Гори, ведьма!

Мирт и Клевер, 2023

В городе, полном ведьм, никогда не стихает борьба за власть. Огонь магии, который в них горит, делает их не способными ни к миру, ни к покою. Говорят, что под городом спит птичий бог и видит сон обо всех ведьмах, которые ходят по его земле. И когда проснется, от его крика небо треснет пополам, и всякий ужас обернется плотью, а земля провалится под каждой ведьмой, и не будет им ни костра, ни кургана, ни помина. Бог лежит глубоко и спит крепко, но глаза его остры и все видят.

Глава 8.

Дядя Ян был мастером воспитательных бесед. Без шуток, чтобы так долго нудеть о важности политики или новых возможностях, или о чем-то еще таком же не интересном, без пауз и ни разу не повторившись, нужно не просто обладать особым талантом, но и регулярно его совершенствовать. Хорошо бы при этом, чтобы он совершенствовался не на ней. Просто, чтобы дать возможность другим вкусить всю мудрость и богатство его мысли. Потому, что сама Эва уже устала делать вид, будто слушает наставления, которые тот свистящим шепотом транслировал ей прямо в ухо. Но увы, конца и края его бесценному учению не предвиделось. Поэтому она в очередной раз послушно кивнула, уловив в его шипении смутно-вопросительную интонацию, и смиренно ожидала, когда желание нести разумное и светлое его отпустит, а он, в свою очередь, отпустит ее. А пока, Эва осторожно, чтобы Ян не заметил, развлекала себя, глазея по сторонам и безуспешно пытаясь стоять смирно, не приплясывая от нетерпения.

Зал утопал в свежих фрезиях и белых гиацинтах, не пойми откуда добытых посреди зимы — Ян всегда был неравнодушен к несезонным цветам. Целые гирлянды пышных соцветий с бутонами и декоративной зеленью густо обрамляли оконные проемы, потемневшие от времени зеркала, украшали столы с закусками, переплетались между собой на ширмах вдоль стен. Еще больше цветов гобеленом покрыли небольшую сцену, где всего несколько минут назад Ян, как и обещал, торжественно надел новой верховной ведьме на шею свою золотую гривну. Теперь даже обильная лепнина, погребенная под белыми лепестками и мягкой темной зеленью, не казалась Эве чрезмерной.

Нежный цветочный запах кружил голову. Хотя, верховная слегка поморщила носик, гиацинтов все же было многовато, они делали аромат немного резким. Впрочем, гости не жаловались. Толпа дышала в привычном для таких сборищ ритме: одна часть кружилась в танце центре зала, другая нестройно роилась вокруг, делилась на группы по несколько человек, то принимая в себя новых людей, то исторгая во вне, чтобы в следующий момент они присоединились к соседней такой же, очередной раз подняли бокалы и завели еще один разговор ни о чем. Обе части ни на минуту не прекращали движение, тасуясь и перемешиваясь между собой в потоках жужжащего гула из пустых разговоров, легкого звона хрусталя, шелеста ткани, стука каблуков о паркет и вальса, рекой струящегося через все это. Все подобные мероприятия похожи друг на друга.

Если они, конечно, не в твою честь.

Новая верховная не сумела сдержать довольной улыбки, и Ян зашипел еще противней, поняв, что она не слушает. Мимо скользнул официант, несущий к фуршетным столикам полный поднос креветочных канапе, и Эва, ловко подхватив с него пару штук, тут же засунула одну из них в рот, предлагая другую Яну. Он замолчал, недовольно глядя на ее улыбку с полным ртом сливочного крема, но угощение забрал, вздохнув при этом так горько, будто весь мир его снова разочаровал. Но Эва, слишком счастливая, чтобы ее это пристыдило, уже отвернулась и завертела головой, разыскивая Федора — ей страсть как хотелось танцев, не откажет же он верховной в день ее посвящения?

Она снова не сдержалась и в который раз за вечер коснулась гривны кончиками пальцев. Та сидела на шее, как влитая, быстро нагрелась от температуры тела и теперь напоминала о себе лишь слегка непривычной тяжестью. Эва не могла перестать ее трогать, не в силах поверить, что теперь старинная гривна принадлежит ей.

