Неточные совпадения
— Я не
буду больше ездить на охоту, —
отвечала торопливо Клеопатра Николаевна. — Ну, продолжайте, бога ради, продолжайте; это очень интересно, — прибавила она, обращаясь к Эльчанинову.
— А имение-то дяди? —
отвечал Иван Александрыч, хотя при имении
был особый немец-управитель, который, говорят, даже не пускал и в усадьбу племянника по каким-то личным неудовольствиям.
— Я еще поутру говорил вам, что мне после обеда нужно
будет ехать, —
отвечал он, как бы стараясь оправдаться.
Но что
было после этого свидания с Анной Павловной, о чем думала и мечтала она? Чтобы
ответить на эти вопросы, я снова должен вернуться назад.
— Все, ваше сиятельство, решительно все, —
отвечал, вытянувшись, Иван Александрыч, — или нет… позвольте, не все… Задор-Мановский не
был.
— Да, —
отвечал отрывисто граф, — ты теперь ступай в их усадьбу и как можно аккуратней узнай:
будут ли дома муж и жена? Теперь прощай, я спать хочу!
—
Будьте покойны, ваше сиятельство, —
отвечал Иван Александрыч и вышел.
— Мы
будем дома, —
отвечала Анна Павловна. — Пойдемте! Доведите меня, Иван Александрыч.
— Очень вам благодарен, ваше сиятельство, за сделанную мне честь, — вежливо
отвечал Мановский, — и прошу извинения, что первый не представился вам, но это единственно потому, что меня не
было дома: я только что сейчас вернулся. Прошу пожаловать, — продолжал он, показывая графу с почтением на дверь в гостиную. — Жена сейчас выйдет: ей очень приятно
будет встретить старого знакомого. Просите Анну Павловну, — прибавил он стоявшему у дверей лакею.
— Я сегодня ночью должен
буду ехать в город, ваше сиятельство, —
отвечал Мановский. — Что касается до жены, то она, я полагаю, завтра же должна отплатить вам визит, чтобы тем хоть несколько извинить невольную мою против вас невежливость.
— Один, —
отвечал Савелий. — Вы много переменились, Валерьян Александрыч! Я вас не узнал
было, — прибавил он.
— Я
был более расстроен, —
отвечал Эльчанинов.
— Я люблю моего мужа, —
отвечала молодая женщина, не решившаяся
быть откровенной.
— Слухов нет-с, а я кой-что знаю, —
ответил Иван Александрыч. Он решительно не в состоянии
был скрыть от графа узнанной им про Анну Павловну тайны, которой тот, как казалось ему, интересовался.
— Привычка, —
отвечал Эльчанинов. — Впрочем, я вчера долго не спал. Мне
было грустно.
Савелий ничего не
отвечал. В лице его видно
было какое-то странное выражение.
— Знаю, —
отвечал мрачно Эльчанинов. — Я готов
был почти убить этого господина; но что из этого какая может
быть польза! Скажите лучше, друг: исполните ли вы мою просьбу?
— Так это жена моя
была… Ты ее видел с Эльчаниновым? — начал глухим голосом Мановский, приподнимаясь с дивана, и глаза его налились кровью и страшно взглянули на Ивана Александрыча, который ни жив ни мертв сидел на стуле и не мог даже ничего
отвечать.
— У меня должны
быть скоро небольшие… Впрочем, можно заложить имение, —
отвечал Эльчанинов и солгал.
Инстинкт женщины очень ясно говорил, что участие графа
было не бескорыстное и не родственное, так что она не хотела
было даже
отвечать; но совершенно иными глазами взглянул на это Эльчанинов.
— Увидим, увидим, —
отвечал граф. — Не помешает ли еще нам Анна Павловна? Мы еще ее не спрашивали, да и не
будем спрашивать покуда.
— Он
был вчера у меня, —
отвечала Клеопатра Николаевна. — Почему же несчастного? — прибавила она.
— Я не имею чести
быть знакома с вами, граф, —
отвечала Клеопатра Николаевна, приподняв с гордостью голову.
— Отвяжитесь вы, бога ради, с этой женой, —
отвечала Клеопатра Николаевна, которая после разговора с Мановским
была не в духе.
—
Будешь расстроен, —
отвечал старик, — неприятность на неприятности.
— К чему эти мысли, ангел мой?.. Я люблю тебя и
буду любить! —
отвечал довольно холодно Эльчанинов.
