складного станом, — он вон и выбрит, и подчищен, а такой же скотина,
как и батька; это вот он из Замоскворечья сюда в собрание приехал и танцует, пожалуй, а
как перевалился за Москву-реку, опять все свое пошло в погребок, — давай ему мадеры, чтобы зубы ломило, — и если тут в погребе сидит поп или дьякон: — «Ну, ты, говорит, батюшка, прочти Апостола,
как Мочалов, одним голосам!»
—
Господа, пожалуйста,
как вам будет скучно, вы скажите мне сейчас же.
Вот его, попервоначалу, в десятники произведут, вышлют там к какому-нибудь
барину или купцу на работу, он и начнет к давальцам подделываться: материалу ли там
какого купить им надо, — сбегает; неряженную ли работу
какую им желается сделать, — он сейчас велит ребятам потихоньку от хозяина исполнить ее.
Дедушка ваш… форсун он этакий был
барин, рассердился наконец на это, призывает его к себе: «На вот, говорит, тебе, братец, и сыновьям твоим вольную; просьба моя одна к тебе, — не приходи ты больше ко мне назад!» Старик и сыновья ликуют; переехали сейчас в город и заместо того, чтобы за дело
какое приняться, — да, пожалуй, и не умеют никакого дела, — и начали они пить, а сыновья-то, сверх того, начали батьку бить: давай им денег! — думали, что деньги у него есть.
Извините меня,
господа, — продолжал старик, уже обращаясь к прочим гостям, —
барин мой изволил раз сказать, что он меня за отца аки бы почитает; конечно, я, может, и не стою того, но так,
как по чувствам моим сужу, не менее им добра желаю,
как бы и папенька ихний.
Я так понимаю, что
господа теперь для нас все равно, что родители: что хорошо мы сделали, им долженствует похвалить нас, худо — наказать; вот этого-то мы, пожалуй, с нашим
барином и не сумеем сделать, а промеж тем вы за всех нас отвечать богу будете,
как пастырь — за овец своих: ежели
какая овца отшатнется в сторону, ее плетью по боку надо хорошенько…
Ванька вспомнил, что в лесу этом да и вообще в их стороне волков много, и страшно струсил при этой мысли: сначала он все Богородицу читал, а потом стал гагайкать на весь лес, да
как будто бы человек десять кричали, и в то же время что есть духу гнал лошадь, и таким точно способом доехал до самой усадьбы; но тут сообразил, что Петр, пожалуй, увидит, что лошадь очень потна, — сам сейчас разложил ее и, поставив в конюшню, пошел к
барину.