Неточные совпадения
Считали это несчастием, конечно, не потому,
чтобы кто-нибудь признавал Сашеньку Гриневич, тогда еще девочку, недостойною со временем хорошей партии, но потому, что взаимное тяготение детей обнаружилось слишком рано,
так что предусмотрительные люди имели основание опасаться,
чтобы такая ранняя любовь не помешала молодому человеку учиться, окончить курс и стать на хорошую дорогу.
— Почему же нет? Брат мой разве не женился по принципу, не любя женщину, для того только,
чтобы «освободить ее от тягости отцовской власти», — сказала Лариса, надуто продекламировав последние шесть слов. Надеюсь, это мог сделать только «умный дурак», которых вы
так любите.
—
Так будь же прежде богат,
чтобы было из чего добрить и щедрить, а для этого… пересыпай, любезный, в свой кузов из кузова тех, от кого, как от козла, ни шерсти, ни молока.
— О, я совсем не обладаю
такими дипломатическими способностями, какие вы во мне заподозрили, я только любопытна как женщина старинного режима и люблю поверять свои догадки соображениями других. Есть пословица, что человека не узнаешь, пока с ним не съешь три пуда соли, но мне кажется, что это вздор.
Так называемые нынче «вопросы» очень удобны для того,
чтобы при их содействии узнавать человека, даже ни разу не посоливши с ним хлеба.
Так, знаешь: «а-а-а-а!» — как будто она хочет кого-то удержать над самою пропастью, и вдруг… смотрю, уж свечи на полу, и, когда я нагнулась,
чтобы поднять их, потому что она не обращала на них внимания, кажется, я слышала слово…
— О, полно, Катя! Что же может угрожать им? Нет, все это вздор, пустяки; но Вера была
так тревожна, как никогда, и я все это тебе к тому рассказываю,
чтобы ты не отнесла моего бегства к чему-нибудь другому, — договорила, слегка краснея, Синтянина.
Он чувствовал, что он становится теперь какой-то припадочный; прежде, когда он был гораздо беднее, он был несравненно спокойнее, а теперь, когда он уже не без некоторого запасца, им овладевает бес, он не может отвечать за себя.
Так, чем рана ближе к заживлению, тем она сильнее зудит, потому-то Горданов и хлопотал скорее закрыть свою рану,
чтобы снова не разодрать ее в кровь своими собственными руками.
—
Так уж вы, значит, устроены,
чтобы не понимать.
Попросите,
чтобы моими переводами
так не распоряжались».
—
Так водится,
чтобы не обеспокоить.
Висленев назвал своего «соседа по имению», Феоктиста Меридианова, который пришел в своих кимрских туфлях и все терпеливо прослушал, и потом, по своему обыкновению, подражая простонародному говору, сказал, что как все это не при нем писано, то он не хочет и лезть с суконным рылом в калачный ряд,
чтобы судить о
такой политичной материи, а думает лишь только одно, что в старину за это
Дали б в назидание
Так ударов со сто,
Чтобы помнил здание
У (имя рек) моста.
— Надеюсь, что я вас понял. Теперь идем далее: дорогая вам женщина не обладает средствами Глафиры Акатовой,
чтобы сделаться госпожой Бодростиной; да вам это и не нужно: вас дела связывают неразлучно и должны удерживать неразлучно навсегда, или по крайней мере очень надолго. Я не знаю ваших условий, но я
так думаю.
—
Так я тебе расскажу,
чтобы ты знал.
— Разумеется! Ничего более и не нужно, как передышку. Кто вам говорит,
чтобы вы его выпустили как птицу на волю? Уж наверно не я стану вам это предлагать, да и он уже
так загонялся, что сам этого не требует, но дайте же ему передохнуть, чтоб он опять вам пригодился. Пусть он станет хоть немножко на ноги, и тогда мы опять его примахнем.
— Вот этак, матка, будет глаже,
так и коротко, и узловато, — и комар носа не подточит, и все, кому надо, уразумеют, яко с нами Бог! Прыгай теперь к Бабиневичу,
чтобы завтра напечатал у себя под «правда ли?»
— Никогда я с этим не соглашусь, — отвечала Форова, — никогда не стану
так думать, я не стану
так жить,
чтобы молчать, видючи, как моих родных… близких людей мутят, путают. Нет, никогда этого не будет; я не перестану говорить, я не замолчу; не стану по-вашему хитрить, лукавить и отмалчиваться.
— Но не скрою от вас, что делаю это для того,
чтобы потом, убедясь в правоте вашей, стать горячим вашим адвокатом. Дело зашло
так далеко, что близким людям молчать долее нельзя: всем тем, кто имеет какое-нибудь право вмешиваться, пора вмешаться.
— Конечно, конечно! Он «сказал», «она сказала», и все на разговорах и кончили. Что
такое в этих случаях значат слова? Слова, остроумно кем-то сказано, даны затем,
чтобы скрывать за ними то, что мы думаем, и женские слова таковы бывают по преимуществу. Добейтесь чувства женщины, а не ее слов.
