Слишком поздно для «прости»

Ольга Емельянова, 2023

Это потом двадцатые назовут "ревущими", а Нью-Йорк обрастёт городскими легендами о гангстерских перестрелках и роковых красавицах из джаза. Но для тех, кто начинает утро в маленькой Италии под хриплый шорох радиолы, 5 июня 1921 года – всего лишь дата на календаре, синоним "сегодня". И неизвестно ещё, кому из них предстоит сорвать банк, а кому – схватить дозу свинца. Комбинацию карт знает только раздающий.

24 ноября. Нью-Йорк

10:23

Per aspera ad astra — поразив итальянский квартал феноменальным знанием латыни, Кэмерон Эванс запрокинул голову так, что хрустнули позвонки: иначе и не разглядишь далёкий шестой этаж, с которого начал свой полёт Джузеппе Мартини, распластанный сейчас у ног детективов в крайне неудобной позе. Судя по тому, что вместо окошка в раме зияла пустота с битым стеклом по краям, путь к небу убиенный проложил собственной головой, а судя по владельцам квартиры… Впрочем, здесь мысли детектива терялись, то ли натыкаясь на букет местных ароматов, то ли путаясь в тряпках, развешенных над головой. Эванс всегда боялся встретить пенсию в гнилом углу со связкой бытовых преступлений за плечом: ни тебе гордой гибели на посту маршала южного штата, ни перестрелок, ни громких дел с повешением мафиози. Рутина однажды перекроет дыхание крепче удавки, коп кончится как сотни таких же стариков, вот и вся недолга. И убьёт его даже не бездарность финальных титров, но тот яркий старт, с которого начинал самый юный рейнджер Теннесси, гроза преступного мира с блестящим жетоном на груди. От едких воспоминаний запершило в сухой глотке, пришлось присосаться к горлышку в рукоятке дубинки, чтобы пустить во взгляд немного тепла, и одарить им кого-то близкого. Например, напарника: тот как раз осматривал труп, попутно уплетая вторую за последние полчаса кальцоне (побочный эффект многолетней работы в Маленькой Италии).

— Только не говори, что его утопили, — Кэмерон прищурился на громадные плечи в синем мундире (всё-таки хорошо стали шить полицейскую форму: тянется на бычьем корпусе Райта, по швам трещит, а не рвётся). — Чего ты там ищешь? Дай угадаю. Джузеппе брал у тебя золотые часы поносить?

Не отвлекаясь на трёп напарника, Марвин Райт перевернул свободной рукой то, что осталось от головы «Икара». Зрелище впечатляло, а содержимое дубинки было не бесконечным. Вот Кэмерон и отвёл взгляд в сторону полумертвой старухи, шаркающей по тротуару с корзиной овощей. Кроме неё на улице всё равно никого не было. Кипящая жизнь итальянского квартала словно отбросила закуток с местом преступления как ящерица — хвост, продолжив кричать, смеяться, спорить на сотню голосов за ближайшим поворотом. Обычная история для тех, кто испытывает резь в глазах при виде фуражки, а законы родных итальянских провинций считает местными — «раз уж Нью-Йорк упал посреди Апеннин, почему бы ему не засунуть свои нелепые требования пониже Бронкса». Даже хозяин уличной веранды, куда, прорвав полосатую маркизу, приземлился синьор Мартини, не соизволил похлопотать об убытках: закрыл заведение, задвинул пыльные занавески, и притаился где-то за прилавком в ожидании ухода незваных гостей. Незваные гости, впрочем, на приём не обижались, но и уходить не спешили.

— Кожа лица опухла, местами посинела… — Марвин, наконец, выпрямился, и запустил в рот последний кусок пиццы, — Его крепко били прежде, чем отправить в полёт.

— Могу поспорить, что до этого сам Джузеппе тоже крепко кого-то бил… И этот кто-то либо не откроет нам дверь, либо поделится сотней способов, как удариться о косяк глазом…

