Гори, ведьма!

Мирт и Клевер, 2023

В городе, полном ведьм, никогда не стихает борьба за власть. Огонь магии, который в них горит, делает их не способными ни к миру, ни к покою. Говорят, что под городом спит птичий бог и видит сон обо всех ведьмах, которые ходят по его земле. И когда проснется, от его крика небо треснет пополам, и всякий ужас обернется плотью, а земля провалится под каждой ведьмой, и не будет им ни костра, ни кургана, ни помина. Бог лежит глубоко и спит крепко, но глаза его остры и все видят.

Глава 3.

Доставщик еды таращился, как будто она вышла к нему прямо из костра. Впрочем, подумала Яра, досадливо морщась, пока выгребала из карманов мелочь, чтобы отдать ему без сдачи, так она и выглядела. И так же пахла. Второпях наброшенное пальто не могло скрыть ни измазанное в саже и крови лицо, ни бурые пятна на платье. Яра возвышалась над бедным парнем почти на две головы, он дышал через раз и вытягивал шею, пытаясь одновременно рассмотреть тот горелый ужас, в который превратился ее дом, и не выпустить из вида ее руки. А когда она потянулась к внутреннему карману, вовсе дернулся в сторону и тут же смутился своей реакции. Бормоча что-то извинительное, быстро схватил протянутые деньги, стараясь не коснуться ее лишний раз, и, отрывисто кивнув на прощание, бросился вниз по лестнице.

Яра проводила его безразличным взглядом, все равно этот парень забудет о том, что видел, раньше, чем дойдет до конца улицы. В конце концов, только те из людей, кто видел Договор, могли помнить о увиденном волшебстве и обо всем, что с ним связано. И пожар в доме, и сама Яра, все еще насквозь пропитанная горячей магией, были как раз таким случаем, поэтому вряд ли стоило волноваться на этот счет. А Договор, насколько Яра знала, находился в здании Отдела с тех пор, как это здание построили, и увидеть его могли только те, кого Отдел специально одобрил. Едва ли парень из доставки был таковым. Уж они-то обычно не такие нервные. Или нет? Ей внезапно стало интересно. Вдруг с новым начальником Отдел стал работать быстрее и умнее? Вдруг они узнали, что произошло ночью, и догадались прислать разведку?

Хихикнув, она осталась на крыльце, чтобы проверить.

Доставщик остановился, дойдя до перекрестка, оглянулся, потом решительно достал из кармана телефон, пару секунд посмотрел на него, и, убрав обратно, как ни в чем не бывало зашагал дальше.

Яра мрачно ухмыльнулась и поспешила в дом, одной рукой придерживая объемный пакет, а другую на ходу запустила в его теплое, кружащее голову ароматами мяса и сыра нутро, вытащила кусок пирога и тут же надкусила круглый бок. На языке взорвался вкус говяжьего фарша, присыпанного стружкой сулугуни, и это, абсолютно точно, стало самым приятным моментом за последние сутки.

Родные стены ее встретили неласково. Первый этаж выгорел почти полностью, в разбитых окнах гулял ветер, разгоняя запах гари. Лестница скрипела, грозя обвалиться, и сыпала пылью от каждого шага. Дом стремительно вымерзал, стены и пол на первом этаже уже схватились инеем, но Яру это не беспокоило. Стены можно будет отстроить заново. Вставить окна, наладить отопление, разобраться с электричеством и вернуть дому жилой вид можно будет потом, сейчас это все совершенно не важно. Ночью, после того, как она закончила с Ильдаром, Яра поспешила вернуться в догорающий дом. С опаской, неуверенно переступая на шатких от усталости ногах, она вошла в отцовский кабинет, только чтобы обнаружить его пустым. Кресло, залитое кровью, стояло на месте, но тела в нем уже не было.

