Гори, ведьма!

Мирт и Клевер, 2023

В городе, полном ведьм, никогда не стихает борьба за власть. Огонь магии, который в них горит, делает их не способными ни к миру, ни к покою. Говорят, что под городом спит птичий бог и видит сон обо всех ведьмах, которые ходят по его земле. И когда проснется, от его крика небо треснет пополам, и всякий ужас обернется плотью, а земля провалится под каждой ведьмой, и не будет им ни костра, ни кургана, ни помина. Бог лежит глубоко и спит крепко, но глаза его остры и все видят.

Глава 7.

Эва всегда знала, что она особенная. Не только потому, что принадлежит к тому редкому числу ведьм, что с рождения сильнее других. Одаренных не просто возможностью колдовать, а способных к настоящим чудесам, чтобы черпать магию горстями, позволять ей течь через себя свободной полноводной рекой. Не цедить по капле, мелкими глотками, а дышать магией, без нужды постоянно думать об осторожности, о контроле, как бы случайно не взять больше, чем ты сможешь осилить. Простая ведьма так не сможет — хлебнет чуть больше положенного, и сила разорвет ее, сожжет изнутри, одни пустые стенки оставит. Не даром у Яна уходило по целому дню, чтобы наполнить весь шабаш, уж он-то, как верховный колдун, вынужденный провожать в последний путь к ритуальному костру каждую свою сгоревшую ведьму, видел, как опасно превышение своего предела. Ведьмы знают: магия — это страшный и проклятый дар. Она и оружие, разящее без разбору и врага и руку, которая его держит, и доспех, который защитит тебя от всего, только поливай его своей кровью.

Но Эва не была бы собой, сильнейшей ведьмой в шабаше, если бы обожглась хоть раз. Ее-то магия ласково греет, как утреннее солнце, сколько бы Эва не брала, какое бы колдовство она не творила, никогда сила не оборачивалась для нее болью. Кому как не ей быть верховной?

Она подмигнула своему отражению и покружилась перед ростовым зеркалом, длинный молочно-белый подол взметнулся вокруг нее пенной волной, вспыхнула золотая вышивка. Колыхнулись мягкие темные кудри, длинные серьги прохладно скользнули по шее, как поцелуй, вежливый и равнодушный. Серьги эти подарил Федор, капли сапфиров на тонких серебряных цепочках выглядели так же, как он — красиво и холодно. И вроде стоит он близко, и целует ей при встрече пальцы, как в каком-нибудь старинном романе, а смотрит из-под ресниц так, что до костей пробирает. Взгляд его темен, как лед на реке, и зрачки, как два прицела. Ян все время твердит, что от Бажовых только проблем и жди, что обоих их надо было убить, когда возможность была. Эва не согласна. Нельзя Федора убивать, пока не растает этот лед, пока не сменит он свой холод на чего погорячее, как все другие. Безразличие его выводит Эву из себя, зудит не переставая, раззадоривает — как же так? Неужели не хороша она? Хороша, лучше и быть не может. Так в чем дело?

Эва вытянула руки в широких рукавах, шелковый муслин, почти прозрачный, нежно скользнул по коже, едва касаясь, узкие манжеты, густо расшитые стеклярусом, обхватили запястья точно над тонкими косточками. Эва покрутила ладонью, любуясь изящными линиями, и довольно прищурилась. Эта магия ее любимая, ее она знает давно, еще до того, как надела первое взрослое платье. До чего-то дошла сама, что-то подсмотрела у Яна — вот уж кто прошел далеко в науке собирать чужие сердца и низать их будто бусины на нитку. Тут и магии-то обычно нужно всего лишь каплю, пусть она упадет в цепкую вязь из медовых улыбок и маленьких общих секретов, влажного шепота, быстрых и пристальных взглядов. Пусть пропитается кедром, полынью и пряным сандалом. Пусть смешается это все и кипит под чужой кожей, доберется до сердца и пусть его отравит. Вот и все колдовство.

