Блуждание. Сага «Исповедь». Книга шестая

Натали Бизанс

«Уникальная книга, где история переплетается с мистикой, а чувства любящих героев, как вулканы, завораживают своей огненной мощью и красотой. Роман удивительно живой, наполнен благородством, страданиями и бесконечной, романтической любовью.Он скрашивал мои вечера, увлекая судьбами героев, зачаровывая Душу необыкновенным сюжетом, магией и волшебством, а также глубокой философией познания мира, Души, отношений и бесконечной любви к Богу и всему сущему на Земле». Анна Серпокрылова

ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 9

Каково же было удивление Жюзьен, когда она, очнувшись, обнаружила возле своей постели красивое, совсем новое, платье и одежду для сына. Чудеса не прекращались, сказка продолжалась, и она ощущала себя Золушкой, впервые попавшей на бал. Пришла горничная и помогла ей одеться, а так же передала записку, написанную изумительно красивым ровным почерком:

«Примите скромные дары, от всего сердца вам преподнесённые. Надеюсь, с размерами угадал. Жду вас к обеду. Бернард.»

Платье было изумрудного цвета, скромного пошива, без излишеств, но Жюзьен никогда в жизни не видела ничего прекраснее этого фасона. Привыкшая к деревенским обычаям, лишённая даже самого порой необходимого, она никогда не жаловалась и не искала лучшего, довольствуясь тем, что имеет. И эти подарки казались ей поистине королевскими. Дариен в детском костюмчике славного покроя выглядел маленьким принцем. Жюзьен покружилась у большого зеркала и пришла в полный восторг. Жаль, что сынишка не видел, какая она красивая, но чувствовал её восторг и тоже радовался, ощупывая необычную одежду на себе, такую мягкую и дивно пахнущую.

И вдруг, восторг сменился унынием. «Зачем всё это мне? Бедной девушке из деревни, все эти радости будут вспоминаться потом печалью. И нужно бы отказаться, но вот беда, верхняя одежда куда-то пропала, видимо её забрали постирать, а в нижнем белье никак не отправишься на приём к его святейшеству. И как просто, как душевно он написал: «Бернард», словно простой смертный, а не епископ. Жюзьен вздохнула и ещё раз оглядела себя в зеркале. Оттуда не неё смотрела незнакомка со струящимися после хорошего мыла ярко-алыми волосами, кудрявыми от рождения; в больших грустных глазах не осталось и тени вчерашней усталости, молодой упругий стан, тонкая талия; после родов она стала совсем женщиной, получила приятную округлость бёдер. Сирота из приюта, которую приняла крестьянская семья, и её маленький слепой ребёнок неожиданно оказались в гостях у сильного мира сего. Это было невероятно!

— Позволите, я помогу Вам уложить волосы, — горничная взяла расчёску и, не дожидаясь ответа, начала аккуратно расчёсывать непослушные пряди.

— Мой чепец тоже забрали?

— Всё отнесли прачкам, чтобы привести в порядок. Мой Вам совет, не одевайте его здесь.

— Я как-то привыкла, — смутилась Жюзьен и пожала плечами.

Без куафа она ощущала себя словно голой, совсем на показ. Кроме её мужа, мало кто видел до сих пор её густую огненную шевелюру.

Взглянув на часы, стоящие у камина, Жюзьен невольно вздрогнула, она проспала почти до обеда, надо же, это так не похоже на неё. Такое себе могла позволить только Кристель, и то лишь потому, что вечно бездельничала.

«Как они там? — вновь защемило сердце даже по ленивой невестке. — А вдруг, пока её нет, ведьмак уже исполнил свои угрозы? Нужно торопиться, нужно что-то делать, а для этого она готова пойти на всё, и, раз уж отец Эдуард направил её сюда, нужно идти до конца.»