Все это совершенно сбивало с толку и отвлекало от главной проблемы. У Яры совсем, совсем не осталось времени. Если к утру о том, что один из трех верховных исчез, могли знать только двое оставшихся, Ян и старуха, то через сутки об станет известно всем ведьмам в городе. Падение шабаша и освободившийся разрыв в изнанке — это определенно не то, что можно долго скрывать.

Яра чувствовала, будто прямо на нее несется буря. А она стоит и смотрит, как с каждой секундой буря пожирает пространство между ними и время для спасения. Яре бежать некуда, да и времени в обрез, всего-то до вечера. А потом кто-нибудь, Ян или кто-то из старухиных секретарей, пошлют в Отдел официальный запрос о созыве Городского Совета. Как только дата будет назначена, абсолютно все, способные удержать в себе хоть каплю магии, попытаются захватить разрыв. Хорошо, что Ян или старуха им не позволят, у каждого из них наверняка на такой случай заготовлено по списку кандидатов. Плохо — потому, что Яры не будет ни в одном из них.

Если она в ближайшее время не найдет способ оставить разрыв себе и обезопасить его от всех остальных, то останется единственной в городе ведьмой без шабаша и без магии.

Яра прислонилась лбом к оконному стеклу, остужая горячий лоб, и задумчиво откусила еще один кусок пирога. Побег Феди не мог быть ничем иным, кроме ужасного недоразумения. И как только он узнает, что отца нет, а Яра осталась одна, он сразу же вернется. Но это только если у нее будет разрыв в изнанке. Без него она просто ведьма и по негласному закону обязана либо войти в любой другой шабаш, либо покинуть город. Яра фыркнула в стекло, скривив губы, и магия внутри ее вен согласно вспыхнула, обдав жаром: и то, и другое — абсолютно, совершенно неприемлемо. С тех самых пор, как город существует, все ведьмы, живущие в нем, должны состоять в шабаше. Этого правила не было в Договоре, его придумала старуха давным-давно, еще когда других шабашей, кроме ее, не было. И с тех пор его неукоснительно соблюдали, уж слишком удобным оно оказалось для верховных.

Яра проглотила последний кусок и вытерла пальцы о платье — все равно оно испорчено. Пора было браться за работу. Руки ее тряслись от внутреннего напряжения и от спешки, ни горячие пироги, ни магия не могли заставить исчезнуть холодную пустоту в солнечном сплетении. Яра чувствовала, что опаздывает, и ничего не могла сделать с этим ощущением.

Все утро она потратила, чтобы найти и перетащить через реку, к опушке, все, что осталось от отряда Ильдара. И почти весь день ушел на то, чтобы перерыть отцовский кабинет в поисках полезных подсказок. Она как смогла, при помощи магии, чистящего средства и ругани очистила кресло и пол вокруг него, и теперь в кабинете пахло одновременно грозой, аварией на линии производства растворителя и немножко свежестью альпийских лугов.

Что бы кто ни думал, чего бы Ильдар и его люди ни ожидали найти в доме, но никакой особой секретной библиотеки с книгами заклинаний в доме Бажовых не было. А если такова и была, то Яра никогда ее не видела. Все, что так или иначе относилось к магии, отец хранил в своем кабинете. И если существовал какой-то способ ей помочь, то искать стоило только здесь. В поисках тайников она вывалила на пол и протрясла все книги из шкафов, обстучала и рассмотрела каждую доску и каждую декоративную панель в поисках подходящих символов или следов магических замков. Но смогла найти только полупустую бутыль из красного стекла в нише под подоконником и крошечную рюмку из стекла, глазурованного причудливым орнаментом. Внутри бутыли, наполовину растворившись в чем-то вязком, похожем на мед, плавала большая экзотическая сороконожка. Яра поставила ее туда, откуда взяла и досадливо облизала липкие пальцы. А после занялась столом.

Несчетное количество ящиков выглядело многообещающе. Некоторые из них ей удалось открыть, но к большинству она даже не знала, как подступиться. Они не отпирались ни силой, ни известным Яре волшебством.