Зимнее солнце медленно тянуло закатный луч по светлому паркету, плескалось под ногами, залило кораллово-розовым светом белые туфельки и подсветило подол. Эва сдула с кончика кисти излишки пудры, провела легонько пальцем по граням сапфиров и улыбнулась шире от того, что нельзя не улыбаться сегодня. Сегодня вечером она наконец-то получит титул. Ян наденет ей на шею гривну с птичьими головами и объявит новой верховной ведьмой. С самого детства это было ее мечтой, любимой фантазией перед сном. Сколько раз она представляла это, сколько ждала, так, что почти ощущала золотой вес на своей шее.

Гривна эта была скорее древней, чем старой, Ян привез ее откуда-то, выкупил или выменял, или вовсе украл, Эву это не слишком заботило. Главное, что от гривны крепко пахло магией, вечной и могучей. Два туго перекрученных золотых прута обвивали шею так, что тонко литые птичьи головы на их концах прижимались прямо под ключицами и будто смотрели другу в глаза. Внутри клювов спрятан секрет — маленькие крючки, чтобы крепить подвеску, но то ли она потерялась со временем, то ли не было ее изначально. Эва уже как наяву видела золото, тусклое и темное от времени снаружи, и блестящее внутри, там, где гривна соприкасалась с кожей или одеждой. Стоило закрыть глаза и представить, как под пальцами чувствовались все вмятины и царапины на мягком металле и даже легкая кривизна. Ян ее никогда не снимал, и Эва тоже не станет.

***

Огонь в камине горел во всю, разбрасывая по стенам кабинета изменчивые тени, да толку от него было чуть — длинная комната вся насквозь продувалась сквозняками. Они лениво шевелили призрачными пальцами тяжелые портьеры, за которыми до самого горизонта остро скребли небо верхушки елей. Поперек огромного кресла прямо на пути у сквозняков полулежала Яра Бажова. Ее кресло, как сторожевая башня возвышалось над хаосом из сваленных на полу книг, переплетенных тканью, кожей, или просто прошитых нитками, исписанных убористой вязью листов, спутанных проводов, стеклянных флаконов и обрывков мятой бумаги, бутылок, пустых и полных, лунных календарей, осколков стекла, разбитой посуды и кто знает, чего еще.

Яра зубами стянула перчатку с правой руки и рванула с нее бинт, нетерпеливо отбрасывая его в огонь. В полумраке комнаты стало видно, как от ладони поднимается пар. Колослов на ее тыльной стороне, теперь отмытый от лишней крови, выглядел не так зловеще, как раньше, но все еще довольно неприятно: четырежды вписанное по кругу само в себя слово «ключ» занимало все место от запястья до костяшек, тонкие глубокие линии его воспалились и пульсировали от боли. В здоровой руке Яра вертела резной кальянный мундштук, его длинный шланг уходил куда-то за широкую спинку кресла. Ведьма задумчиво сжала ладонь в кулак, кожа болезненно натянулась, порезы заполнились кровью, а затем коротко лизнула и тут же затрясла рукой — незажившие края будто ошпарило. Тяжело вздохнув, она перевернулась на спину, затянулась и запрокинула голову вверх, выдыхая густым белый дымом.

— Душераздирающе. Эти травы вообще-то по-другому используют, — сказал высокий мужчина, небрежно облокотившись на крышку громоздкого стола позади ее кресла.

Его рубашка, залитая кровью на груди, влажно поблескивала в тусклом свете камина — Матвей Бажов выглядел точно так же, как в тот момент, когда его застрелили. Сложно сказать, сколько лет ему было. Могло быть и сорок, и пятьдесят, темнота укрывала его фигуру тенями, не давая хорошенько рассмотреть, скрадывая очертания и оттенки. Единственное, что бросалось в глаза сразу и не оставляло сомнений, это его очевидное, даже в полумраке, сходство с Ярой: та же форма глаз, те же упрямые брови, схожая линия челюсти и высота скул. Но если девушка слегка наклоняла лицо вниз, смотря исподлобья, и почти всегда немного хмурилась, то мужчина гордо вздергивал подбородок, словно глядя на все свысока, чуть приподнимая уголки губ в тонком намеке на улыбку.