Федор нашелся быстро, его волосы в теплом свете праздника ярко блестели янтарем, выделяя в однообразной костюмно-рубашечной толпе. Он, небрежно откидывая назад выпадающие из укладки пряди, разговаривал с парочкой ведьм постарше. Эва недовольно прищурилась, разглядывая их хищные развязные улыбки и вырезы гораздо более щедрые, чем те, на которые она сама когда-либо осмелилась бы. Одна из них бросила на Бажова взгляд поверх бокала с шампанским, изящно прокрутив в пальцах тонкую ножку, а затем спросила что-то, отчего обе ведьмы засмеялись. Федор в ответ покачал головой, подставляя скульптурно-острую скулу золотистым бликам, и слабо улыбнулся. Очень красиво. И это была настоящая улыбка, а не то, что он показывал Эве все это время. Новая верховная прищурилась сильнее, запоминая лица ведьм, но Федор уже направлялся прямиком к ней. Они с Яном, как обычно, обменялись неприязненными взглядами у нее над головой, а Эва, как обычно, закатила на это глаза. Потом Федор, наконец, посмотрел на нее, и, возможно, ей могло показаться, но взгляд его стал теплее. Самую малость. Удерживая зрительный контакт, он чуть наклонился, едва ощутимо коснулся губами ее ладони, и Эва сразу размякла и забыла обо всех других ведьмах, с которыми он разговаривал. Зато вспомнила, что хотела танцевать, широко заулыбалась в предвкушении, и только собиралась взять его за руку, как Федор застыл, глядя куда-то ей за спину. По всему залу пронеслась волна шепота, инородно прозвучавшая в общем беспечном тоне. Что-то неуловимо изменилось. Настрой голосов в общем хоре потерял легкость, стал каким-то опасливо-вкрадчивым. Все разговоры затихли, несколько пар даже прекратили движение, сломав рисунок танца.

Яра Бажова вплыла в зал, оставляя за собой на полу следы из талого снега. Ее длинная коса растрепалась, легкая челка от стремительного шага сбилась на бок. Полы расстегнутого темно-красного пальто, кроем похожего на шинель, летели следом, как паруса. Платье под ним, глубокого синего цвета, плескало подолом вокруг лодыжек при каждом шаге, каблуки ботинок выбивали сердитый маршевый ритм, мешаясь с вальсом. В правой руке, Яра держала бутылку из темного стекла. Приблизившись к кругу танцующих, она сделала большой глоток из нее и облизнулась, оглядывая зал.

Эва смотрела во все глаза. Даже Ян поперхнулся своими нотациями и замолк, с подозрением уставившись на Яру. Федор тоже не сводил с сестры взгляда, только каким-то образом напрягался с каждой секундой все сильнее и сильнее. Яра же, все еще не замечая их, была занята, с непосредственным интересом и без тени смущения рассматривая гостей и их наряды, рукой в перчатке трогала цветы на декорациях, по-видимому, проверяя их на натуральность, и не забывала прикладываться к своей бутылке. С ее стороны было очень смело и очень нагло заявиться сюда, прямо к людям, которые совсем скоро будут ее судить, и которые сами приложили руки к ее бедственному положению.

Новая верховная поймала себя на том, что немного завидует такому безбашенному нахальству и уверенности в себе. Она-то думала, что Бажова будет сидеть дома до самого дня Совета, трястись от страха или хотя бы от бессильной злости, оплакивая свой шабаш, но это… это было в сотню раз лучше.

Внутри Эвы, колко пузырясь и взрываясь, как газировка на языке, шипел и пенился чистый восторг.

Яра Бажова не только не забилась в угол, после того, как ее шабаш был уничтожен, а брат ее предал. Она пришла прямо к тем, кто это спланировал. И, будто этого было мало, Ярослава Бажова горела, Эве даже не нужно было стараться, чтобы увидеть. Птичий бог, она знала, что день, когда она станет верховной ведьмой будет невероятным, но даже представить не могла насколько!