Наконец, с помощью ножниц и ножа для бумаги у нее получилось расшатать небольшой ящичек почти под самой столешницей. Она налегла чуть сильнее, что-то хрустнуло, и передняя стенка отлетела на пол. Из темных недр, пропахших чабрецом и пожелтевшей от времени бумагой, ее обдало густым облаком пыли, заставив расчихаться до звона в ушах. В самом ящике не оказалось ничего интересного: старые заметки с игровым счетом, списки дел, карты города с непонятными отметками, пейзажные зарисовки леса и берега реки. Ничего, что могло бы помочь. С возрастающим раздражением Яра вслепую запустила руку в ящичек размером чуть больше спичечного коробка, и вытащила огромный, кованный позеленевшей медью сундук. Крышка его была холодной и чуть влажной, а внутри обнаружился целый ворох старинных платьев из белого муслина, расшитых розовым кварцем, хрусталем и речным жемчугом, обложенных лавандой, такой старой, что она рассыпалась в пыль от прикосновения. А за другим, точь-в-точь как из обычной офисной тумбы, Яра нашла крошечный погребок на пятнадцать бутылок без признаков этикеток, зато с пробками, залитыми темно-красным сургучом. Все они теперь выстроились вдоль стены, как часовые на посту ее возрастающего отчаяния. Первую из них она открыла сразу же, сломав сургуч об ножку стола. Вино оказалось сладковатым и очень терпким, она пила его прямо из горла, пачкаясь в пыли, но в любом случае, не собиралась жаловаться.

К середине второй бутылки мало что изменилось. Ящиков было так много, а времени так мало, Яре бы и трех дней не хватило, чтобы проверить их все. Яра как раз собиралась в порыве бессмысленной ярости пнуть стол, и подробнее изучить, что там такого особенного охраняла в своей бутыли экзотическая сороконожка, но внезапно прикипела взглядом к небольшому ящику, как раз над тем, что она недавно взломала. Ничем не примечательный — не заметишь, если не наткнешься случайно, ящик легко открылся и был пуст, а на его черной лакированный дверце не было ничего, кроме аккуратно нацарапанного колослова. Четырежды вписанное само в себя по кругу слово, его легко принять за узор, если не знать, как читать. Это волшебство Яра знала: на один предмет наносили узор — «замок», а на другой предмет — «ключ», и только этот ключ мог открыть тот замок, пока не кончится магия, вложенной в рисунок. Этот колослов был мертв, магия давно ушла из него, но…

Яра быстро заморгала, переводя взгляд на зарисовки с лесной опушкой, разлетевшиеся по всему полу, и глубоко задышала, пережидая озарение.

Все в городе знали, что разрыв Бажова шабаша находился в лесу, и этот лес не просто множество деревьев, растущих рядом на речном берегу. Точнее, он как раз такой, а еще любой другой, и все они вместе взятые. Каждый лист и каждая иголка в нем дышала магией. Изнанка плескалась в его глубине ленивым прибоем из едва слышного шелеста и тумана, смешивая времена и сны, делая явью небыль, рождая созданий, невозможных в любом другом месте, кроме этого леса. Про этот лес можно рассказывать любые сказки, и все они будут правдой: что в лесу этом тропинки из фиалок приводят к замку людоеда, что из этого леса на опушку выходит девочка из чистого снега, с глазами как льдинки на солнце и с румянцем ярким, как грудки снегирей, что деревья в нем дали тело для тысячи идолов, а земля стала братской могилой для тысяч костей и тел. Люди жгли его столько раз, что не счесть, но какое ему дело до людей? Он горел, а потом уводил их детей в свои чащи, прорастал на руинах их домов, и прах их питал его корни, а кровь их удобряла его землю. Лес этот был бесконечен, если идти к нему через реку, по старому деревянному мосту, и был не шире лесопосадки в городской черте, если пытаться попасть в него каким-либо другим способом.