Яра вздрогнула от звука его негромкого голоса, но головы не повернула. Не обращая на мужчину никакого внимания, она достала из кармана в складках юбки новый бинт, так же зубами вытащила из обертки и принялась наматывать на кисть. От резкого лекарственного запаха пропитки защипало в носу.

Ее собеседника это молчание ничуть не смутило, сняв с плеча несуществующую пылинку, он продолжил:

— Это бесполезно. Ты же знаешь, оно не заживет.

Яра глубоко затянулась, будто специально пытаясь заглушить его голос бульканьем воды в колбе. А то она не знает, что ходить ей теперь всегда с этим колословом! Под утро, когда Лес выплюнул ее на снег и оставил приходить в себя, а туман в голове слегка рассеялся, она, наконец, начала осознавать всю картину произошедшего. Каждый штрих в ней так и кричал об авторстве Яна. Все в Яре требовало немедленно пойти в Отдел и требовать справедливости, чтобы те сделали то, ради чего существуют и разобрались, наконец, с Яном и всеми его подхалимами, чтобы обратились к костям, а те сотворили что-нибудь действительно страшное, жестокое, в духе старинных легенд… но тогда неизвестно, что кости сделают с ней самой. Магия сильно вдарила ей в голову, и большую часть той ночи помнилась плохо, но все же не настолько плохо, чтобы сомневаться: Яра убила.

— Никуда ты не пойдешь, если не дурочка, — раздалось из-за спинки кресла, на что она раздраженно закатила глаза. — Кости никогда не были вариантом, по многим причинам, — он загадочно сощурился куда-то в потолок, а затем перевел взгляд на Яру и добавил, — а уж для тебя теперь — тем более.

Ну, это было бы глупо отрицать, как бы Яре не хотелось. В делах с богами главное помнить, что они не злые и не добрые, они просто сила, стихия, карающая все, что попадется на ее пути. А стихия — мощный, но неизбирательный судья. Она не подбирает наказание, и степень виновности ее не интересует. Она просто накажет всех. Как там говорится, «Всякий ужас обернется плотью, а земля провалится под каждой ведьмой»? Яра не знала, почему Федя их предал и бросил, но даже мысль о том, что он так же попадет под наказание, вызывала у нее ужас. И какая бы ярость ее не душила, пришлось отдать Яну должное. Натравливая на ее семью Ильдара и его ручных идиотов, он знал — кто бы ни остался в живых, никто не пойдет в Отдел, все останется между ведьмами.

Она раздраженно цокнула языком, устало потянулась и свела лопатки, застонав от облегчения, когда позвонки с хрустом встали на место. Могла бы догадаться раньше, Ян годами проделывал то же самое в своем шабаше, связывая всех его членов круговой порукой соучастия в преступлениях.

— А теперь твой брат с ним, — мягко напомнил голос из-за спины.

Яра дернулась, почувствовав фантомное прикосновение к плечу, но головы все равно не повернула. Из-за кресла раздался глухой смешок.

— Ну же, ради чего это представление? Изображаешь из себя растерянную сестру, брошенную девочку, но признай! Признай, что для растерянной девочки ты неплохо подсуетилась. Все незваные гости мертвы, единственные, кто могут пользоваться нашим разрывом — это ты и твой брат. И самое главное — без твоего ведома в Лес никто не войдет. Никто, кроме тебя, не сможет подойти к разрыву достаточно близко, чтобы забрать его. Очень предприимчиво для несчастной покинутой сиротки.

Яра, скрипнув зубами, сердито завозилась в кресле.

— Жаль, продлится это не долго. Ты глотаешь магию, как умирающий от жажды воду. Жадно и без всякой меры. Жжется, наверное, — прозвучало у самого ее уха.