Яра, тем временем, подошла к тому новому мальчику из Отдела, приглашенному Яном, и что-то сказала, широко ухмыляясь. Эва раньше никогда не обращала внимания, что у Бажовой такие выраженные и острые клыки, как у дикого зверя, и скосила глаза, сравнивая — у Федора были не такие. Тоже заостренные, но вполне себе обычные, человеческие. «Если облизнуть, язык о них не поранишь», — подумала Эва и провела языком по своим собственным зубам. А хотелось бы, конечно, не по своим. Она легонько вздохнула и оторвала тоскливый взгляд от Федорова рта, переводя его туда, где происходило все самое интересное.

Мальчик из Отдела, Алексей вроде бы, неловко улыбнулся, пожимая плечами, и что-то сказал в ответ. Танцующие, под ледяным взглядом Яна возобновили движение, и теперь проносились мимо, едва ли не сворачивая головы, в попытке подслушать, о чем они говорят. Эва и сама сгорала от любопытства. Федор, рядом с ней, стоял прямой и недвижимый, не отрывал тяжелого, опасного взгляда от сестры. Бажовы встретились в первый раз с той ночи, когда он своими руками открыл двери для убийц. Что будет, когда они столкнутся? Как себя поведут? Нападут друг на друга? Устроят скандал? Эва прикусила губу, пытаясь совладать с горячим, пряным коктейлем из эйфории и боязливого любопытства, пробирающим нутро.

Бажова на прощание легко провела рукой в перчатке по локтю Алексея, одним скользящим движением развернулась и, наконец, увидела их. На лице ее проявилась нежная улыбка, не предвещающая, впрочем, ничего приятного. Эва только моргнула, а Яра уже стремительно шла к ним по пьяной дуге, каким-то странным полутанцующим движением, пока вдруг не возникла прямо перед ними, обдав запахом хвои и морозным уличным воздухом. Резко остановилась и отхлебнула из горла, обводя их всех прищуренным взглядом, чуть дольше задержавшись на Федоре.

— Поздравляю от имени Бажова шабаша. Правь мудро и будь милосердна, верховная, — она улыбнулась шире и отсалютовала бутылкой, так, что все услышали, как булькнуло ее содержимое.

— Нет у тебя больше никакого шабаша. Что ты здесь делаешь в таком виде? — процедил Ян.

Яра пожала плечами.

— Это просто любезность. Подумала, было бы вежливо поздравить новую верховную лично, — продолжила она с невинным выражением лица человека, который только что нагло соврал и абсолютно этим доволен. — Чудный у вас праздник, все такое красивое. Только гиацинты немного резковаты, а? — благостно заметила она, покосившись в сторону Яна.

И снова отхлебнула, подержав немного во рту, прежде чем проглотить.

— Как дела, Феденька? Давно тебя не видела, — Яра чуть наклонила голову к плечу, смотря из-под ресниц очень внимательно и цепко.

Федор упрямо вздернул подбородок, с усилием расцепил сжатые челюсти и глухо произнес:

— Хорошо.

Она медленно кивнула, будто самой себе, тонко улыбнулась и больше на него не смотрела. И это когда Эва во всю ожидала сцену. Что ж, жаль.

Яра вдруг вскинулась, будто прислушиваясь к чему-то. Уголки ее губ медленно разъехались в совершенно невменяемой улыбке, и пристально глядя Яну в глаза, она заявила:

— О! Это же вальс! Не откажите мне.

А потом схватила Эву за руку и потащила в центр танцующего круга. Та даже сказать ничего не успела, только почувствовала, как злой румянец унижения мгновенно окрасил щеки и шею. Яра была выше, крупнее и сильнее — вырываться бесполезно. Да что там вырываться, она едва успевала переставлять ноги, чтобы не упасть, с Бажовой бы сталось протащить запнувшуюся верховную по полу. Магия внутри плеснулась тревожно, готовая вырваться в любую секунду, но Эва настойчиво ее погасила — не хватало еще только показать, что она считает Яру угрозой. На них теперь смотрели все, и никто этого даже не скрывал. Хуже верховной, которая позволяет безвольно тащить себя непонятно куда, может быть только верховная, устраивающая истерику. Яра Бажова всего лишь обреченная пьяная сумасшедшая без семьи и без влияния. А скоро и вовсе станет изгоем — ни один шабаш не примет горящую ведьму. Эва не должна бояться, никто не посмеет сделать с ней что-то на виду у сотни ведьм.

