Неточные совпадения
Лицо Захаревского уже явно исказилось. Александра Григорьевна несколько лет вела процесс, и не для выгоды какой-нибудь, а с целью только показать, что она юристка и
может писать деловые бумаги. Ардальон Васильевич в этом случае был больше всех ее жертвой: она читала ему все сочиняемые ею бумаги, которые в смысле деловом представляли совершенную чушь; требовала совета у него на них, ожидала от него похвалы им и наконец
давала ему тысячу вздорнейших поручений.
—
Можете, можете-с! — отвечал Еспер Иваныч: — только
дай вот мне прежде Февей-царевичу книжку одну подарить, — сказал он и увел мальчика с собой наверх. Здесь он взял со стола маленький вязаный бисерный кошелек, наподобие кучерской шапочки.
После отца у него осталась довольно большая библиотека, — мать тоже не жалела и
давала ему денег на книги, так что чтение сделалось единственным его занятием и развлечением; но сердце и молодая кровь не
могут же оставаться вечно в покое: за старухой матерью ходила молодая горничная Аннушка, красавица из себя.
Отчего Павел чувствовал удовольствие, видя, как Плавин чисто и отчетливо выводил карандашом линии, — как у него выходило на бумаге совершенно то же самое, что было и на оригинале, — он не
мог дать себе отчета, но все-таки наслаждение ощущал великое; и вряд ли не то ли же самое чувство разделял и солдат Симонов, который с час уже пришел в комнаты и не уходил, а, подпершись рукою в бок, стоял и смотрел, как барчик рисует.
— Чем же нечестно? Отец-дурак
дает этому мальчишке столько денег, что он бы разврату на них
мог предаваться, а я оберу их у него и по крайней мере для нравственной жизни его сберегу!
Священник слушал его, потупив голову. Полковник тоже сидел, нахмурившись: он всегда терпеть не
мог, когда Александр Иванович начинал говорить в этом тоне. «Вот за это-то бог и не
дает ему счастия в жизни: генерал — а сидит в деревне и пьет!» — думал он в настоящую минуту про себя.
— Какие же это
могут быть
дамы? — спросил Павел с волнением в голосе и, не утерпев долее дожидаться, вышел на крыльцо, чтобы поскорее увидеть, кто такие приехали.
Полковник наконец понял, что все это она ему врала, но так как он терпеть не
мог всякой лжи, то очень был рад, когда их позвали обедать и
дали ему возможность отделаться от своей собеседницы. За обедом, впрочем, его вздумала также занять и m-me Фатеева, но только сделала это гораздо поумнее, чем m-lle Прыхина.
На роль Лоренцо, значит, недоставало теперь актера; для няньки Вихров тоже никого не
мог найти. Кого он из знакомых
дам ни приглашал, но как они услышат, что этот театр не то, чтобы в доме где-нибудь устраивался, а затевают его просто студенты, — так и откажутся. Павел, делать нечего, с глубоким душевным прискорбием отказался от мысли о театре.
Потом осень, разделка им начнется: они все свои прогулы и нераденье уж и забыли, и
давай только ему денег больше и помни его услуги; и тут я, —
может быть, вы не поверите, — а я вот, матерь божья, кажинный год после того болен бываю; и не то, чтобы мне денег жаль, — прах их дери, я не жаден на деньги, — а то, что никакой справедливости ни в ком из псов их не встретишь!
— Ах, «Монте-Кристо» прелесть, чудо! — почти закричала m-lle Прыхина. — И вообразите, я только начало и конец прочла; он помещался в журнале, и я никак некоторых книжек не
могла достать; нет ли у вас, душечка,
дайте! — умоляла она Вихрова.
— На ваше откровенное предложение, — заговорил он слегка дрожащим голосом, — постараюсь ответить тоже совершенно откровенно: я ни на ком и никогда не женюсь; причина этому та: хоть вы и не
даете никакого значения моим литературным занятиям, но все-таки они составляют единственную мою мечту и цель жизни, а при такого рода занятиях надо быть на все готовым: ездить в разные местности, жить в разнообразных обществах, уехать,
может быть, за границу, эмигрировать, быть, наконец, сослану в Сибирь, а по всем этим местам возиться с женой не совсем удобно.