Прикрыв слезящиеся от дыма и усталости глаза, Яра прислушалась к тихим шагам за спиной, по звуку отслеживая перемещения мужчины.

— Чтобы получить и Лес, и разрыв, Яну даже ничего не нужно делать — достаточно просто подождать, пока ты сгоришь. И Федя останется единственным хозяином и того и другого, — вкрадчиво прошелестело над ее головой. — Как думаешь, что он сделает с Федькой?

Рука ее дрогнула и слишком сильно дернула за край бинта, тот пополз, распускаясь. Яра длинно выдохнула через нос, унимая раздражение.

— Как тебе, кстати, наследство твое, как тебе Лес? Не тяжело? Может не по тебе мера-то, а?

Мужчина насмешливо фыркнул, и, склонив голову к плечу, пристально следил, как Яра, замотала, наконец, ладонь, и с сопением принялась заталкивать ее обратно в перчатку.

Слишком толстый слой бинтов мешал, перчатка никак не налезала, и та с раздраженным рыком отшвырнула ее прочь.

— Бога ради! Чего тебе от меня нужно? Да тебя даже здесь нет! — закричала она, рывком оборачиваясь к нему.

— Где же я? — Матвей комично округлил глаза.

— Я не знаю! Когда я вернулась, тебя уже не было!

Насмешливое фырканье было ей ответом.

— Тогда вспоминай.

Но Яра помнила только жаркий ток магии внутри и запах крови. Она стиснула голову в ладонях, в попытке унять лихорадочный жар и сконцентрироваться, чтобы вспомнить, но ничего не вышло, и она со стоном откинулась в кресле.

— Девчонку задрали темные гончие. Позаботилась о ней, так же, как и об остальных.

— И как же это?

— Не твое дело, — процедила она, крепко зажмурив глаза.

Матвей покачал головой в притворном сожалении.

— Я же о тебе беспокоюсь, милая. Будет неудобно, если на Совете окажется, что кто-то их нашел. Тогда и тебе не жить.

— Хотя тебе все равно не жить, — добавил он чуть погодя.

Яра поперхнулась воздухом.

— Я не буду выслушивать поучения от верховного, застреленного в собственном доме! Ты просто выверт моего больного сознания, — прошипела она сквозь сжатые от ярости зубы.

— И это плохая новость для тебя, дорогая. Лес очень давит, правда? Бездонная, необъятная сущность, непостижимая и жестокая. Ты неосторожно коснулась ее сути и позволила прикоснуться к своей. И своей рукой отметила себя, как часть этой сущности, — сказал он мягко, присаживаясь на корточки рядом ее креслом. — Нет ничего удивительного, что теперь Лес тянет тебя к себе. Ему нравится хранить все свои части вместе.

Яра всхлипнула, стискивая голову сильнее:

— Ты же сам оставил мне эти записи! — сорвано прохрипела она. — Там не было написано, что Лес будет кричать… — закончила она шепотом, роняя горячую слезу себе на колени.

— Он так сильно кричит!

— А будет еще сильнее, — пообещал Матвей, нежно проводя рукой по ее волосам. — Обязательно будет, только подожди немного. У тебя большие проблемы, дорогая. Покуда ты надеешься сохранить нашу изнанку, тебе нужна магия. Но, чтобы твой колослов работал, она нужна тебе постоянно, и ты не сможешь отойти далеко от разрыва, а значит и от Леса. Сейчас магия только слегка обжигает, пока ты берешь лишь столько, сколько требует печать, но скоро этого станет мало. Лес будет тянуть тебя сильнее, требовать, пытаться соединить со своей сущностью, и ты будешь брать больше магии, чтобы сопротивляться и оставаться в своем уме. Твое тело начнет сдаваться. Кровь начнет сворачиваться и густеть, сердце не сможет качать ее, органы перестанут справляться, и ты отравишься продуктами распада собственных тканей. Твоя нервная система начнет умирать, откажет мозг. Судороги, обмороки… галлюцинации. И тебе будет кошмарно, просто ужасающе больно. Магия будет пытаться лечить тебя, но по итогу лишь продлит твою агонию. Ты в ловушке, милая, — прошептал Матвей, ласково чмокнул в макушку и смахнул слезу с ее щеки. — Ну-ну, не плачь, от этого температура только сильнее вырастет.