Проходя мимо, Яра сунула бутылку в руки растерянному Алексею. Его заинтересованно подошедший начальник взглянул на этикетку и уважительно приподнял брови. Из-за растерянности и злости Эва пропустила момент, когда Бажова неожиданно остановилась и тряхнула ее, выпрямляя, так, что клацнули зубы. Затем сжала ее ладонь еще сильнее, заставляя поморщиться, а вторую руку положила ей на ключицу, вдавив большой палец в яремную впадину, из-за чего Эва непроизвольно сглотнула и больно прикусила щеку. Федор, напряженно следивший за ними, дернулся было, чтобы оттащить ее назад, но Ян его удержал.

А в следующую секунду они начали движение, Яра шагнула вперед и потянула новую верховную следом.

— Какого черта ты вытворяешь? — выплюнула Эва, языком изнутри оглаживая ранку. — Отпусти меня, ненормальная!

— Куда? Вечер еще молодой, а мне нужно было сказать тебе кое-что с глазу на глаз, но твои верные подданные и твоя фея крестная… — эта сумасшедшая кивнула на Яна, сверлящего их прищуренным взглядом, — …ни на шаг от тебя не отходят.

— Могла бы позвонить, незачем было так утруждаться, — высокомерно, насколько смогла, процедила Эва.

Бажова весело оскалилась ей в лицо, тряхнула челкой, смахивая ее в сторону и наклонилась ближе.

— Да мне не трудно, просто мимо проходила. Дай, думаю, зайду, поболтаем. Вы тут брата моего не обижаете, нет? — проникновенно выдохнула она Эве в лицо.

От смеси из раскаленного воздуха и коньячных паров у той потеплели щеки. Ситуация все дальше удалялась от того, что можно было даже с натяжкой назвать хоть каким-то подобием контроля. И пусть Эва точно знала, что среди шабаша и при людях из Отдела ей ничего не грозит, все равно стало как-то не по себе.

Несмотря на то, что кожу жег румянец, а от Яры парило сухим жаром, по позвоночнику и затылку протянуло морозом. Некстати вспомнилось, что Ян шабаш Бажовых никогда не жаловал, и всегда во всем подозревал, даже сейчас, когда его в общем-то и не существовало. Эва раньше списывала это на его паранойю, в конце концов, Ян даже себе, скорее всего, не доверял. Но теперь, когда Бажова так близко скалилась своими нечеловеческими зубами и сверкала безумными глазами, закрадывалось впечатление, что он мог быть прав.

— Он сюда сам пришел, ненормальная! — Эва дернулась в жесткой хватке, стараясь отодвинуться насколько это возможно, и зачем-то добавила мстительно, — а ты безобразно ведешь.

Она злобно, со всей силы, наступила Яре на ногу, досадуя на то, что не додумалась сделать это раньше. До того, как едва не подвернула ногу, пытаясь успеть за ее широким шагом, а после тяжелая заколка на конце косы Бажовой с размаху ударила по спине, заставив болезненно втянуть воздух через зубы.

Яра заулыбалась еще шире. Вот же сука.

— Разве? А по-моему, мы движемся как раз, куда нужно, — проговорила она со значением. — Скажи-ка, как же так вышло, что мой брат пришел именно к вам, к главному подозреваемому по всем делам о всякой дряни в последние семнадцать лет, и к его маленькой принцессе? С тобой все понятно, но что такого Ян мог пообещать ему, что он бросил нас, свою семью, свой дом и впустил в него убийц? — к концу предложения голос ее сел до опасного шепота, неприятной щекоткой скользнувшего по плечам.

Что там с ней понятно? Чего это вообще значит? Верховная стиснула кулаки, хотелось сказать что-нибудь едкое и весомое, чтобы поставить сумасшедшую на место. В голову, как на зло, не лезло ничего ни толкового, ни остроумного, но Эва уже открыла рот.

— Может, вы ему надоели. Не знаю, спроси у него сама. А, он же с тобой не разговаривает.