— Болезнь ваша, — продолжал тот, откидываясь на задок кресел и протягивая при этом руки и ноги, — есть не что иное, как в высшей степени развитая истерика, но если на ваш организм возложена будет еще раз обязанность
дать жизнь новому существу, то это так, пожалуй, отзовется на вашу и без того уже пораженную нервную систему, что вы
можете помешаться.
— Да кто же
может, кто? — толковал ему Живин. — Все мы и пьем оттого, что нам дела настоящего, хорошего не
дают делать, — едем, черт возьми, коли ты желаешь того.
— То ужасно, — продолжал Вихров, — бог
дал мне, говорят, талант, некоторый ум и образование, но я теперь пикнуть не смею печатно, потому что подавать читателям воду, как это делают другие господа, я не
могу; а так писать, как я хочу, мне не позволят всю жизнь; ну и прекрасно, — это, значит, убили во мне навсегда; но мне жить даже не позволяют там, где я хочу!..
Дама сердца у губернатора очень любила всякие удовольствия, и по преимуществу любила она составлять благородные спектакли — не для того, чтобы играть что-нибудь на этих спектаклях или этак, как любили другие
дамы, поболтать на репетициях о чем-нибудь, совсем не касающемся театра, но она любила только наряжаться для театра в костюмы театральные и,
может быть, делала это даже не без цели, потому что в разнообразных костюмах она как будто бы еще сильней производила впечатление на своего сурового обожателя: он смотрел на нее, как-то более обыкновенного выпуча глаза, через очки, негромко хохотал и слегка подрягивал ногами.
— Ваша повесть, — продолжал он, уже прямо обращаясь к Вихрову, — вместо исправления нравов
может только больше их развратить; я удивляюсь смелости моей сестрицы, которая прослушала все, что вы читали, а
дайте это еще какой-нибудь пансионерке прочесть, — ей бог знает что придет после того в голову.
— Откуда же крестьянин
мог взять тысячу рублей, чтобы
дать исправнику? — спросил его Вихров.
— Да-с. Все смеялась она: «Жена у тебя дура, да ты ее очень любишь!» Мне это и обидно было, а кто ее знает, другое дело:
может, она и отворотного какого
дала мне. Так пришло, что женщины видеть почесть не
мог: что ни сделает она, все мне было не по нраву!
— Но,
может быть, некоторые
дамы будут скучать об нем, — проговорил он с полуулыбкой.
Он сам Христом богом упрашивал мужа, чтобы тот взял его с собою, — и когда Евгений Петрович согласился, то надобно было видеть восторг этого господина; об неприятеле он не
может говорить без пены у рта и говорит, что вся Россия должна вооружиться, чтобы не
дать нанести себе позора, который задумала ей сделать Франция за двенадцатый год.
—
Дай бог, чтобы я-то была достойна его, — сказала Юлия. — Конечно, я уж не
могу принести ему ни молодого сердца, ни свежего чувства, но, по крайней мере, буду ему покорна и честно исполню свой долг.
— Нет, Поль, пощади меня! — воскликнула Мари. —
Дай мне прежде уехать одной, выдержать эти первые ужасные минуты свидания, наконец — оглядеться, осмотреться, попривыкнуть к нашим новым отношениям… Я не
могу вообразить себе, как я взгляну ему в лицо. Это ужасно! Это ужасно!.. — повторяла несколько раз Мари.
— Кривят же, однако, нисколько не стесняются этим!.. Или теперь вот их прокурорский надзор, — продолжал Виссарион, показывая уже прямо на брата, — я решительно этого не понимаю, каким образом какой-нибудь кабинетный господин
может следить за преступлениями в обществе, тогда как он носу из своей камеры никуда не показывает, — и выходит так, что полиция что хочет им
дать —
дает, а чего не хочет — скроет.
— Напротив, более, чем когда-либо, — возразил ему Абреев, — потому что одно отнимают, а другое
дают, и, главное, при этой перетасовке господствует во всем решительно какой-то первобытный хаос, который был, вероятно, при создании вселенной и который,
может быть, и у нас потому существует, что совершается образование новых государственных форм.