Сара Мартини всегда была для Джузеппе не только женой, другом, боксёрской грушей, но и тем защитником, которого не хватает любому невинно осуждённому — дайте только шанс, когтями выцарапает слово"невиновен"на груди. Но в Маленькой Италии, где места для страстей немного, домашние скандалы имеют привычку вырываться из тесных квартир, приглашая «на огонёк» всех сочувствующих: родню, соседей, милый сердцу полицейский участок. За последний год Марвин Райт и Кэмерон Эванс не раз заглядывали к семейству Мартини: весной Джузеппе угрожал Саре спустить с лестницы трёхмесячную дочь, в августе брат Сары, Тони, заколотил зятя в старом шкафу, обещая спалить мебель с никчёмным содержимым. Развязка сюжета избита и ясна, а вот на финалиста можно было делать ставки. Проиграл Марвин, правда, не соизволил даже нахмурить каменную физиономию на радость победителю: лишь медленно, по-питоньи опустились веки, Райт сунул в нагрудный карман Эванса пару десяток, и равнодушно обрушил кулак на хлипкую дверь квартиры Мартини. Как и ожидалось, в ответ раздалась звенящая тишина.

— Пойдём-ка заглянем в подвал, — Кэмерон по-матерински ласково переложил деньги в карман брюк и хлопнул Райта по плечу. — Младший брат Сары, кажется, подрабатывает помощником суперинтенданта.

В котельной было душно как в адовой пещере, и также гнусно пахло. С углём в бедных районах Нью-Йорка всегда было напряжённо, приходилось подкидывать в топку мусор из квартир, спуская его в подвал на небольшом ручном лифте. Зато тем, кто соглашался на роль чёрта в местной преисподней, гарантировался побочный заработок: бери из «топлива» всё, что понравится, не совсем сгнившее, не слишком сношенное. Что-то, похожее на обноски, в которых шестнадцатилетний Лука (крепкий мальчишка, кучерявые чёрные волосы, гордый профиль со сбитым набок носом) перебрасывал в стокер содержимое вонючего бака. В том, что итальянец захочет рассказать полицейским историю семейного убийства, Кэмерон не сомневался. Доверял другу и напарнику, с которым, как известно, даже немые находят способы заговорить. Марвин не подвёл и сегодня. Стоило Луке ринуться к крохотному окошку под потолком, спокойно наклонился, перехватил валяющийся под ногами совок и метко швырнул под колено дезертиру. Не любил бегать. При своей комплекции и громадном росте всем видам спорта предпочитал тяжёлую атлетику. Зато после того, как собеседник «ляжет», работал с распластанным туловищем неспешно и качественно, без суеты.

— Бонджорно, Лука! — Кэмерон учтиво улыбнулся и, осторожно миновав разбросанные по полу объедки, подошёл к свидетелю. Из-за того, что лицо итальянца покоилось на каменном полу, проклятье «Stronzi!» раздалось приглушено, невнятно; что, впрочем, не помешало Марвину обидеться. По мановению пудовой ладони нос мальчишки ткнулся в угольную пыль, дополнив крик влажным хрустом.

— Ты что, начал понимать итальянский? — Кэмерон повернулся к коллеге.

— За столько лет идиот не выучит. Смотри, — размяв мясистые губы, Марвин произнёс отчётливое, — иль туо каццо э минусколо.

Ответом послужила непереводимая брань и трепыхание тщедушного тельца под массивным коленом — реакция, достойная улыбки Райта. На долю секунды Кэмерону действительно показалось, что сквозь бетонные лицевые мышцы прошла судорога веселья, но в полутьме, разбавленной красными отсветами огня, воображение и Марвину улыбку нарисует, и святому — рога.

— Послушай Лука. Я, конечно, не лекарь, но знаю, как избавить тебя от боли. Для начала лучше перестать дёргаться. Из хватки моего коллеги всё равно не вырваться; а напряженные мышцы — жёсткие, неподатливые, их легче повредить. Тем более, что пришли мы не ради твоих мучений. Всего лишь несколько ответов на мои вопросы, и наша встреча будет короткой, а твоя жизнь — долгой. Только давай сразу пропустим ту часть, где ты делаешь вид, что не понимаешь американский. Где Сара?

Лука молчал, и в героическом молчании этом сквозило что-то от самоубийства.. Секунду или две подвал продолжал дышать привычными звуками, гудел огонь в печи, шумела тяга, потом Марвину надоело, и он пожал мальчишке руку.

— in ospedale! — Лука взвизнул и странно изогнулся, оставаясь пригвождённым к полу. Кэмерон понимающе кивнул.