Он был Лес — отец всем лесам. Очень легко заблудиться в его одинаковых тропах, пропасть в болотах, увидеть то, что украдет твою душу, зацепит и как паутину намотает на тонкие ветки, запутает в еловых лапах — будешь бродить, пока не упадешь. Или вынесут тебя ноги на опушку, по мосту, на другой берег, где костры горят, и дым густой вьется высоко, чтобы из лесу видно было, посмотрят люди тебе в глаза, и будет там пусто и темно, как в колодце. А все, что было внутри, навсегда останется между высоких стволов, стелиться по опавшей хвое, ветви качать и тревожить травы.

Чтобы войти в Лес и вернуться обратно, нужно соблюдать правила.

«Зажигай костры». Потому что там, на другом берегу, под обманчиво безобидной тенью Леса легко забыть, что он из себя представляет, как хитер и изменчив он может быть, а огонь — живой и горячий, его даже не видя учуять можно, если вслушиваться и искать. И если не заходить глубоко в чащу.

«Не сходи с тропы». Кто бы ни звал тебя знакомым голосом. Какие бы видения Лес ни посылал тебе, это все ложь. Сойдешь с тропы, и сладкое видение обернется чудовищем. Снимет с тебя кожу и наденет на себя, обглодает кости и украдет твой голос, чтобы позвать им кого-то другого.

«Возвращайся до темноты». Потому что ночью в Лесу не работают никакие правила.

Лес — страшное место, колдовское, а законы, по которым он существуют — странные, изменчивые и скорее всего совсем не такие, как их понимают ведьмы. Яре должно быть страшно, но времени так мало, так ужасно мало, что она буквально чувствует, будто бежит со всех ног над бездной по узкой дороге, а та крошится прямо под ногами и обваливается в темную пустоту, все вокруг дрожит, и ход времени в ее голове отсчитывает каждую потерянную секунду оглушающе и гулко. Тик-так.

Поэтому долго она не думает. Она хватает нож для бумаги и тонкий маркер, которым помечала просмотренные ящики, и выбегает из дома, скользя по наледи, то и дело спотыкаясь из-за спешки и слабости в коленях. Старое дерево моста скрипит под ее неровными шагами, будто пытаясь предостеречь, но разве может она сейчас остановиться?

Яра останавливается только перед кромкой леса и, оцарапав щеку, почти падает на ближайшее к мосту дерево. Тяжело пытается отдышаться, подставляя лицо морозному ветру и, потянувшись к разрыву в глубине Леса, вдыхает магию, как воздух. В горле ее от мороза и быстрого бега застрял привкус крови, горький и кислый, но магия сжигает его без следа, сразу же давая в голову.

Сперва Яра рисует колослов маркером. Левая рука не очень-то ее слушается, и ровно получается не сразу. Она трет пальцем кривые несимметричные линии и рисует снова, пока каждое из четырех слов не станет идеальным отражением других. Кожа на тыльной стороне ладони тонкая, от напряжения под ней выступают кости и вены, Яра боится, что порежет их, но знает, что зря — магия в ней теперь течет непрерывным потоком, прямо из разрыва, и залечит любую рану, кроме вырезанного узора. Нож все еще достаточно острый, чтобы легко рассечь кожу. Из-под него каждый надрез ложится на свое место, буквы послушно встают одна к другой, будто петли в вязании. Яра нарочно делает узор самым простым, «ключ» читается почти легко для привычного глаза, когда она снегом стирает набежавшую кровь. Потом неудобно разворачивается, прислоняясь лбом к стволу осины, на которую все это время опиралась, и делает первый надрез на коре. Из раны постоянно течет кровь и капает на снег внизу, мажет осиновый ствол, из-за нее ручка ножа скользит в пальцах, но Яра пока не чувствует боли, только зимний холод и жар магии. Над головой тяжелое светло-серое небо, а вокруг только белый снег и белые стволы.

«Странно, куда делись ели, Лес всегда начинался с ельника» — мелькает в ее голове заполошная мысль.

