Слишком поздно для «прости»

Ольга Емельянова, 2023

Это потом двадцатые назовут "ревущими", а Нью-Йорк обрастёт городскими легендами о гангстерских перестрелках и роковых красавицах из джаза. Но для тех, кто начинает утро в маленькой Италии под хриплый шорох радиолы, 5 июня 1921 года – всего лишь дата на календаре, синоним "сегодня". И неизвестно ещё, кому из них предстоит сорвать банк, а кому – схватить дозу свинца. Комбинацию карт знает только раздающий.

14:44

— Видишь? Видишь её? — он в сотый раз мокнул себя головой в реальность, и постарался удержаться взглядом за силуэты коллег, прилипших к дальнему окну — стая мелких хищников охотилась на аппетитные формы продавщицы табачной лавки в здании напротив. Судя по возне и нетерпеливым репликам зрителей, у Тильды сегодня в планах еженедельная уборка, возможно даже с мойкой витрин.

— Да что вы, в самом деле?! — возмущение в толпе. Это малыш Сэм — больше некому. Джо ухмыляется и опускает взгляд в чертежную паутину, раскинувшуюся перед его длинным горбатым носом как пустыня пред клювом орла. Работать. Работать сегодня было решительно невозможно. И причина тому совсем не Тильда и не суматоха в архитектурном бюро, вызванная её фигурой: напротив, отсутствие коллег в рабочем помещении всегда только радовало его. Джо Марино терзали буквы: тонкие, с завитушками символы, прожигающие рубашку сквозь сложенный лист бумаги и конверт в нагрудном кармане. Точно такой же узор изящного почерка пестрел в блокноте на углу стола, а из распахнутых настежь окон лился ветер, путаясь в каштановых волнах волос под нежное «Somewhere a voice is calling».

— Не даётся?

Другой уже голос — из этого мира. Джо хмуро кашляет в сторону, пытаясь сфокусироваться на плотной фигуре, склонившейся над его плечом. В ответ Сэм привычно краснеет и давит большим пальцем крохотный кармашек жилета, словно утрамбовывая табак, оставленный там ещё отцом. Вопросительного взгляда парнишке, видимо, не достаточно, поэтому Марино добавляет уточняющее «Сэм?»

— Вентиляция говорю…. Не даётся?

Ах да, работа. Перекрестья линий, лестницы и колонны… Сдвигая к переносице кустистые брови, Джо Марино усердно напрягает мозговую извилину, чтобы, наконец, вспомнить, на чём остановился пять минут назад. Вентиляция. Точно. Пожалуй, можно попробовать ту систему, что они готовили для кинотеатра. Если исправить расчёт с учётом этажности, и использовать материалы…

Мир вокруг — темнота. Жёлтый круг света от лампы выхватывает из мрака лист бумаги с карандашными линиями, остриё рейсфедера и чёрное кружево чулка, только что сброшенного с точёной ножки…

— Слушай, Сэм, — усердно потирая переносицу, Джо пытается настроить то ли голос, то ли мысли на рабочий лад, но регулятор сломан, и в речь пролезает подлая хрипотца. — Сходи на четвёртый. Там есть коробка с проектом кинотеатра «Капитолий»…

— Тот, что на Бродвее? Архитектор Томас Лэмб, 1919 год?

— Верно, только это его открыли в девятнадцатом, а проект мы подготовили… Кажется, в пятнадцатом, но ты там сам увидишь…

— Хорошо, — готовый было ко всем подвигам мира толстячок вдруг замялся и замер, будто скульптуру «мальчик Кай в объятьях Снежной Королевы» он изображает лучше, чем ходит в архив. Джо прищурился. Сэм прищурился тоже. Джо вспомнил лифтёра в Коммодоре, с той же почтительной галантностью ожидающего чаевых, но тут же стряхнул с себя наваждение. Наконец, стажёр снизошёл до помощи патрону.

— Ключи…

— Точно!

И как он мог забыть о роли злого ключника бюро? Месяца не прошло, как новый шеф, обладатель немалых проблем с доверием, повелел запирать архивную комнату и стеллажи с проектами на замок. А так как паранойя требует жертв, к должности «открой-закрой» был приближен сам Джованни Марино; причём вовсе не из-за деловых качеств, а благодаря банальной привычке находиться на рабочем месте 18 часов в сутки — эффект Кентервильского привидения, не иначе.

Согласно идеи великого и недоверчивого Питерсона, в обязанности Марино, помимо прямых, разумеется, теперь входило таскаться с каждым, кто хочет взять старые чертежи, на два этажа вверх по лестнице, выжидать, пока исследователь найдёт нужную коробку, записывать номер в журнале, запирать дверь, а в конце рабочего дня проверять, чтобы все документы лежали на месте. Не удивительно, что уже на следующий день ключи летали по рабочей комнате, а Джо следил только за тем, чтобы в итоге они возвращались в его карман.

— Мистер Марино… — ловко поймав связку, Сэм всё же остался на месте; видимо, исключительно ради этого обращения с «тер» на конце, словно итальянец не ужинал у Беннетов дважды в неделю, и не таскал регулярно Пегги корзины с фруктами, столь полезными в её положении.

— Сэм, хочешь, я выпью с тобой на брудершафт, только прекрати обращаться ко мне как к старику или к… Питерсону?!

— Извини… Я привыкну, честно…

— Верю в тебя! Так что ты хотел спросить у мистера Марино? Я ему передам.