Савелий опять ничего не
отвечал. Видимо, что ему
было даже досадно слушать этот вздор.
Он думал этим вызвать вдову на любезность, но Клеопатра Николаевна конфузилась, мешалась в словах и не
отвечала на вопросы, а между тем
была очень интересна: полуоткрытые руки ее из-под широких рукавов капота блестели белизной; глаза ее
были подернуты какою-то масляною и мягкою влагою; кроме того, полная грудь вдовы, как грудь совершенно развившейся тридцатилетней женщины, покрытая легкими кисейными складками, тоже производила свое впечатление.
— Ax! —
отвечала вдова. — Он опекун моей дочери, он выгоняет меня из этой усадьбы; мне нечем
будет жить!… Все, что вы видите, все это принадлежит моей дочери!.. Покойный муж мой устранил меня от опекунства!..
— Я вас
буду любить, —
отвечала вдова, которой обращение графа возвратило веселость и кокетство.
— Какое? Я не знаю, собственно, какое, —
отвечал с досадою Эльчанинов, которому начинали уже надоедать допросы приятеля, тем более, что он действительно не знал, потому что граф, обещаясь, никогда и ничего не говорил определительно; а сам он беспрестанно менял в голове своей места: то воображал себя правителем канцелярии графа, которой у того, впрочем, не
было, то начальником какого-нибудь отделения, то чиновником особых поручений при министре и даже секретарем посольства.
— Может
быть, вам угодно, чтобы я здесь при вас
отвечал? — проговорил он с некоторою гордостью.
— Без сомнения, следует; желание истца на то
есть, —
отвечал тот и как-то значительно откашлянулся и плюнул в сторону, как бы желая этими движениями намекнуть Мановскому: «Помни же мои услуги».
— Мы
были друзья, —
отвечала Клеопатра Николаевна, — по крайней мере я могу это сказать про себя, но monsieur Эльчанинов за что-то разлюбил меня.
— Любите меня и слушайтесь, —
отвечал старик и хотел
было идти, но Эльчанинов переминался и, видно, хотел еще что-то сказать.
— У меня, ваше сиятельство,
есть удостоверение господина предводителя дворянства, —
отвечал исправник, — как мне
было тут делать, а, собственно, я ничего, спросите хоть Валерьяна Александрыча, я бы никогда не позволил себе так сделать. Я третьи выборы служу, и ни один дворянин от меня никакой обиды не видал…
— Знаю, ваше сиятельство, все знаю, —
отвечал Алексей Михайлыч, — но что ж мне делать? — продолжал он, разводя руки. — Еще отец этого Мановского
был божеское наказание для меня, а сын — просто мое несчастье!
— Ваш стряпчий, мой любезнейший, может писать доносы сколько ему угодно, — перебил опять с оттенком легкой досады граф, — дело не в том; я вас прошу обоих, чтобы дело Мановских так или иначе, как вы знаете таи,
было затушено, потому что оно исполнено величайшей несправедливости, и вы за него
будете строго
отвечать. Оберегитесь.
— Какую хотите, —
отвечал Эльчанинов. Ему
было невыносимо грустно. — Савелий Никандрыч, потрудитесь распорядиться, — прибавил он.
— Ничего, батюшка, молились, таково
было много народу! Соседи
были, —
отвечала ключница. Она
была, кажется, немного навеселе и, чувствуя желание поговорить, продолжала: — Николай Николаич Симановский с барыней
был, Надежда Петровна Карина да еще какой-то барин, я уж и не знаю, в апалетах.
—
Есть, —
отвечал значительно губернатор и, чтобы не распространить далее разговора, начал опять грустно смотреть в окно. Чиновник принес дело. Губернатор, взяв от него, выслал его из кабинета и приказал поплотней притворить дверь.
— Извольте, я
буду целовать, сколько хотите, —
отвечала Анна Павловна и сама, обняв его шею руками, начала торопливо целовать.
Он начал
было спрашивать людей, не оставил ли кому-нибудь граф, но те
отвечали, что его сиятельство приказали только приготовить экипаж для отъезда Анны Павловны, куда ей
будет угодно.
— Наконец, вы поместили вашего ребенка, — сказала хозяйка, обращаясь к нему, и он разинул уже
было рот, чтобы
отвечать, но жена перебила его.