Когда их привели в покои монсеньора, Жюзьен ахнула. Она ещё никогда не видела подобной роскоши и красоты. До сих пор пределом всех её мечтаний оставалась скромная квартирка отца Эдуарда, которую она вспоминала как самое лучшее из того, что ей пришлось повидать. Дом аптекаря, хоть и был больше других в деревне, не отличался ни вкусом, ни изяществом. Но здесь на стенах висели настоящие старинные гобелены, картины в золочёных рамах, серебряные канделябры, которые уже почти не использовались, стояли для красоты, начищенные до блеска; хрустальные лампы на высоких потолках, мраморная отделка, живописные ковры, зеркала и мебель из светлого дерева с резными узорами, — всё составляло одну общую картину богатства и роскоши.

Когда появился Бернард, она даже не поняла. Не услышала его шагов по мягким коврам, он стоял позади неё и наблюдал, не подавая признаков присутствия. Встретившись с ним восхищённым взглядом, Жюзьен сконфузилась, и её щёки запылали.

— Как в музее, да?! — Бернард по-доброму засмеялся. — Это всё мне не принадлежит. После меня в эти хоромы войдет другой епископ, чтобы потом уступить это место следующему. Когда я впервые вошёл сюда, тоже был поражён не меньше вас… Твой малыш всегда такой молчаливый?

— Он умеет говорить, но чаще молчит, потому что прислушивается к окружающему, он воспринимает мир другим, не так как я или Вы…

— Может быть, нам будет проще перейти на «ты»?

— Я не смогу… — она ещё больше покраснела, — я глубоко уважаю Вас.

— Ладно, называй меня, как тебе удобно, только давай безо всех этих «святейшеств» — ЭТО мне приходится ежедневно терпеть от своих подчинённых. Присаживайтесь, мои дорогие! — он указал на удобные бархатные кресла возле бронзового журнального столика. — Обед подадут в двенадцать, а пока мы можем спокойно поговорить…

— Простите, я забыла поблагодарить Вас…

— Не стоит благодарности, любой уважающий себя человек предложил бы вам кров и всё необходимое.

Жюзьен осторожно присела на краешек кресла и расправила складочки на пышной юбке своего нового платья. Бернард невольно залюбовался ею. Столь яркой женщины он уже давно не встречал и старался избегать подобных соблазнов, но эта гостья была особенной, она вызывала в нём те душещипательные воспоминания, от которых его сердце оживало и начинало волноваться всякий раз, когда он вспоминал того необыкновенного человека, с которым несколько раз свела его судьба, и кто открыл ему глаза на истинную веру и предназначение священника… Последнее время он часто думал о нём, и всякий раз душа наполнялось непонятным, загадочным светом, теплом, что излучал когда-то отец Эдуард. Не знал Бернард, что душа усопшего навещала его в минуты тоски и отчаяния, чтобы поддержать молитвой и надеждой.

— Рассказывай, Жюзьен, не томи!

— Я не знаю с чего начать… Мне необходимо исповедоваться, прежде чем мы начнём разговор.

— Ты хочешь сделать это прямо сейчас, здесь? Или мы спустимся в храм?

— Там могут услышать… Моя исповедь не простая, отец.

— Что же ты думаешь, я мало слышал грехов и тебе есть чем меня удивить? — лёгкая улыбка коснулась его губ, и от этого лицо просветлело. На мгновение Жюзьен показалось, что напротив неё сидит отец Эдуард. Та же доброта и спокойствие, смешанные с непобедимой печалью, исходили от него.

Жюзьен неожиданно для себя самой опустилась перед ним на колени и заплакала.

— Подожди! — Бернард заставил её подняться на ноги. — Ни к чему ребёнку слышать нас! — он позвонил в колокольчик, пришёл слуга. — Отведите мальчика в летний сад и побудьте с ним. Я сообщу, когда подать обед.

Камердинер поклонился и хотел взять Дариена за руку, но тот воспротивился.

— Не бойся, сынок, я скоро приду за тобой, ты совсем недолго побудешь с этим добрым человеком, — прошептала Жюзьен, малыш послушался и безропотно последовал за мужчиной.

— Теперь мы одни, можем начать, — епископ перекрестился и осенил крестным знамением Жюзьен. Она последовала его примеру.

— Последний раз я исповедовалась ещё в детстве, когда был жив Эдуард Боссе. С тех пор я премного согрешила…