Скажу примером: если бы дело шло между мною и вами, я бы вам смело сказала о моих чувствах, как бы они ни были глубоки, но я сказала бы это вам потому, что в вас есть великодушие и прямая честь, потому что вы не употребили бы потом мою искренность в орудие против меня,
чтобы щеголять властью, которую дало вам мое сердце; но с другим человеком, например с Иосафом Платоновичем, я никогда бы не была
так прямодушна, как бы я его ни любила.
Брак; но брак не сдержит
таких, как Лариса; да и к тому же он не мог жениться на Ларисе: у него на плечах было большое дело с Бодростиной, которую надо было сделать богатою вдовой и жениться на ней,
чтобы самому быть богатым; но Ларису надо было закрепить за собой, потому что она очень ему нравится и нужна для полного комфорта.
Надо было помирить петербургские долги; упрочить здесь за собою репутацию человека, крайне интересного и страшного; добыть большие деньги, сживя со света Бодростина и женившись на его вдове, и закабалить себе Ларису
так,
чтобы она была ему до гроба крепка, крепче всяких законных уз.
— Конечно. Что же может быть проще того, что все люди по случайностям не доживают на земле своего времени! Век человеческий здесь, по библейскому указанию, семьдесят лет и даже восемьдесят, а по случайностям человечество в общем итоге не доживает одной половины этого срока, и вас нимало не поражает эта ужасная случайность? Я желал бы,
чтобы мне указали естественный закон, по котору человеческому земному организму естественно
так скоро портиться и разрушаться. Я полагаю, что случайности имеют закон.
А тут Поталеева пригласили, и тот говорит: «Бога ради не думайте, я никакого насилия не хочу, но я богат, я хотел бы на вас жениться,
чтобы таким образом вас обеспечить.
Отец с матерью
так и грохнули на пол, а Поталеев назад, но затем с выдержкой, прикрывая свою ретираду великодушием: «Во всяком случае, — говорит, —
чтобы доказать вам, что я вас любил и жалею, скажите вашему обольстителю, чтоб он на вас женился, и я буду о нем хлопотать, если он нуждается, и я всегда буду помогать вам».
— Je vous fais mon compliment. [поздравляю вас (франц.).] Вы, Светозар Владенович, неподражаемы! Вообразите себе, — добавила она, обратясь к Подозерову: — целый битый час рассказывал какую-то историю или бред, и только для того,
чтобы в конце концов сказать «ничего». Очаровательный Светозар Владенович, я пью за ваше здоровье и за вечную жизнь вашего Дворянина. Но боже! что
такое значит? чего вы вдруг
так побледнели, Андрей Иванович?
— Что ж вам
так нравится? Неужто безобразие? — спросил,
чтобы поддержать разговор, Висленев.
— Вы нескромны. Любить
таким образом, как вы меня хотите любить, этак меня всякий полюбит, мне этого рода любовь надоела, и меня ею не возьмете. Понимаете вы,
так ничего не возьмете! Хотите любить меня, любите
так, как меня никто не любил. Это одно еще мне, может быть, не будет противно: сделайтесь тем, чем я хочу,
чтобы вы были.
Внутренний же голос (я не могу думать иначе), из уст моего отца, сказал мне путь, которым я должна была идти,
чтобы чем-нибудь облегчить судьбу того, которого я все-таки жалела.
— Оттого, что я не
такой вздорный человек,
чтобы меня можно было втравить в спор о вере или безверии, о боге или о демоне: верь или не верь в них, — мне это все равно, но отвечай мне ясно и положительно: кто и что тебе может помешать быть моею женой, когда… когда Бодростина не будет в живых.
— Ну и прекрасно, что лучше, но этого, однако, нельзя
так оставить; ты больна. И с этим он направился к двери,
чтобы позвонить слуге и послать за доктором, но Глафира, заметив его намерение, остановила его.
— А ты
таки достоялся здесь предо мной до того,
чтобы проговориться, как ты думаешь с ней обойтись. Понимаю, и пусть это послужит тебе объяснением, почему я тебе не доверяюсь; пусть это послужит тебе и уроком, как глупо стараться заявлять свой ум. Но иди, тебя зовут.
— Да; я именно с этим пришла, — отвечал ей немножко грубоватый, но искренний голос Форовой, — я давно жду и не дождусь этой благословенной минутки, когда он придет в
такой разум, чтоб я могла сказать ему: «прости меня, голубчик Андрюша, я была виновата пред тобою, сама хотела,
чтобы ты женился на моей племяннице, ну а теперь каюсь тебе в этом и сама тебя прошу: брось ее, потому что Лариса не стоит путного человека».
—
Так это ничего!
Так это по-твоему ничего? Ну, не ожидала,
чтобы ты, ты, строгая, чистая женщина, девушкам ночные поцелуи с мерзавцами советовала.