Яра разочарованно отвернулась от него и прислонила пылающий лоб к прохладной кожаной обивке. В ее больной голове ширился и рос крик, отчаянный и требовательный.

— Все эти ведьмы в городе, Ян с девчонкой, старуха в своем гнезде, они только и ждут, пока ты закончишься сама собой. И как только ты догоришь, они первым делом свернут голову Федьке, а потом устроят бойню за ваше наследство. Совет им нужен только для того, чтобы соблюсти формальность перед Отделом. А начнешь упираться, пытаться искать правды — будут лишь тянуть время. И кто знает, чего они при желании накопают, если ты не пошевелишься. Так что лучше помоги себе, придумай план получше, пока еще можешь соображать, — улыбнулся он, изящно опираясь на край стола.

Каждая попытка заглушить внутренний крик больше походила на прикосновения к раскаленной добела поверхности. Яра разжала зубы, которые не помнила, когда успела сцепить так сильно, что заныли скулы, и едва не вывалившись из кресла на пол, шатко двинулась к выходу на террасу. Матвей, с любопытством наблюдая за ее движениями проводил ее насмешливым взглядом, но она прошла мимо, вялой рукой толкнула в сторону тяжелую портьеру и с наслаждением вдохнула ледяной зимний воздух. Ночь не была ясной, но твердая снежная корка, как серебро отражала бледный свет луны, когда ему удавалось пробиться через облака. Яра сощурилась вниз, разглядывая что-то вдалеке.

— Видишь? — кивком указала она на другой берег.

Искусанные, запекшиеся губы сложились в злую усмешку, больше свойственную ее собеседнику, чем ей. Матвей не спеша подошел, и уткнувшись локтями в каменный парапет, тихонько присвистнул, посмотрев куда она указывает. Там внизу, за рекой, у самой кромки берега собрались едва различимые тени. В абсолютной тишине они толпились у незримой границы реки, у сходней моста, лишенные возможности пройти по нему. Луна на мгновение выбралась из хватки облаков, чтобы осветить их раскрытые рты и лица, лишенные черт, обращенные вверх, на террасу.

— Глянь, как мечутся, — усмехнулся Матвей краем рта.

Яра зло, до скрипа перчаток, стиснула кулаки, взгляд ее метался между тенями, пересчитывая.

— Все шестеро.

— Точно, как в аптеке. Ладно, беру свои слова обратно, там их вряд ли найдут, — хохотнул Матвей. — Не хочешь отпустить их, раз уж теперь понятно, где тела? Тот берег — не лучшее место для любой души, даже для самой мелкой и черной, — поинтересовался он, заглядывая ей в лицо.

— Нет. Уйдут, когда я позволю, — тихо ответила Яра.

Мужчина коротко фыркнул, явно позабавленный.

— Ты довольно жуткая, — отметил он. — Кроме того, тебе не кажется, что мы должны это обсудить?

Яра вопросительно вскинула брови. Взгляд его глаз смягчился, а в уголках рта блуждала почти неуловимая улыбка, нежная и немного лукавая.

— Твое первое убийство, — услужливо пояснил он. — Не хочешь поделиться? Каково оно?

— Не сделай я этого, они убили бы меня, — мрачно уронила она, устало растирая лоб.

— О, так это была самооборона?

— Опять ты об этом. Я едва соображала, что делаю.

Матвей выдохнул со снисходительным раздражением.

— Себе-то не ври. У тебя вполне хватило ума сообразить утащить всех на другой берег, чтобы они не умерли на этом, и забрать глаза. И ты ходила к старухе! — он вдруг расхохотался. — Поверить не могу! Пришла к ней, вся такая серьезная, разве что кровью не кашляя, и шантажировала частями ее сына, как в каком-то гангстерском фильме, с ума сойти! Она наверняка решила, что у тебя мозги уже тогда от магии спеклись, — веселился он.

