Неточные совпадения
Но вряд ли все эти стоны и рыдания ее не
были устроены нарочно, только для одного барина; потому что, когда Павел нагнал ее и сказал ей: «Ты скажи же мне, как егерь-то придет!» — «
Слушаю, батюшка,
слушаю», — отвечала она ему совершенно покойно.
— Сейчас! — отвечала та торопливо, и действительно в одно мгновение все прибрала; затем сама возвратилась в гостиную и села: ее тоже, кажется, интересовало
послушать, что
будет говорить Александра Григорьевна.
— Слушаю-с, — отвечал он комическим тоном и как-то совершенно механически целуя ее руку, тогда как душа его
была полна рыданиями, а руку ее он желал бы съесть и проглотить!
В настоящую минуту он почти не
слушал его: у него, как гвоздь, сидела в голове мысль, что вот он находится в какой-нибудь версте или двух от Мари и через какие-нибудь полчаса мог бы ее видеть; и он решился ее видеть,
будь она там замужем или нет — все равно!
Анна Гавриловна опять немного покраснела; она очень хорошо поняла, что этот намек
был прямо на нее сказан. Еспер Иваныч начал уже
слушать этот разговор нахмурившись.
—
Послушайте, — начал Салов тоном явного сожаления, — я
буду с вами говорить о философии, а вы
будете мне приводить доказательства из катехизиса.
— У меня написана басня-с, — продолжал он, исключительно уже обращаясь к нему, — что одного лацароне [Лацароне (итальян.) — нищий, босяк.] подкупили в Риме англичанина убить; он раз встречает его ночью в глухом переулке и говорит ему: «
Послушай, я взял деньги, чтобы тебя убить, но завтра день святого Амвросия, а патер наш мне на исповеди строго запретил людей под праздник резать, а потому
будь так добр, зарежься сам, а ножик у меня вострый, не намает уж никак!..» Ну, как вы думаете — наш мужик русский побоялся ли бы патера, или нет?..
Священник
слушал его, потупив голову. Полковник тоже сидел, нахмурившись: он всегда терпеть не мог, когда Александр Иванович начинал говорить в этом тоне. «Вот за это-то бог и не дает ему счастия в жизни: генерал — а сидит в деревне и
пьет!» — думал он в настоящую минуту про себя.
Вечером они принялись за сие приятное чтение. Павел напряг все внимание, всю силу языка, чтобы произносить гекзаметр, и при всем том некоторые эпитеты не выговаривал и отплевывался даже при этом, говоря: «Фу ты, черт возьми!» Фатеева тоже, как ни внимательно старалась
слушать, что читал ей Павел, однако принуждена
была признаться...
—
Послушай, Макар Григорьев, я не могу от тебя этого принять, — начал Павел прерывающимся от волнения голосом. — Чтобы я на свое… как,
быть может, ты справедливо выразился… баловство стал у тебя деньги, кровным трудом нажитые, брать, — этого я не могу себе позволить.
Павел
был замечательно хорош в роли Ромео, так что Неведомов, несмотря на свое душевное расстройство, стал его
слушать.
«Мой дорогой друг, Поль!.. Я
была на похоронах вашего отца, съездила испросить у его трупа прощение за любовь мою к тебе: я слышала, он очень возмущался этим… Меня, бедную, все, видно, гонят и ненавидят, точно как будто бы уж я совсем такая ужасная женщина! Бог с ними, с другими, но я желаю возвратить если не любовь твою ко мне, то, по крайней мере, уважение, в котором ты, надеюсь, и не откажешь мне, узнав все ужасы, которые я перенесла в моей жизни…
Слушай...
— Слушаю-с, — отвечал тот и только что еще вышел из гостиной, как сейчас же, залпом, довольно горячий пунш влил себе в горло, но этот прием, должно
быть, его сильно озадачил, потому что, не дойдя до кухни, он остановился в углу в коридоре и несколько минут стоял, понурив голову, и только все плевал по сторонам.
Присмотревшись хорошенько к Доброву, Вихров увидел, что тот
был один из весьма многочисленного разряда людей в России, про которых можно сказать, что не
пей только человек — золото бы
был: честный, заботливый, трудолюбивый, Добров в то же время
был очень умен и наблюдателен, так у него ничего не могло с глазу свернуться. Вихров стал его
слушать, как мудреца какого-нибудь.
—
Послушайте, братцы, — произнес Вихров, переставая работать и несколько приходя в себя от ударившей его горячки в голову, — я должен
буду составить протокол, что я ломал все сам и что вы мне не повиновались; к вам опять пришлют войско на постой, уверяю вас!
Покуда священник говорил все это суровым голосом, а Вихров
слушал его, — они, как нарочно, проезжали по чрезвычайно веселой местности: то по небольшому сосновому леску, необыкновенно чистому и редкому, так что в нем можно
было гулять — как в роще; то по низким полянам, с которых сильно их обдавало запахом трав и цветов.
— Слушаю-с, — сказал староста и хотел
было уйти.
—
Послушайте, братцы, — начал Вихров громко, — опекун показывает на вас, что вы не платили оброков, потому что у вас
были пожары, хлеб градом выбивало, холерой главные недоимщики померли. Вы не смотрите, что я у него остановился. Мне решительно все равно, он или вы; мне нужна только одна правда, и потому говорите мне совершенно откровенно: справедливо ли то, что он пишет про вас, или нет?
«Черт знает, что такое! — рассуждал он в своей не совсем трезвой голове. — Сегодня поутру
был в непроходимых лесах — чуть с голоду не уморили, а вечером
слушал прекрасное хоровое пение и напился и наелся до одурения, — о, матушка Россия!»
«Нет, мой друг, не верь, что я тебе писала; mais seulement, que personne ne sache; ecoutez, mon cher, je t'aime je t'aimerais toujours! [но только чтобы никто не знал,
слушай, мой дорогой, я тебя люблю и
буду любить всегда! (франц.).]
—
Послушайте, я сам теперь измучен и истерзан нравственно и физически; мне очень тяжело
будет это сделать.
— Слушаю-с! — отвечал Иван и,
будучи все-таки очень доволен милостями барина, решился в мыслях еще усерднее служить ему, и когда они возвратились домой, Вихров, по обыкновению, сел в кабинете писать свой роман, а Иван уселся в лакейской и старательнейшим образом принялся приводить в порядок разные охотничьи принадлежности: протер и прочистил ружья, зарядил их, стал потом починивать патронташ.
—
Слушаю, ваше высокоблагородие, все
будет сделано, — проговорил и Симонов очень тоже довольным голосом. — А когда вам что понадобится, то извольте кликнуть старика Симонова, — прибавил он, почти с каким-то благоговением обращаясь к мальчику.
Вихров
слушал обеих дам с полуулыбкою, но Живин, напротив, весь
был внимание: ему нравилось и то, что говорила жена, и то, что говорила Эйсмонд; но дамы, напротив, сильно не понравились друг другу, и Юлия даже по этому случаю имела маленькую ссору с мужем.
Вихров, по наружности,
слушал эти похвалы довольно равнодушно, но, в самом деле, они очень ему льстили, и он вошел в довольно подробный разговор с молодыми людьми, из которого узнал, что оба они
были сами сочинители; штатский писал статьи из политической экономии, а военный — очерки последней турецкой войны, в которой он участвовал; по некоторым мыслям и по некоторым выражениям молодых людей, Вихров уже не сомневался, что оба они
были самые невинные писатели; Мари между тем обратилась к мужу.