Блуждание. Сага «Исповедь». Книга шестая

Натали Бизанс

«Уникальная книга, где история переплетается с мистикой, а чувства любящих героев, как вулканы, завораживают своей огненной мощью и красотой. Роман удивительно живой, наполнен благородством, страданиями и бесконечной, романтической любовью.Он скрашивал мои вечера, увлекая судьбами героев, зачаровывая Душу необыкновенным сюжетом, магией и волшебством, а также глубокой философией познания мира, Души, отношений и бесконечной любви к Богу и всему сущему на Земле». Анна Серпокрылова

ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 5

Хозяйкой Кристель оказалась никудышной. Дома за ней всё мамка да няньки бегали, вот только ничему не научили. Всё Жюзьен приходилось по-прежнему самой делать. Невестка белы рученьки берегла, за скотиной убирать не хотела, готовить не умела, даже прибраться толком не могла. Жюзьен её и так и этак науськивала, объясняла, ругалась, воспитывала, только всё без толку.

— Не прожить с такой женой без служанок. Что делать будут, не знаю, — жаловалась она Реми.

По ночам молодожёны спать никому не давали, всё никак не могли нарадоваться своему воссоединению, а утром мужчины уходили дом поднимать, молодуха спала, а Жюзьен за двоих работала, не было ей ни помощи, ни поддержки. А ведь сама тяжелела день ото дня, ребёночка вынашивала. Накопилась в ней обида и перестала она жену Адриана жалеть.

— Тебе бы только мужа ублажать, да стонать на весь дом. Спасу от вас нету, скорей бы к себе съехали. Хорошо тебе у нас? Конечно, всё прибрано, сделано, только ты и пальцем не пошевелила… И не совестно, вот так полдня на перине валяться?!

— Это ты завидуешь, что муж у меня хороший, горячий и пламенный, не чета твоему, вас и не слышно, словно мышки в норе копошитесь.

— Просто совесть нужно иметь, о других подумать! А мужа моего ты не трогай, не тебе о нём судить, поняла?! Я за Реми убью! — зыркнула на Кристель так, что та слегла с головной болью. День лежит и два, и три, порошки отцовские не помогают. Зато домашние выспались, отдохнули в тишине. Даже Адриан тому рад был, хоть и не признавался, но вымотался и устал, а после тяжёлой работы отдых нужен.

— Ещё немного и стены закончим, а там и крышу накроем, потерпи чуток!

— Устала я, Реми, мне бы тоже полежать, спину вон как ломит, только кто же это всё делать будет? На кого животину оставлю?

— А ты потихоньку, не спеша, и отдыхай почаще… — жалел её муж, только помочь ничем не мог, сам от рассвета до заката вкалывал, как проклятый, а никуда не денешься. Отец уже не тот, что раньше, годы своё берут, а не жалуется, работает со всеми наравне, как бы не слёг… Кому сейчас легко?

Камни привозили на телеге, сами загружали, сами выгружали, сами строили. Не по карману рабочих нанимать. В материалах не нуждались, аптекарские деньги помогали, но не сорить же ими, всё по делу, монетка к монетке, ещё за свадьбу не со всеми рассчитались.

Так и жили день за днём. До зимы крышу сделали, остались внутренние работы. Жюзьен по дому и по хозяйству со своим большим животом ползает, как поспевает и сама не знает. Кристель отдыхает, красоту наводит, мужа ждёт… Зашёл как-то раз аптекарь дочку проведать и понял всё. Жалко ему сироту стало, на сносях уже, а девица его ленивая, будто и не замечает, как другим тяжело.

— Жюзьен, я к тебе помощницу пришлю, от нашей красавицы, как вижу, проку мало.

— Не потерпит Ронан чужих в доме, — с тяжёлым вздохом сказала и разрыдалась.

Обнял как свою, к сердцу прижал.

— Ты уж прости нас, что дочку не воспитали как надо, одна она у нас, вот и жалели все. Мать её баловала, всё ей прощала, мне бы встрять по-отцовски, а всё работа, работа, да ты и сама знаешь, я в деревне и за врача, и за писаря. Все ко мне бегают, чем могу, помогаю.

— Вы — золотой души человек, Ренне, столько для меня сделали! Я всегда Вас добрым словом вспоминать буду.

— Чего это вы тут обнимаетесь? Я не поняла! — явилась с прогулки Кристель. — Ты дочку проведать пришёл, или со своей любимицей повидаться?!

— Не стыдно тебе, бессовестная, всё на беременную перекладывать, бедняжка совсем тяжёлая.

— А чем я ей помогу? Меня не учили за скотиной ухаживать и грязь убирать, вы меня к другой жизни готовили!

— Да, кто ж виноват, что ты с первым встречным во все тяжкие ударилась?! Чего хотела — то и получила, привыкай! Тут тебе не на рояле музицировать!

Обиделась, ушла, дверью стукнула, да так, что ребёнок в животе у Жюзьен подпрыгнул, надавил куда-то, она и вскрикнула.

— Посиди, моя хорошая, а может, приляжешь?

— Спасибо, лежать мне тяжело. Я посижу маленько.

— Во сколько мужчины ваши уходят?

— Да как светлеет так и уходят, а по темну возвращаются.

— Вот я тебе и пришлю подмогу, пока их нет, Ронан и не узнает. Где же это видано, чтобы в таком положении, ты всё одна делала?!