Яра разочарованно покачала головой, отворачиваясь, оставив мужчину внимательно изучать ее профиль. Слабые отблесков камина едва добирались на террасы, но их хватило, чтобы высветить, как пар маленькими вихрями клубится и стелется вдоль ее щек и из-под высокого воротничка.

— В тебе столько гнева, — задумчиво проговорил Матвей. — Он делает тебя беспощадной, я очень рад. Все мои дети безупречны, — добавил он с маленькой мечтательной улыбкой.

Яра недовольно поджала губы, но спорить с ним не стала. Вместо этого она потерянным взглядом скользила по верхушкам Леса на другом берегу, будто прислушиваясь, к чему-то неясному и далекому. Матвей, заметив это, развернулся к ней всем корпусом и, чуть наклонив голову к левому плечу, сказал:

— Старая кошелка ведь уверена, ты умрешь.

Яра оторвала глаза от Леса и как-то заторможено моргнула.

— Я не собираюсь умирать, — медленно проговорила она с заметным оттенком раздражения.

— Значит, ты решила попытать судьбу и уйти из города? Не думаю, что Ян или кто-то еще будет тебя преследовать, если ты просто уйдешь. Им всем важнее получить изнанку.

— Нет, вне города, без магии в колослове я точно умру — просто не смогу сопротивляться Лесу.

Матвей напряженно вгляделся в ее лицо, ожидая, что она еще скажет.

— Я никуда не уйду и ничего не отдам, — равнодушно дернула она плечом, и ее собеседник сразу расслабился.

— Приятно слышать, милая. Ты смелая и умная девочка, — сказал он довольно, и заправил выбившуюся прядь ей за ухо, напоследок мягко скользнув по ней кончиками пальцев. — Зиба убила столько таких как ты, что давно потеряла счет. Ян, наверное, своими руками еще никого не убивал, но это и не его метод, он не пачкает руки. Они присылают нам убийц, смотрят на нас свысока. Никто из них не считает тебя угрозой, заставь их за это заплатить.

Матвей тронул ее за плечо, крепко сжал пальцы, причиняя боль, и наклонился так близко, что Яра заметила — кровь была не только на его рубашке, но и под носом, и в уголках губ. Черная в темноте, она слабо блестела в жидком свете луны. Куда сильнее блестели его распахнутые глаза. Такие же серые, как ее, они пристально и одержимо вглядывались куда-то глубоко, не то в будущее, не то прямо ей в душу.

— Ты не стала безжалостной, потому что убила шесть человек. Ты убила их, потому что безжалостна. Такая ты есть, и прекрати делать вид, что это не так. Не нужно этого стыдиться, и недооценивать это тоже не нужно. Не испытывай вину за то, что не можешь подавить свой гнев. Он, твой гнев, и спас тебя, дал сил чтобы победить, — прошептал он, баюкая ее лицо в ладони, и ласково провел подушечкой большого пальца ей под глазом.

— Огонь магии должно что-то питать, дорогая, и как простой огонь сжирает кислород, так и гнев пусть кормит твою магию. Дай ему расти, пусть он станет яростью, в которой сгорят твои враги. Ты вступила в бой и сделала все, чтобы выжить — это и есть жизнь.

Яра пораженно моргнула, потом еще раз, и медленно кивнула в ответ. Замешательство и удивление, в которые ее привели эти слова, приглушили далекие крики в ее голове и отодвинули так далеко, что от них остались только неясные намеки.

— И что бы ты без меня делала? Спустя столько лет тебе все еще нужна отцовская фигура. — широко улыбаясь, довольно заключил он, и пружинисто выпрямившись, уцепил рукав ее платья, увлекая Яру обратно в комнату.

— Не нужна мне никакая фигура, — обиженно пробурчала она, спотыкаясь о разбросанный по полу хлам.