— Да отчего ж нет? Ты молода, ему тридцать пять лет, а мужу твоему дважды тридцать пять, да еще не с хвостиком ли? Иван Демьянович умрет, а ты за Андрюшу замуж выйдешь. Вот и весь сказ. — Не желаешь,
чтобы так было?
Лариса постаралась выразить все это
так внушительно, что не было никого, кто бы ее не понял, и майор Форов,
чтобы перебить неприятную натянутость и вместе с тем слегка наказать свою капризную племянницу, вмешался с своим тостом и сказал...
Но при всем своем прямодушии, незлобии и доброте, не находившей унижения ни в какой услуге ближнему, Катерина Астафьевна была, однако, очень горда. Не любя жеманства и всякой сентиментальности, она не переносила невежества, нахальства, заносчивости и фанфаронства, и боже сохрани,
чтобы кто-нибудь попытался третировать ее ниже того, как она сама себя ставила: она отделывала за
такие вещи
так, что человек этого потом во всю жизнь не позабывал.
— Не могу этого допустить, потому что она уже не в
таких летах,
чтобы детей иметь.
— Нет, это все не то: это не ты сделал, а Бог
так через добрых людей учинил,
чтобы сократить число грехов моих, а ты сам… до сих пор башмаков мне не купил.
Это, разумеется, было очень неприятно и само по себе, потому что добрый и любящий Жозеф ожидал совсем не
такого свидания, но сюда примешивалась еще другая гадость: Глафира пригласила его налету ехать за нею в Прагу, что Жозеф, конечно, охотно бы и исполнил, если б у него были деньги, или была, по крайней мере, наглость попросить их тут же у Глафиры; но как у Иосафа Платоновича не было ни того, ни другого, то он не мог выехать, и вместо того,
чтобы лететь в Прагу с следующим поездом, как желало его влюбленное сердце, он должен был еще завести с Глафирой Васильевной переписку о займе трехсот гульденов.
Так и сталось: в Праге Иосаф Платонович не имел минуты,
чтобы переговорить с Глафирой наедине; путешествуя до Парижа в сообществе стряпчего баронессы, он совсем почти не видал Глафиры, кроме двух исключительных случаев, когда она звала его и давала ему поручения при таможенном досмотре вещей.
— Да я имею одно «ничего», — обиженно молвил Висленев. — Я ведь вам по правде скажу, я ровно ничего не понимаю, что
такое вы из меня строите. Это какое-то вышучиванье: что же я шут что ли в самом деле,
чтобы слыть мажордомом?
— А-а! если
так, если для вас суть заключается не в том,
чтобы видеть меня и быть вместе со мною, то, разумеется, это не годится, и вы свободны меня оставить.
—
Так ведь, стало быть, нужно,
чтобы прежде муж ваш умер.
Она назвала все это ребяческою полумерой и на место невинной затеи Висленева докончить дни свои в укрывательстве от тюрьмы, сказала, что уж пора его совсем освободить от всех этих утеснений и эманципировать его
таким благонадежным способом,
чтобы он везде свободно ходил и всем показывался, но был бы неуязвим для своих недругов.
«Черт возьми, не может же быть,
чтобы старик Синтянин
так ошибался! А между тем, если она его любит и за него невестится, то с какой стати ей его выдавать и даже путать? Нет; тут что-то не чисто, и я их на этом барине накрою», — решил генерал и подавил электрическую пуговку в своем столе.
— Нет, за что же-с? За что же? — жалостно вопиял он к Грегуару, — ну, скажите, бога ради, ну кто же в свою жизнь был богу не грешен, царю не виноват? Ну, она очень хорошенькая женщинка, даже милая женщинка, с талантами, с лоском, ну, я бывал, но помилуйте,
чтобы подвести меня под
такую глупую штуку, как покража ребенка… Ну, зачем мне было его сбывать?
— Вы, ваше сиятельство, не беспокойтесь, — проговорила, опуская в карман бумажку, Глафира: — вексель этот не подлежит ни малейшему сомнению, он
такое же уголовное дело, как то, которым вы угрожаете моему мужу, но с тою разницей, что он составляет дело более доказательное, и
чтобы убедить вас в том, что я прочно стою на моей почве, я попрошу вас не выходить отсюда прежде, чем вы получите удостоверение. Вы сию минуту убедитесь, что для нас с вами обоюдно гораздо выгоднее сойтись на миролюбивых соглашениях.
Между тем Кюлевейна схоронили; поезжане еще пробыли в Москве по этому поводу лишних три дня, употребленные частью на хлопоты о том,
чтобы тело умершего кавалериста не было вскрыто,
так как смерть его казалась всем очевидною. Врач дал свидетельство, что он умер от удара, и концы были брошены, если не в воду, то в могилу Ваганькова кладбища.
Должен признать, что вы правы, но
так как мы здесь все друзья и ведем разговор не для того,
чтобы спорить и пререкаться, а для того,
чтобы до чего-нибудь договориться, то я вам, если угодно, выскажу, что у меня на душе.