И тут же пожалела, коря себя за то, что не сдержалась. В досаде она снова прикусила пораненную щеку, наказывая себя за глупость. Причин поступка Федора она и сама не знала, и теперь ее накрыло неприятным ощущением собственной неосведомленности. Она ведь и вправду понятия не имела. Яра, очевидно, пришла к тому же выводу, уголки ее губ на мгновение опустились, но затем снова растянулись в кривоватой улыбке. Она сжала верховную плотнее, почти впечатав Эву в себя, и, проговаривая каждое слово четко и зло, свистящим шепотом выдохнула ей в ухо:

— Еще раз. Давай, я жду. Что. Вы. Моему. Брату. Обещали. Отвечай.

Эву всю передернуло. Она завозилась в крепкой хватке, пытаясь высмотреть среди толпы Яна, но Яра каждым поворотом уводила ее все дальше и дальше, скрывая за другими танцующими парами.

— Я не знаю! Отцепись от меня, а то прокляну! — пискнула она, получилось сорвано и вообще как-то не внушительно.

Не так должна угрожать верховная ведьма. Вот и Бажова, видимо, решила так же.

— Ой, правда? И что ты сделаешь? Заставишь гореть? — рассеянно проговорила Яра куда-то в сторону.

Что-то в ее голосе заставило Эву поднять голову и посмотреть ей в лицо. Иррационально захотелось коснуться гривны, успокоить пальцы ощущением знакомых сколов и царапин.

Яра Бажова не сводила тяжелого пристального взгляда с Яна, показавшегося в просвете между танцующими. Яна, который через половину зала так же пристально сверлил ее глазами в ответ. Между бровей у Бажовой залегла глубокая складка, будто она что-то напряженно обдумывала. Всего секунду спустя, она уже снова смотрела на Эву, и та, не успев отвести взгляд, совершенно неожиданно смутилась, как будто ее поймали за подглядыванием. И тут же обозлилась на себя за то, что ей не все равно.

Вопреки ожиданиям, сама Яра это никак не прокомментировала. Она даже, будто бы вообще не обратила внимания. Вместо этого Бажова опять притянула Эву ближе, так что той пришлось вытянуться, неудобно вставая на носки, и снова горячо выдохнула в уже и так краснющее ухо:

— Хорошо, допустим ты не врешь.

Эва подавила вздох облегчения и желание радостно закивать: да-да, я не вру, отпусти меня, пожалуйста, психопатка. Ей было жарко, странно и неудобно, и тесно в своей коже. Все на нее пялились, не скрываясь. Эва уже жалела, что не вырвалась в самом начале и позволила втянуть себя в этот танец и этот разговор. Мелодия, как на зло, все текла и не заканчивалась. От шеи Бажовой расходились волны тепла, воздух вокруг пропитался острым коньячным запахом. Яра, следуя рисунку танца, повернула их еще раз, а потом еще… Голова закружилась от частых поворотов, люди вокруг смазались в разноцветные пятна. В конце концов, они нашли с Ярой общий ритм, и теперь Эва больше не путалась в ногах и не оступалась в монотонности вальсового шага. Зато жара стала почти невыносимой. Спина взмокла не то от постоянных адреналиновых качелей, не то от обжигающе горячей Бажовой, жар рук которой чувствовался даже через кожу перчаток. Золотые отсветы ложились на ее скулы точно так же, как у брата. И глаза были точно такие же. У Эвы мелькнула и растаяла мысль, как же удивительно были похожи были брат и сестра, и еще клыки эти…

— Тогда, верховная Эва, я хочу, чтобы ты уяснила кое-что, раз теперь в Совете. Просто, чтобы у нас не было недопонимания, — вырвал ее из раздумий тихий голос.