— О, еще как нужна. К счастью, покуда твоему мозгу грозит спечься, как пирогу в духовке, мы еще долго не расстанемся, — уронил он едва слышно.

В кабинете Матвей тут же развел активность. Остановившись возле стола он локтем расчистил место в его центре, на пол посыпались пустые бутылки, какие-то бумаги и всякая всячина. Потом он наклонился и вытянул из наваленной на пол кучи вещей тяжелый шахматный набор из мрамора, вытряхнул фигуры и торжественно опустил на стол пустую доску. Затем закружил по комнате, собирая случайную мелочь. Проходя мимо, он подхватил из кальянной чаши тлеющий уголек, движением фокусника провернул его в ловких пальцах, привлекая к себе внимание Яры. Уголек на секунду жарко вспыхнул, яркая искра отразилась у мужчины зрачках, да так там и осталась.

Тонко улыбнувшись, Матвей опустил его на середину шахматной доски, прямо на стык молочных и темно-серых клеток.

— Вот это ты, а это, — он поставил на другой стороне доски белую пешку, — а это Федя.

Рядом с белой он опустил черную пешку и кончиком пальца постучал по ее гладкой верхушке.

— Это — маленькая верховная Эва. Могущественная, полная магии и потенциала, выглядит как пешка, которая должна стать королевой, но ведь ферзь на этой стороне уже есть, разве нет?

Матвей подхватил из кучи фигур черного ферзя и водрузил прямо за черной пешкой, затем улыбнулся Яре, насмешливо вскидывая брови, и продолжил:

— Ян положил слишком много сил, чтобы занять свое место, как он может его уступить?

Их взгляды снова пересеклись, и она понимающе сощурилась. У Яна своя игра, влезать в которую у нее не было никаких сил, хоть Яра и не была до конца уверена, что смогла бы устоять перед искушением, если бы ей подвернулась такая возможность.

— Это у нас, — Матвей указал на черного слона, — отряд Ильдара.

Дождавшись от Яры кивка, он продолжил:

— Дальше, Отдел, ладья. Сильная фигура, могла бы закончить всю партию. Одна беда — общими силами нарочно ограниченная в маневре, ведь в какие бы игры ведьмы не играли, доска у них все же общая.

Мужчина немного пошарил под столешницей и со скрипом снял с одного из ящиков круглую ручку, вырезанную из куска нежно-зеленого нефрита. Преувеличенно изящным движением он поставил ее на доску, в стороне от основных фигур, закрутил, как волчок, и поймал, останавливая, через пару секунд.

— А это — Зиба. Может двигаться хитро и непредсказуемо, но напрямую она не будет мешать. А теперь, самое главное, король, — Матвей поставил в центр доски деревянную фигурку конунга из набора тавлеи, и ожидающе уставился на Яру.

Королем в партии у ведьм всегда была власть, и все, что ее дает. Ради нее ведутся все игры и вокруг нее строятся все партии. Окидывая взглядом композицию из фигур, она задумалась, что в этой партии было королем? Конечно, разрыв в изнанке, что же еще. Ближе всего к нему лежал еще тлеющий в середине уголек, чуть поодаль стояла белая пешка. Яра занесла руку над доской и дотронувшись кончиком пальца до слона, с тихим стуком уронила его набок. Ильдару дали четкий приказ, направили по следу, рассчитывая на быструю и чистую атаку, но ход провалился. Однако неполный круг фигур все еще сужался вокруг грубо вырезанного из кусочка тиса конунга и почти развалившегося уголька. Она задумчиво пошевелила в воздухе пальцами, примеряясь, но ход ее мысли прервал, заставив вздрогнуть, тихий сигнал телефона. Прочитав оповещение, она рассеянно посмотрела на мужчину.

— Через полчаса Эву официально объявят верховной ведьмой Смольного шабаша.

— И что, даже не поздравишь ее? — округлил он глаза, искра в его зрачках вспыхнула ослепительно, и улыбка вышла широкой, безумной и очень опасной.

Яра, глядя на него, улыбнулась точно так же.