Кровь, такая яркая и красная жалит глаза, все плывет, будто в дымке, и темнеет по краям. Яра режет, с силой нажимает на нож, проводит одну линию по несколько раз, чтобы рисунок был глубже и четче, чтобы каждую букву в слове «замок» было видно издалека, еще с моста, чтобы всем, кто придет за изнанкой и за Лесом, было ясно, что они опоздали.

Яра вынимает нож из коры и ждет. Она держит окровавленную ладонь прямо на дереве, прижимает прямо в центр колослова и дергает за разрыв в изнанке со всей силы, хватает его крепко всей своей волей и тянет на себя, пока магия не потечет по ней как ручей. Ничего не происходит, и в первую секунду ее ударяет паника, руки обессиленно падают, и сама она, кажется, вот-вот упадет в испачканный красным снег.

«Замок» перед ее глазами расплывается, она смахивает глупые бесполезные слезы, а в следующую секунду в голове ее взрывается что-то большое и злое, мир падает и сжимается.

Яру трясет от нервов и холода, хотя вены ее полны не крови, а магии, и она ощущается лавой в самом сердце земли, плавленым золотом, стеклом, и жидким, и острым, и невыносимым. Восемь лепестков волшебного узора накладываются друг на друга и сворачиваются в бутоны, прожигают ей роговицу под веками и разворачиваются во фракталы, во всю ширь ее сознания, так далеко, как она никогда не смогла бы вообразить. Ее опрокидывает в Лес разом, без всплеска, только круги разбегаются в месте ее падения. В земле, под настилом из травы и сухой листвы лежат кости животных и кости людей, чутко прислушиваются, не свернет ли кто с тропы, не наступит ли кто на них, чтобы, когда солнце опустится за горизонт, вылезти из земли, собрать на себя что было обглодано, растащено, украдено, и украсть у другого, еще живого и теплого. Корни сосут из земли жизнь и магию, и то и другое бьется в каждом и во всех, как сердце и как прибой; и одной волной на другую, внахлест сбегает по земле туман, который и не туман-то вовсе, а в нем, по нему, из изнанки, толчками вытекает ничто и становится всем.

Лес выталкивает Яру с размаху и бьет об реальность, кидая на снег, где ее хватает только на то, чтобы смотреть в темнеющее небо и дышать.

***

Леша открыл отчет, пролистал вниз до конца документа и закрыл. Потом открыл снова — ничего не изменилось. Он прочел его уже не меньше десяти раз, выучил почти наизусть, а маленькие мертвые колдуны все еще не спешили порадовать его озарением. Вздохнув, Леша открыл отчет снова.

Детишки начали собираться к восьми вечера: кто-то из ребят ошибся с домофоном, и соседка этажом ниже сказала, что это было примерно в восемь. В десять они сделали заказ в пиццерии на соседней улице, оператор которой любезно предоставил Леше детали заказа: «Две четыре сыра на тонком тесте, две пеперони и грибную без лука, оливок можно поменьше, спасибо, три сырных соуса и три чесночных, скидка по промокоду». Заказ доставили без десяти одиннадцать, один из близнецов расплатился наличными. Курьер подтвердил, что видел всех четверых живыми. Примерно без пяти одиннадцать он с ними распрощался и поехал с заказами дальше.

У Дремина отчет по вскрытию тоже был немногословным: все четверо умерли еще до полуночи от остановки сердца, успев перед этим наглотаться какой-то безумной смеси из вина, свиной крови и бумажного пепла. Незадолго до смерти обе девочки занимались незащищенным сексом. И, если верить Варваре, осмотревшей их уже в морге, ни в ком из них не было ни капли магии. А уж она, сама являясь какой-то колдовской тварью, всегда чуяла магию лучше всех в Отделе. Сам он на месте, в той квартире, даже не заметил, что дети были пустыми — так много магии висело в воздухе, сбивая с толку, явно больше, чем могли бы похвастаться четыре подростка.

