Неточные совпадения
—
Ну, мамочка, поверьте мне,
что я не хочу
же, чтоб его жизнь мрачилась, а, напротив, желаю ему счастия
и…
— Ах ты сказал… это иное дело! Ты ведь тоже тогда на нутро брал, тебе, верно,
и послышалось,
что я шептал.
Ну, а
что же дальше? Он, кажется, тебя побил,
что ли?
—
Ну ведь я
же не мог этого знать! Да
и что ты от этого потерял,
что походил вокруг аналоя? Гиль!
—
Ну и слава богу,
что у тебя все хорошо, — сказал он. — Ты сколько
же берешь нынче в год за дом с Синтяниных?
—
Ну вот, здравствуй, пожалуйста! Платишь за все втрое, а берешь то
же самое,
что и сто лет тому назад брала. Это невозможно. Я даже удивляюсь, как им самим это не совестно жить за старую цену,
и если они этого не понимают, то я дам им это почувствовать.
Висленев ушел к себе, заперся со всех сторон
и, опуская штору в окне, подумал: «
Ну, черт возьми совсем! Хорошо,
что это еще так кончилось! Конечно, там мой нож за окном… Но, впрочем, кто
же знает,
что это мой нож?.. Да
и если я не буду спать, то я на заре пойду
и отыщу его…»
—
Ну да! А это ложь. На самом деле я так
же богата, как церковная мышь. Это могло быть иначе, но ты это расстроил, а вот это
и есть твой долг, который ты должен мне заплатить,
и тогда будет мне хорошо, а тебе в особенности… Надеюсь,
что могу с вами говорить, не боясь вас встревожить?
—
Ну,
что же за беда, это ведь недалеко,
и у них резвая лошадь.
— Да вы с критикой согласны?
Ну а ее-то у него
и нет. Какая
же критика при односторонности взгляда? Это в некоторых теперешних светских журналах ведется подобная критика, так ведь guod licet bovi, non licet Jovi,
что приличествует быку, то не приличествует Юпитеру. Нет, вы Ламене почитайте. Он хоть нашего брата пробирает, христианство, а он лучше, последовательней Фейербаха понимает. Христианство — это-с ведь дело слишком серьезное
и великое: его не повалить.
—
Ну, так
что же такое? Людей набрать не трудно всяких,
и граверов,
и химиков.
— Слава богу; а то я что-то читал дурацкое-предурацкое: роман, где какой-то компрометированный герой школу в бане заводит
и потом его за то вся деревня будто столь возлюбила,
что хочет за него «целому миру рожу расквасить» — так
и думал: уж это не Ясафушка ли наш сочинял?
Ну а он
что же такое пишет?
—
Ну как
же ты хочешь, чтобы я знал то,
чего я не знаю
и знать не могу.
—
Ну,
и что же они тебе отвечали? — нетерпеливо приставал злополучный Висленев.
— Да,
и рассорилась,
и что же такое
что рассорилась?
И она не велика персона, чтоб я ее боялась, да
и с меня от ее слов позолота не слиняла: мы свои люди, родные, побранились да
и только. Она меня выгнала из дома,
ну и прекрасно: на
что дура-тетка в доме, когда новые друзья есть?
—
Ну,
и что же из этого вышло хорошего?
—
Ну,
и что же с этим делать? Ты, Катя, чудиха, право: ведь она девушка, уж это такой народ неблагодарный: как их ни люби, а придет пора, они не поцеремонятся
и отшатнутся, но потом
и опять вспомнят друзей.
—
Ну так я повторяю вам
и даже ручаюсь,
что здесь возможна большая ошибка,
и во всем том,
что случилось, виноваты вы,
и вы
же виноваты будете, если вперед случится что-нибудь нежеланное. Вы
что ей ответили при этом разговоре?
—
Ну, как
же, — рассказывай ты: «нимало». Врешь, друг мой, лестно
и очень лестно, а ты трусишь на Гибралтары-то ходить, тебе бы
что полегче, вот в
чем дело! Приступить к ней не умеешь
и боишься, а не то
что нимало не лестно. Вот она на бале-то скоро будет у губернатора: ты у нее хоть цветочек, хоть бантик, хоть какой-нибудь трофейчик выпроси, да покажи мне,
и я тогда поверю,
что ты не трус,
и даже скажу,
что ты мальчик не без опасности для нежного пола.
—
Ну, так
и поди
же ты к черту со своим дознанием! Ты готов сказать,
что твоей сестре кто-нибудь делает ночные визиты.
—
Ну да; вы к нам попали на финал, а впрочем, ведь рассказ, мне кажется, ничем не кончен, или он, как все, как сам Водопьянов, вечен
и бесконечен. Лета выбила табакерку
и засыпала нам глаза, а дальше
что же было, я желаю знать это, Светозар Владенович?
— Да, конечно, вы должны делать все,
что я хочу! Иначе за
что же, за
что я могу вам позволять надеяться на какое-нибудь мое внимание?