— Да, Джо… Пегги сегодня готовит рыбу в томатах в честь… ну, моего назначения. Спагетти с сыром тоже будут, так что если ты…

Грянул гром. С грохотом и дребезжанием заходили стены, задрожала и поползла к краю стола пепельница, и лампы, болтающиеся на шнурах, зачертили в воздухе, как юбки в канкане. Очередной заезд надземного метро по эстакаде в паре метров от окон бюро, спас Марино от позора: забыть о том, какой сегодня день! А ведь для Сэма окончание стажировки значило куда больше, нежели просто ступень карьерной лестницы. Это было начало стабильности, вряд ли знакомой выходцу из грязных трущоб нижнего Ист-Сайда. И кому как не Джованни знать об этом.

Вагоны продолжали громыхать по рельсам, закрывая солнечный свет от вернувшихся к рабочим местам инженеров; Сэм застыл с неловкой улыбкой, словно на фотографии, а Джо… Джо истово надеялся, что поезд будет идти и идти, пока мысли рассчитывают несложные партии, где сегодняшний вечер он всё-таки посвятит делу, о котором стонали буквы, щекочущие грудь, но и звания равнодушного козла не подхватит. Наконец, дрожь земли прекратилась, и стены вернулись к спокойной вертикали.

— Сэмми, прости, забыл. Поздравляю! — проворно поднявшись с кресла, Джо радушно жал Сэму руку, не забывая при этом пару раз размашисто хлопнуть по лопатке, так что бедному парню ничего не оставалось кроме как залиться краской до отметки «четыре пальца выше бровей». — Ай, малыш, ещё пара лет, и сам Джефри будет бегать к тебе за советом…

Услышав богохульную реплику, Джефри Джонс — старший специалист бюро, презрительно хмыкнул, но, когда это останавливало Марино: улыбка итальянца только шире растянула скулы.

— А может, — подвинувшись к лицу Сэма поближе, Джованни продолжил с озорством Мефистофеля. — Может, нам не мучить Пегги готовкой? Событие достойно хорошего ресторана в центре. Только представь: неназойливый оркестр, приглушенный свет и танцы с Пегги… Ты от такого откажешься? Я — нет. В общем, решили. Завтра в «Линдис» будем отмечать рождение младшего специалиста с размахом!

— Здорово! Но счёт…

— Брось, Сэмми! Ты это заслужил. Как говорил мой отец, «Non vogliamo vivere in eterno, bensì vivere intensamente», что значит…

— Здравствуйте, мистер Питерсон! — ощутимо сдувшийся голос Сэма был пущен куда-то за плечо итальянца.

— Здравствуй, Беннет, — донеслось из-за спины, и чьи-то костлявые пальцы сжали локоть Марино, — Пойдём со мной, Джо. Надо поговорить…

Кабинет начальника «Park Row Construction Company» действовал усыпляюще. Огромное окно по ту сторону плотно сомкнутых жалюзи было закрыто, и от стоячего пыльного воздуха всё здесь казалось декорациями музея древности с главным экспонатом — тридцатисемилетним аналогом американского руководителя (если верить табличке на столе).

Будучи старше Джованни всего на пять лет, Питерсон выглядел на пятьдесят, кряхтел на семьдесят два и ненавидел всё новое на девяносто три. Помимо прочего сухой и долговязый, словно гриф, он обожал затаскивать невинные жертвы в кабинет, чтобы поклевать немного нежной мозговой мякоти. Сегодня на обед у стервятника был Марино, блюдо значилось в меню под названием «сто одна причина, почему ты не станешь старшим специалистом».

— Ты мне нравишься, Джо. Но твоя биография…

Узловатые пальцы перелистнули страницы пожелтевшего досье, и шеф погрузился в чтение, не замечая ни развязную улыбку Марино, ни опасный блеск его глаз.

— А что не так с моей биографией?

— Итальянец…, — Питерсон поморщился и с ещё большим презрением, словно сами звуки вызывают у него тошноту, добавил, — Сицилия?

— Неаполь.

— И давно вы у нас, в Нью-Йорке?

— Насколько мне известно дольше, чем Вы.

Пауза.

— Братья-сёстры?

— Старший брат погиб на войне, — традиция американцев считать семьёй только родных братьев и сестёр оказалась как нельзя кстати, равно как и традиция видеть героя в каждом погибшем на полях сражений.

— На чей же стороне он воевал? — соблаговолив, наконец, поднять взгляд на собеседника, Питерсон тут же осёкся.

— Шучу-шучу. Очень похвально… Женат?

— В досье это указано.

— Джо, не пойми меня неправильно. Я всего лишь пытаюсь хоть за что-то зацепиться, чтобы твоё личное дело заслуживало той должности…

Марино разглядывал бугристые вены, вспухшие под костяшками пальцев, и тайно молился Мадонне, чтобы эмоции не позволили ему делом доказать родство с собственным отцом.

— Сколько ты у нас уже работаешь? Больше семи лет?

— Мистер Питерсон, — не выдержав, Джо поднялся, — я не юная леди, чтобы ублажать меня предварительными ласками. Назовите условия и суть сделки, а я подумаю, стоит ли соглашаться.

Гриф взглянул на Марино так, словно тот внезапно материализовался в кабинете обнаженным. Гримаса неприязни и шока намертво прилипла к сморщенному лицу, и всё же Питерсон поостерегся озвучивать мысли, равно как и смотреть любителю прямых разговоров в глаза.

— Ладно, иди, — буркнул он, активно шелестя документами, — Работай.