Вот, собственно, и все. Болтливую находку в куске линолеума коллективным решением было принято отнести к свидетелям, хоть и свидетельских показаний от него пока получить не удалось. Линолеум, кстати, Леша не видел уже дня два, с тех самых пор, как приехав с места происшествия, сдал туго скрученного на руки Илье, который вцепился в него, как охотничий пес в добычу, и не появлялся никому на глаза до сегодняшнего утра.

Этим утром он с Ильей в почти торжественной обстановке стоял в приемном зале морга, отчаянно желая оказаться в любом другом месте. Ян тоже был здесь, бледнее и злее, чем обычно. В остальном он выглядел так же, как и всегда, надменно и стильно, разве что сильнее обозначились тени под его глазами и угол челюсти стал чуть острее. Он мрачно молчал, наблюдая, как один за другим на середину зала вывозят накрытые простынями столы.

Дремин распустил санитаров и сам привез последнюю каталку с телом рыжей девочки, поставив первой в ряду. В ярком свете ламп из-за горящих пожаром волос и кожи, неестественно светлой, почти жемчужно-серой, она казалась куклой. В квартире, когда Леша осматривал место их смерти, это не так бросалось в глаза. Теперь же, под лампами морга, с анатомическим швом под ключицами и накрытая простыней, она выглядела тем, чем и являлась — пустым предметом. Чем-то, что только имеет форму человека, но давно им не является. И все равно Леша старательно смотрел, как дрожат блики в ее волосах, только чтобы не смотреть на Яна. Было что-то неправильное в том, чтобы видеть, как он медленно обходит столы с мертвыми подростками. Каблуки его ботинок стучали по кафелю и ярко блестела лаковая кожа, полы темно-серого пальто колыхались в такт шагам. Стянув перчатки, он неспешно прошелся между каталок, поочередно обводя черты застывших и заострившихся лиц, кончиками пальцев касаясь их тонких век. С каждой секундой Леше становилось все больше не по себе от зрелища этой тихой ласки.

Проблема в том, что Леша точно знает — Ян не просто надменный модник в сшитом на заказ костюме. Копаясь в архиве, почти целиком состоящем из однотипных случаев, отчеты которых будто скопированы один с другого, трудно не заметить что-то, выходящее из ряда вон. Протоколы по «Майской пятерке» были как раз такими. История выглядела мутной и больше походила на несмешной анекдот, чем на правду, но весь Совет тогда съел ее и не подавился.

Все началось, когда верховная Смольного шабаша, родная Янова сестра, к слову, отошла от дел. Рождение дочери, как говорят, самой сильной ведьмы в их истории, не далось ей даром. Маленькая ведьма будто выпила свою мать досуха, до смерти. Нового верховного выбирали в спешке, внутреннее голосование шабаша назначили так быстро, как только смогли. Вот только за день до него, всех троих кандидатов нашли около реки в двадцати километрах от городской черты, и то, что от них осталось, легко уместилось бы в пакет. А вскоре Смольный шабаш предъявил Отделу двух полувменяемых ведьм, которые перебивая друг дружку с радостью сознались, как позвали всех троих приятно провести время под майскими звездами, опоили и скормили мавкам. Даже рассказанное сухим языком протокола, все это выглядело как полная чушь. Отдел в те времена не сильно вникал в ведьмовские дела и, конечно, подробно разбираться не стал. Тех двух сумасшедших большинством голосов было решено оставить на болоте в русальную неделю. Что там с ними на этом болоте случилось, в протоколах не описывалось, но остальные ведьмы посчитали это достаточным наказанием за тройное убийство. Меньше, чем через неделю, верховным Смольного шабаша стал Ян, подозрительно молодой и не самый магически одаренный. И никто ему и слова против не сказал. А Отдел предпочел не копать и просто взял, что ему предлагали. В конце концов, ведьмы предоставил виновных, и те сознались, чего еще надо? Илью бы такое точно не устроило, он бы обязательно влез в дело, разворошил гнездо и рано или поздно откопал бы что-то. Но Ильи тогда в Отделе не было, и если Ян как-то и был причастен к смертям, то сейчас, после стольких лет у руля, он достаточно крепко держал своих ведьм, чтобы его можно было достать. Но «Майская пятерка» — это только капля в море, Отдел узнал о ней только потому, что первым нашел останки, а сколько еще было всего, что ведьмы скрывали.