Только спазм не проходил. Испугалась Жюзьен, живот начала гладить.

— Э, нет, девонька, прилечь-то придётся, дай-ка я тебя осмотрю.

Такой боли с роду Жюзьен не испытывала, словно калёным железом поясницу ей скрутило, закричала, всем телом дёрнулась, да опала на скамье без чувств.

Посмотрел аптекарь, а там кровь, что-то не так пошло… Испугался, засуетился, а не отойти от беременной, и за помощью послать некого. Была в той деревне одна повитуха, совсем необразованная, но умелая по-народному, её мать и бабка тоже повитухами были. К ней бы бежать, да как несчастную оставишь, свалится ещё со скамьи. Живот ходуном ходит, ребёнок бьётся, места себе не находит.

— И где только черти эту Кристель носят! — выругался, а у самого руки дрожат от волнения. Пошлёпал Жюзьен по щекам, чтобы в чувство привести, а она как закричит, хуже прежнего. Делать нечего, надо к родам готовиться, может дочка, всё ж таки, вернётся и поможет.

— Что такое? Что со мной?!

— Держись, Жюзьен, кажется, роды начались.

— Так рано ещё! Восьмой месяц только пошёл…

— И так бывает, тут уж ничего не поделаешь. Только перелечь тебе надо на стол, я помогу!

Скинул всё со стола, одеяло набросил, простынёй накрыл чистою, от платья Жюзьен высвободил. Криком кричит, бьётся как рыба без воды, несчастная.

— Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!.. — уже и молиться начал, растерялся совсем, тут и королевишна вернулась, да от зрелища того чуть в обморок не упала.

— За бабкой повитухой беги, дочка, до больницы нам её не довести, родит по дороге.

Вопли Жюзьен по всей деревне слышны были; так что, скоро вести и до окраины дошли. Бросил Реми работу и бегом до дома, ни разу не остановился, запыхался весь, когда добежал.

Как увидел кровищи сколько вокруг любимой разлилось, чуть с ума не сошёл.

— Шёл бы ты отсюда, парень, не до тебя ей! Чуть жива…

— Что говорите такое? Как же она без меня?! — за руку взял, целует и слёзы на глазах. — Ей в госпиталь надо, там врачи хорошие.

— Не довезём, растрясём по дороге, итак кровотечение.

— Тогда я врача сюда привезу!

— Поторопись!

Бросился к соседу, коня выпросил и со всей дури в город погнал.

— Слабеет она, а роды не идут. Истекёт… — повитуха показала на скальпель. — Резать надо. Только я не мастак по этим делам.

— Я, больше чем нарыв, ничего и не вскрывал.

— А ещё аптекарь! — укорила бабка.

— Есть в соседнем селе мужичок, колдун сильный, может, он поможет, послать бы за ним.

— Не хочу! Не надо, — простонала Жюзьен.

— А жить хочешь? О ребёнке подумай! Времени мало. Оба помрёте…

Послали кого-то, да только не успел он до соседней деревни доехать, колдун уже тут как тут был. Откуда узнал? О том никто не ведает, может, у них на своих чутьё работает?..

Выгнал всех из дома и ставни закрыл, чтоб никто не подглядывал.

— Ну, здравствуй, бедовая голова! Наслышан я о тебе, что учиться не приходишь?

— Сама кого хочешь научу!

— Так сильна?! Что ж себе не поможешь? Вытолкни его, да и дело с концом, — руки помыл в её крови, улыбается, глаза недобрым огнём горят. — Долго от призвания бегать будешь? Мало нас таких, каждый на счету. Ты свою силу веками растила, да только с пути сбилась. Любви поддалась. Негоже нам слабостям человеческим служить, — руку ей под спину просунул, боль и отпустила.

Хорошо так стало, но не долго, живот напрягся, стал как каменный. И, будто, вырывал колдун дитя изнутри тёмной силой своею. Малыш не кричит, не шевелится, крохотный такой.

— Мёртвый?

— Почти. Подумай, нужен ли?!

— Что с ним не так?

— Слепой он. Отдай мне его, себе ещё родишь здоровых и сильных, не таких как этот.

— Что удумал! Чтоб я своё дитя в чужие руки отдала?! Лучше убей меня, не бывать этому!

— Ну, как знаешь. Только не плачь потом…

— Пугать меня вздумал?

— Ох, как запела, а до этого помирать собиралась! — рассмеялся ведьмак. — Сама мне его принесёшь! А пока, пусть подрастёт да окрепнет.

— Не бывать этому! Никогда!

— Да, ты лежи, не кипятись, а то опять кровь польётся, только уже никто не поможет, — руку стариковскую ей на голую грудь положил, как иголками её закололо, загудели протоки молочные от приливной волны.

— Сама принесёшь, да в ножки поклонишься, — сказал, как отрезал, и исчез.

— Нет! Нет! Не будет по твоему! — кричала ему вслед Жюзьен, да только её никто уже не слышал.

Прибежали аптекарь с повитухой, ожидали мёртвого ребёнка увидеть, раз мать так рыдает, ан нет, живой, только слабенький очень. А колдуна и не видать, след простыл. Пупок новорождённому перевязали, помыли, укутали, к груди прикладывают, а из неё молозиво прямо капает, чудеса да и только.