— В госпитале. Сомневаюсь, что у неё простуда. Хорошо, давай я тебе немного помогу. Джузеппе снова напился и сделал с Сарой то, что делал много раз, но с большим усердием. Терпеть такое Тони больше не мог — не сегодня, завтра сестра окажется на кладбище. Поэтому он и помог Джузеппе выйти в окошко. А теперь давай подведём итог. Сестра на больничной койке, зять напоминает основу для пиццы, брат корчит из себя мученика. Дай угадаю: где Тони, ты не знаешь?

— do no.

— Марвин, нас, кажется, начали уважать. Ещё немного, и «американо» станет вторым языком Маленькой Италии. Ладно, Лука, ты сделал всё, что мог. Последний вопрос, и мы оставим тебя в покое. Отец в лавке?

— sì.

На этом допрос закончился: мотив, убийца и способ преступления были установлены, свидетели найдены, оставалось только заполнить бумаги, и передать дело в суд. Но Кэмерон и Марвин с детства не любили писать, зато весьма сносно относились к денежным знакам, которые, как известно, водятся у владельцев продуктовых лавок, коим и был отец Сары, Тони и Луки — синьор Монти.

Когда каждый житель в округе знает, что в твоей сырной лавке самый качественный товар со всех провинций Италии, рассчитывать на покой не приходится. Однако Синьор Монти — седой добела старик с пропеченным на солнце лицом, радовался посетителям как ребёнок, и каждую покупку превращал в яркое событие. А уж если за сыром заглядывали артистичные персоны под стать хозяину, процесс выбора становился затяжным и шумным. В разгар такого «концерта» и попали Кэмерон и Марвин: пожилая дама, сухая и звонкая как стручок гороха, активно щебетала по-итальянски в непрестанном движении худых запястий, пока её спутник — внешне полная противоположность леди (низкий рост, рыхлые толстые плечи, наливное пузо), старался не выпустить из рук целую охапку бумажных пакетов с покупками. Изредка и он добавлял свои десять центов в разговор, но шумный тайфун собеседников накрывал его тихий невнятный голос, не оставляя от того и звука. Заметив гостей в синих мундирах, покупатели, однако, приутихли, поспешно наполнили корзину сырами, и удалились, оставив шлейф приторного парфюма, да эхо горячей итальянской болтовни, не остывающее в ушах. Закрывая дверь за гостями, синьор Монти предусмотрительно перевернул табличку словом"Benvenuto"внутрь, и учтиво обратился к Эвансу, опытным взглядом торговца определив лидера. — Что будет угодно синьорам полицейским?

Кэмерон много времени у старика не занял — делал скидку на слабое знание языка, дробил предложения, налегал на интонации.

— Послушайте, синьор Монти. Все мы понимаем, каким ублюдком был Джузеппе. Для таких слабаков — а кто ещё поднимет руку на женщину, — в аду должен быть отдельный котёл. Его нужно было остановить. Ради Сары, ради детей. Сделать это могла только крепкая рука. Например, рука Тони. Но теперь Ваш сын — убийца. Его, а не Джузеппе, ждёт электрический стул — очень неприятная смерть. Поверьте, мы могли бы прийти к Вашему сыну, и сейчас он находился бы в камере в ожидании суда. Но мы пришли к Вам — в знак уважения и соболезнования тому горю, которое посетило Вашу семью.

О, где, как не на Гранд-стрит произносить речи об уважении: только здесь и смогут понять истинную ценность семьи, дружбы, долга. И хотя с финансами у синьора Монти было не густо (по расценкам прокурора не хватит даже на пожизненное для Тони), Кэмерон Эванс, истинный американец, смог устроить бизнес, обеспечив себе и напарнику ежемесячный доход в сто баксов с продажи сыра сроком на год. Дело о самоубийстве Джузеппе (не выдержал чувства вины, совесть — страшная штука) было закрыто.

— Когда я был молод… — начал монолог Кэмерон, забираясь в салон «Форда» с кряхтением старого моржа, — Да не смотри ты так, я ещё не впал в старческий маразм, чтобы вещать тебе о подвигах юного Эванса. Так вот, когда я был молод, мечтал сам творить правосудие, да так, чтобы при этом карман оттягивался. Чем мы сейчас и занимаемся. А азарта нет… Где он, азарт, я тебя спрашиваю?!

Марвин усмехнулся, бросив на напарника взгляд из коллекции «старик уже не тот».

— Вот именно. Молчишь. А мог бы сказать что-нибудь глубокомысленное, разнообразия ради. А лучше спеть. Ладно, согласен, старческий маразм уже здесь. Или всё же… «After you get what you want you don't want it»?