Блуждание. Сага «Исповедь». Книга шестая

Натали Бизанс

«Уникальная книга, где история переплетается с мистикой, а чувства любящих героев, как вулканы, завораживают своей огненной мощью и красотой. Роман удивительно живой, наполнен благородством, страданиями и бесконечной, романтической любовью.Он скрашивал мои вечера, увлекая судьбами героев, зачаровывая Душу необыкновенным сюжетом, магией и волшебством, а также глубокой философией познания мира, Души, отношений и бесконечной любви к Богу и всему сущему на Земле». Анна Серпокрылова

ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 2

Привёл отец домой сына, впихнул через порог. Реми никак не мог понять, что с братом происходит, словно тронулся он слегка мозгами. Такого даже бить жалко, словно дитя неразумное. Такая же и дочка аптекаря сидела, её ругали на чём свет стоит, а она и глазом не моргнула. А ведь воспитанная в строгости была. Напрасно мать на себе волосы рвала, да пыталась её устыдить. Адриана отец и не трогал. Велел ему пойти спать, да попросил Жюзьен успокоительного дать неуёмному, так как возбуждение у парня всё не проходило. Дала отвар и, к самому уху его наклонившись, прошептала:

— Амулет-то сжёг?

Он молча помотал головой, нет мол.

— Дай его мне, непутёвый!

Адриан полез в карман и вытащил истрёпанный пучок соломы. Бросив его в огонь, Жюзьен перекреститься хотела, но не смогла.

«Прости меня, Господи, грешную! За всё ответ держать буду…»

В доме наступила тишина, в трубе завывал бродяга-ветер. Погас в камине огонь. Реми прижался к жене, словно в ней всё его спасение, а она лежала и думала, какую страшную вещь совершила и будет ли ей за это прощение?..

Утром по привычке поднялась, а коровки-то и нет. Снова горько плакала, да ничего уже не изменишь. Вернулась в дом, все спят, развела огонь, напекла блинов целую тарелку с горкой на последнем молоке, от бурёнки оставшемся. Осознание вины тяжким грузом давило к земле, даже мысли дурные в голову полезли, но о ребёнке подумала, он-то в чём виноват?.. Нужно жить. И тут до неё дошло, что не слышит она больше отца Эдуарда. Добежала до места, где коровку схоронили и стала каяться, била себя в грудь, рыдала…

Приходит Реми и видит её такой.

— Что ты так убиваешься?! Купим мы тебе корову другую, нельзя же так к животным привязываться!

— Ты не понимаешь, — Жюзьен даже говорить не могла, всхлипывала всё время, — это я… это я её…

— Ну, тише, тише, не наговаривай на себя, — обнял жену, к сердцу прижал, ей и полегчало.

«За что мне утешение такое послано? Не достойна я его, ведьма проклятая! Простит ли, когда всё узнает?..» — молчала, вслух ничего не произнесла.

Только слушала, как бьётся сердце родимое, как любит её, несмотря ни на что, хоть и не говорит. Адриан вон сколько ей в любви клялся, а Реми ни разу «люблю» не сказал, только и без слов понятно, кто из них сильнее.

— Брат проснулся?

— Спит ещё, а может, делает вид, что спит, я бы тоже со стыда сгорел.

Пробуждение и у аптекарской дочки было тяжёлым, когда вспомнила всё, чуть с ума не сошла в самом деле. Долго её отец отпаивал успокоительными травами, весь день страдала. Из дома теперь не выйти, все пальцем будут показывать, засмеют…

Жюзьен, чувствуя неладное, побоялась, что девчонка руки на себя наложит. Пришла к аптекарю, как обычно, травы перебрать, сборы делать.

— Не до работы мне сегодня. Знаешь, ведь?!

— Знаю. Одна у нас беда на две семьи. Позвольте мне с Кристель поговорить.

— Видеть никого не хочет, бьётся в истерике с утра. Я уже чего только не давал, всё без толку.

— Вот, я и говорю, нужно, чтобы она не одна была, да по душам могла выговориться.

— Вы и подругами не были никогда.

— А теперь — станем! Как-никак, породнимся скоро.

— Ладно, попробуй, может у тебя получится…

Жюзьен вошла в комнату с плотно занавешенными окнами. Девушка, сжавшись, на кровати лежит, одеялом голову прикрыла. Жюзьен подошла к ней, села рядом, и молча погладила.

«Ты прости меня, Бога ради, это я всё подстроила, ты и не виновата ни в чём, бедняжка. Против магии кто устоит?.. Если бы этот болван сразу от соломы избавился, не нашли бы вас…» — Жюзьен понимала, что сама виновата, как ни крути.

— Кто здесь? — Кристель стянула с лица одеяло. — Зачем пришла?

— Поговорить хочу! — чародейка смотрела на неё без усмешки и без отвращения. — Мы ведь теперь вроде бы как и не чужие, скоро в дом наш войдёшь!

— Не знаю я, как это случилось! Помутнение рассудка какое-то!

— Не плачь, девонька, всё позабудется, пылью покроется, травой зарастёт… — Жюзьен погладила её по растрёпанным, мокрым от пота и слёз волосам. — Мы тебя не осуждаем, в семью принимаем, всё наладится и пройдёт… Я тебя никому в обиду не дам! Будешь мне, как сестра родная!

Девушка, пуще прежнего, разрыдалась, обняла её.

— Скажи мне одно, нравится тебе наш Адриан?

— Если бы не нравился, сотворила б я такое?!

— Наверное, нет. Значит, люб, ну и что тогда слёзы лить понапрасну? Радоваться надо, свадьба скоро!

— Что люди скажут!

— А что тебе люди? Плюнь на всё и разотри! Коли дорог тебе жених, так чего печалиться? Не было б того, что было, и не позволили бы вам вместе быть! А так — ты любимого нашла, по сердцу себе выбрала…

Жюзьен ещё долго говорила, пока девушка не заулыбалась.

— Может, оно и к лучшему! Ты права. Меня хотели за одного учителя замуж выдать, так он уже вдовец и старше меня намного. А Адриан — видный парень, молодой, по нему половина деревни вздыхает.

— Вот, видишь! А ты плачешь по чём зря! Давай, умойся, приведи себя в порядок и пойдём прогуляемся.

— Выйти из дома?! — Кристель ушам своим не поверила. — Засмеют ведь!

— Рано или поздно придётся к людям выйти, лучше сделать это сразу. А кто пялиться будет, тому я глаза выколю.

— Скажешь тоже!

Обе рассмеялись.

— Спасибо тебе, Жюзьен, я не знала, что ты такая добрая. Уже совсем о плохом думала, как с таким позором жить? А ты пришла, и мне полегчало.

— Вот, и слава Богу! Теперь вместе будем, и я тебя в обиду не дам! Пусть только попробуют слово худое сказать, узнают мою ведьминскую силу!

От этих её слов у Кристель аж мурашки по коже пробежали, но она восприняла это как самоиронию Жюзьен и улыбнулась. Не было теперь у неё человека ближе, чем эта красноволосая красавица, которую желали, боялись и ненавидели в деревне одинаково сильно.