Эва вздрогнула, вырывая себя из мыслей, и наткнулась на внимательный и ясный взгляд. Слишком трезвый и прямой для такого сильного запаха алкоголя и размашистых движений. Это была та же самая Яра Бажова, но вместе с этим, будто бы и не она вовсе, а кто-то совсем другой, незнакомый и нездешний. Чужой, даже чуждый, на многих разных уровнях. Мурашки непослушной волной пробежались от макушки до поясницы, вмиг остудив пот. Необъяснимая тревога скользкой ледяной змеей скользнула под ребра и сжала Эве сердце. Будто на миг, всего на один миг, она коснулась чего-то неизмеримо большего, чем она сама, и непостижимого. Чего-то, что не смогла осознать пока длилось это мгновение, но оно поразило ее до самой глубины души. Это явно было зрелищем не для ее глаз. Это вообще никто не должен был видеть. Это нечто мелькнуло в чертах Яры Бажовой и исчезло, но воздух вокруг ее лица от высокой температуры практически дрожал, размывая черты, и оставляя четкой только яркую на белом лице радужку, почти мгновенно потемневшую от зимнего неба в страшный шторм. А затем Бажова резко вцепилась рукой в ее гривну, зажав в ладони птичьи головы и резко провернула на шее, придушив под подбородком, так что та поперхнулась воздухом и вместо ругательств выдала какой-то позорный всхлип. Наклонилась совсем низко, так что их дыхание смешалось, и низким рычащим полушепотом, от которого у Эвы волоски на руках встали дыбом, выдохнула:

— Думаешь, я не знаю, зачем вы все это затеяли? Лес — мой, и все что в нем, тоже мое. Я скорее его сожгу, чем вам хотя бы ветка достанется. Ничего вы не получите, так ему и передай. Надо было свернуть мне шею сразу, а теперь все законы, старые и новые, убийцы, сколько не найми, мальчики из Отдела и тень их, вас не спасут. Ничего вас от меня не спасет!

Эва впервые видела, как ведьма горит заживо, и так близко. Огонь, страшная, неумолимая стихия, пожирал то, что было Ярой Бажовой и смотрел на Эву прямо из ее глаз. Что за зрелище это было! Магнетическое, ужасающее. Завороженная, она с благоговением смотрела, глаз не могла отвести, как пламя, желтое, красное и нестерпимо белое, танцует в чужих зрачках, девятым валом поднимается и обрушивается вниз. Пока в одну секунду это пламя не бросилось вперед, пытаясь добраться, жадно протягивая свои полыхающие щупальца. Только это заставило ее отпрянуть в знакомом всем ведьмам первобытном страхе, что случайная искра, едва коснувшись, испепелит и ее. Это и осознание, догнавшее ее после, какой ужас, должно быть, скрывается под толщей огня.

Эва попыталась что-то сказать, но не смогла, рот не слушался.

— Я знаю Яна дольше, чем ты на свете живешь, — Яра прошептала ей куда-то за шиворот, и отстранилась немного, впуская немного пространства для вдоха. — Никогда не задумывалась, как не самый сильный колдун стал верховным? Или куда делись все, кого это не устраивало?

Нет, Эва не задумывалась. Ее вообще мало интересовало, что было до ее рождения, не ее это дело. Дядя Ян наверняка натворил всякого, но она его судить не собиралась. Яру это, казалось, расстроило, зато она, наконец, отпустила гривну, давая возможность нормально дышать.

— Хорошо быть верховной ведьмой, да? Не нужно выпрашивать магию, наоборот, ты — единственная ее хозяйка во всем шабаше. Все вокруг лебезят, сделают для тебя что угодно, лишь бы получить ее чуть больше. Зачем же Яну добровольно уходить с такого райского местечка? — зловещим шепотом поделилась Волынская, особенно смакуя конец фразы.

Эве, вообще-то, было, что ответить. Потому, что это правильно? Поставить на это место ее, сильную и обаятельную, могущественную настолько, что магия сама льнет к ней, было бы правильно, разве нет? Ян рассказывал, что ее рождения ждали, что этот день мир встретил такой сильной бурей, что деревья с корнями из земли выворачивало. Разве это не знак ее исключительности? Но верховная продолжала молчать, все еще под впечатлением от пламени в чужих глазах.

Яра немного помычала в такт музыке, а затем издала странный смешок, слишком мягкий для того, что можно было от нее ожидать.

— Знаешь… — начала она задумчиво, глядя на Эву из-под ресниц. — Некоторым людям нравится ломать красивые хрупкие вещи, просто за то, что они такие красивые и хрупкие. Нравится просто уничтожать их и в пыль растирать осколки. Я не говорю, что я такая, или кто-то вкруг тебя — тонко улыбнулась она, доверительно наклонившись к многострадальному уху Эвы, слишком чувствительному от всех обжигающих шепотов и навязчивого внимания.