Леша смотрел, как Ян, прикрыв глаза, потянулся через стол, чтобы убрать несколько волосков со лба одного из мальчиков, и шелковая бахрома с его шарфа упала на мертвую грудь, невесомо скользнув по шву. Горечь в его движениях и во всей его фигуре была почти осязаема. Он наверняка с самого рождения знал каждого из этих детей, смотрел, как они растут, а теперь от них остались просто тела, холодные и пустые. Мама всегда говорила Леше, что у него слишком нежное сердце. Сочувствовать Яну было плохой идеей. Она вела на опасную дорожку оправдания ужасных вещей, страшных вещей, которые ведьмы делали друг с другом.

За размышлениями Леша совсем потерялся в себе и упустил момент, когда Ян закончил свой обход и подошел к ним. Дремин тут же пробормотав что-то сочувственное, поторопился отойти к шкафу с документами и принялся делать вид, будто ищет что-то важное.

— Я заметил, что ни в ком из них не осталось магии, — объявил Ян, сканируя их взглядом, который обычно предполагает, что хозяин его ожидает немедленных объяснений сию же секунду, и отсчет уже пошел.

Леша уже собирался объявить ему свою версию событий, пошутив про хорошего тамаду и интересные конкурсы, но понял, что никогда в жизни не мог бы сказать это глядя Яну в лицо, и захлопнул рот.

Илья в ответ на это просто промолчал, вежливо подняв брови. Ян нахмурился.

— Я хочу копию отчета, — требовательно обратился он к Илье.

Для этого ему пришлось чуть запрокинуть голову. Возможно, это прибавило взгляду его темных глаз, и без того холоднее арктических льдов, пару десятков градусов ниже нуля.

— Тела мы сегодня заберем, — добавил он, доставая из кармана телефон.

Илья не выглядел впечатленным. Он лишь склонил голову к плечу, немного приподняв брови в притворной задумчивости.

— Тела можешь забирать хоть сейчас, а про отчеты даже не думай, — ответил он, выждав пару секунд.

У Яна дернулась щека. Взгляд его каким-то образом стал еще холоднее, он прищурился, медленно и со значением кивая.

— Хорошо. Видимо, придется проводить независимое расследование. Очень жаль, что Отдел не желает идти на встречу, когда мы так нуждаемся в помощи, — мрачно ответил он.

Неприятно улыбнувшись куда-то между Ильей и Лешей, он еще раз медленно кивнул, прощаясь со всеми сразу, как будто тратить время на прощание с каждым по отдельности было выше его достоинства, и удалился, обдав презрением и облаком сладковато-перечного одеколона. И наверняка проклял их всех напоследок.

Леша занюхал воспоминание о нем своим остывающим кофе и снова грустно оглядел страницы отчета. Он как раз лениво размышлял, обновить ли ему свой двойной растворимый или пойти поискать завалявшийся каким-нибудь чудом пакетик чая, как перед его столом возник Илья. Явно взбудораженный, синяки под его глазами были темнее, чем в прошлый раз, а на носу глубоко отпечатался след от очков. От него пахло кофе, как от целой кофейни, и вся его фигура будто слегка подрагивала от напряжения. Леша старался не смотреть ему в глаза, когда он в таком состоянии — всякий раз, когда быстрые зрачки ловили его в свой прицел, он не мог избавиться от ощущения, будто скоростной поезд мчался на него в темном тоннеле.

Илья тяжело рухнул в офисное кресло, скрипнувшее под ним глухо и несчастно, и нетерпеливо спросил:

— Что оборотни?