Ну сами скажите: за
что?
что такое вы могли бы мне дать,
чего сторицей не дал бы мне всякий другой? Вы сказали: «каприз». Так знайте,
что и то,
что я с вами здесь говорю, тоже каприз,
и его сейчас не будет.
«Вот только одно бы мне еще узнать», — думал он, едучи на извозчике. — «Любит она меня хоть капельку, или не любит?
Ну, да
и прекрасно; нынче мы с нею все время будем одни… Не все
же она будет тонировать да писать, авось
и иное
что будет?.. Да
что же вправду, ведь женщина
же она
и человек!.. Ведь я
же знаю,
что кровь, а не вода течет в ней…
Ну,
ну, постой-ка,
что ты заговоришь пред нашим смиренством… Эх, где ты мать черная немочь с лихорадушкой?»
—
Ну вот подите
же: не спала да
и только! Верно оттого,
что вы были моим таким близким соседом.
—
Ну, вот
же не убил, а только удивил
и потешил. Вижу я,
что он вошел на висленевский двор,
и я за ним,
и хап его за полу:
что, мол, вам здесь угодно? А он… одним словом, узнаешь, кто это был?
«Надо доделывать, — опять шептало ей ее соображение, —
ну, пусть так;
ну, пусть надо: допустим даже,
что все это удастся
и благополучно сойдет с рук;
ну,
что же тогда далее?
Чем жить?.. Умом? Господи, но ведь не в акушерки
же мне поступать! Умом можно жить, живучи полною жизнью
и сердцем… Стало быть, надо жить сердцем?»
—
Ну, случайность
чем же можно предотвратить? Впрочем, ведь теперь уже вечер
и вы перекрашены.
— Боже мой! боже!
ну день,
ну…
ну что же это такое: сто тысяч требовать за дитя, которое сама
же она просила меня передать акушерке? Где я возьму ей сто тысяч
и притом к завтрашнему дню? А между тем она завтра подаст просьбу… уголовный суд, скамья подсудимых, улики прислуги
и… Сибирь, Сибирь
и… в эту-то пору жена!
—
Ну так
что же, неужели
и с ума сходить от того,
что ты свободен?
—
Ну, так
что же такое,
и наплевать.
Он долго думал
и наконец решил,
что скажет, будто его обокрали. Нехорошо это немножко,
что его все постоянно обворовывают,
ну да
что же делать?
—
Ну,
и что же такое, — отвечал Павел Николаевич, — говоря между четырех глаз, я тебе, пожалуй,
и скажу,
что действительно его я отравил, а не ты, но ведь я
же никакого угрызения по этому случаю не чувствую.
— Ну-с,
и что же,
что же вам надо за это?
Чего же мне было на нем останавливаться?
и потому, когда народ был им недоволен, я сказал мужикам: «
ну, убейте его», они его
и убили, как они скоро перебьют
и всех, кто старается отстаивать современные порядки.
— Здравствуйте-с, здравствуйте! — отвечал он на радостные приветствия хозяйки
и сейчас
же, поцеловав ее руку, обратился к Подозерову. —
Ну что же это за протоканальи такие у вас архитекторы-то? А?
—
Ну, уж сделайте ваше одолжение, — перебил майор, — никогда не пробуйте надо мною двух штук: не совращайте меня в христианскую веру, потому
что я через это против нее больше ожесточаюсь,
и не уговаривайте меня вина не пить, потому
что я после таких увещаний должен вдвое пить, — это уж у меня такое правило.
И притом
же мне теперь совсем не до того: пить или не пить,
и жить или не жить. Меня теперь занимают дела гораздо более серьезные: я приехал сюда «по пенсионскому вопросу».
Неточные совпадения
Городничий.
И не рад,
что напоил.
Ну что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как
же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то
и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет
и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
—
Ну, старички, — сказал он обывателям, — давайте жить мирно. Не трогайте вы меня, а я вас не трону. Сажайте
и сейте, ешьте
и пейте, заводите фабрики
и заводы —
что же-с! Все это вам
же на пользу-с! По мне, даже монументы воздвигайте — я
и в этом препятствовать не стану! Только с огнем, ради Христа, осторожнее обращайтесь, потому
что тут недолго
и до греха. Имущества свои попалите, сами погорите —
что хорошего!
―
Ну, как
же!
Ну, князь Чеченский, известный.
Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках
и храбрился.
И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий?
Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот
и спрашивает князь Чеченский у него: «
ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да, брат, так-то!
— Со мной? — сказала она удивленно, вышла из двери
и посмотрела на него. —
Что же это такое? О
чем это? — спросила она садясь. —
Ну, давай переговорим, если так нужно. А лучше бы спать.
— А,
и вы тут, — сказала она, увидав его. —
Ну,
что ваша бедная сестра? Вы не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу,
что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому,
что он не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней
и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь.
Ну, расскажите
же мне про нее.