Леша скривился и с сожалением помотал головой. Пару недель назад кто-то заметил в городе пару оборотней и поспешил доложить Илье. Потом волчонка в толпе увидел кто-то еще, и вскоре Леше казалось, что только он один их и не видел. По-хорошему, как велит Договор, представитель альфы, как и всякой волшебной фауны, должен был посетить Отдел и доложиться: откуда, сколько и с какой целью они любезно почтили город своим вниманием. Проблема в том, что благодаря животным инстинктам их было трудно заметить, легко потерять в толпе и невозможно найти, если те решат спрятаться. Варвара, наверное, смогла бы их отыскать, но Илья почему-то не спешил давать ей указание. «Если все проблемы начнет решать Варвара, зачем мне тогда вы. Она вообще-то здесь не работает и зарплату не получает, в отличие от тебя. Звони, давай» — ответил он Леше, когда тот сглупил, поинтересовавшись. А после положил перед ним выцветший чек с потрепанным сгибом посередине, и посмотрел прямо в душу своими страшными круглыми глазами. На чеке подтекающей ручкой был явно в спешке нацарапан телефонный номер.

Предположительно, номер на чеке принадлежал альфе стаи или заместителю альфы, ассистенту, в общем, кому-то кто смог бы прояснить ситуацию и помочь ее решить мирным путем. Леша звонил каждый день по десять раз и написал во все мессенджеры, в которые смог, он вообще никому в жизни с таким упорством не названивал, но в ответ получил только тишину и длинные гудки. Номер был старый, зарегистрирован на какого-то школьника, за эти годы успевшего уже закончить школу и поступить в институт, потерян вместе с телефоном и теперь принадлежал бог знает кому. И даже так, найти хозяина было не слишком сложно, но Илья почему-то настаивал на том, чтобы оборотни пришли сами. Ворчал при этом что-то про естественный авторитет и уважение к государственным структурам.

Илья заметно погрустнел, принимая отказ, и вздохнув, вытащил из-за пояса свернутый в тугой рулон кусок линолеума. Леша, если честно, еще не успел соскучиться по его болтовне.

— Давно ты был в центре? — начал Илья издалека, потуже закрепляя рулон канцелярскими резинками, чтобы тот не разворачивался.

— Мы и так в центре.

— В старом городе, где доходные дома.

Леша озадаченно покачал головой. Это был район магазинов, прогулок, расслабленных посиделок в кафе и других развлечений, в которых Леша, как человек с работой, не участвовал уже очень давно.

Илья задумчиво постучал пальцами по губам.

— Сгорел дом Бажова шабаша. В тот же день, когда нашли ребяток Яна.

— Думаете, это ведьмачьи разборки? — Леша недоверчиво поднял брови.

Хотя, в общем-то, ничего удивительного в этом выводе не было — уж больно хорошо все сходилось.

Илья пожал плечами:

— Не знаю. Бажовы жили себе тихо-мирно, после смены верховной. Зачем им убивать молодняк Яна? Тем более таким странным способом. Тем более, что тот и сам вот-вот уйдет и уже готовит в верховные свою племянницу. Целились бы в нее.

— Это могло быть такое заявление, в духе средневековой драмы, — предпринял попытку Леша, хотя и сам себе не верил.

— При чем тут тогда… оно? — Илья постучал по рулону.

На это ответить было нечего.

— В любом случае, сходи к ним, осмотрись, узнай, что к чему. Только аккуратно.

Леша растерянно посмотрел на начальника.

— Куда? К ведьмам?

— Ну да. А что такого? У них всего три колдуна, ведут себя скромно. Сходи, прояви участие, у них все-таки пожар был. Отделу пора устанавливать хоть какие-то нормальные связи с шабашами, — сверкнул он глазами.

И Леша понял, что согласие его вообще-то никому и не было нужно.

— И это собой возьми, — щелкнув ногтем по круглому линолеумному боку, добавил Илья.