А затем выпрямилась и, глядя прямо в ошарашенное побледневшее лицо, добавила:

— Но и обратного я не утверждала.

И щелкнув гривну на ее шее по одной из птичьих голов, вдруг фыркнула, засмеявшись, и выпустила ее из рук, подтолкнув в сторону Яна. Эва и не заметила, как они вернулись к Федору и Яну, а мелодия давно завершилась.

Эхо ее слов еще не остыло, а входная дверь уже хлопнула, дважды ударившись о дверной проем. Яра Бажова ушла, оставив осевший на волосах у новой верховной запах мороза и коньяка, и веселое, злое, беспокойное, щекочущее ощущение ужаса и жгучего интереса где-то под ребрами. Ладонь все еще горела от ее раскаленной хватки, из-за прокушенной щеки во рту все еще стоял медный привкус, и шея все еще зудела от чужого дыхания. Обмирая внутри от восторга, Эва развернулась к встревоженному Яну и ярко улыбнулась, наблюдая, как темнеет его лицо.

***

Девчонка, как обычно, ничего не поняла. Дал же бог силы, а умом обделил. Кто, как не Ян, годами строящий для Эвы мир, где все вертится вокруг нее, должен был предугадать, что Федорову отмороженную вежливость она поймет по-своему и примет за интерес, а потом и вовсе нафантазирует себе невесть чего. А теперь еще Ярослава! Ян крепко зажмурился до белых разводов обратной стороне век, а после усиленно заморгал, в глупой надежде, что это прогонит из глаз картинку, как безумная горящая ведьма посреди толпы утаскивает куда-то плод его многолетней работы, а после возвращает с таким потерянным и восторженным видом, который разве что не кричит о горе предстоящих проблем. Он ведь знал, что хлебнет еще горя от Бажовых, знал. Мало ему одного Федора было, теперь явилась сестра его и черт знает, чего его племяннице наговорила. Попробуй, сдержи ее теперь. Сам же сделал ее такой, наизнанку выворачивался, чтобы в руки ей само падало все, чего ни пожелает, чтобы любая блажь исполнена была. А теперь пожинал плоды своего труда.

Все же шло нормально еще месяц назад. До того, как он решил, что в текущей ситуации может себе позволить маленькую авантюру с Бажовыми, и все превратилось в катастрофу.

Когда мальчишка пришел к нему, сперва Ян подумал, что тот издевается. Потом подумал, что тот сошел с ума. Но все складывалось так удачно, конфликт Бажовых, инициативный и тупой Ильдар со своими амбициями… Ян не смог устоять. Он хотел убрать Федора сразу, как тот выполнит свою часть уговора. Но теперь, когда все пошло криво, у него просто не было выбора.

Интуиция, инстинкты, как всегда, во все горло вопили, что он должен, но рациональная часть говорила, что убивать мальчишку нельзя, нужно сделать его заложником, чтобы хоть как-то сдержать его сестру. Неизвестно, что взбредет в ее больную голову. Связываться с горящей ведьмой Яну суеверно не хотелось. Не такая уж большая проблема подождать, пока она сгорит, а потом разобраться с ее братом. Пусть себе горит, решил Ян, главное, чтобы не подожгла ничего. Пока Федор жив, он — единственная для Яна гарантия того, что Ярослава не пойдет в Отдел, не натворит там лишнего, и, возможно, смиренно примет то, что уготовит для нее Совет. На счет последнего Ян сомневался, но собирался что-нибудь предпринять на этот счет. Ярослава так сильно любила своего брата, что грех было не воспользоваться этой привязанностью.

Щенки Бажовых Яну с самого первого взгляда не понравились. Давным-давно, когда его шабаш еще держался ближе к другим, им выпала очередь принимать гостей на летнем празднике. За городской чертой, где не слышно шума автострады и городские огни не глушат свет звезд, в самую короткую ночь все ведьмы собираются вместе, чтобы слушать, о чем шепчет ветер и о чем молчит земля. В такие ночи и без всякого колдовства можно увидеть, что скрыто, и узнать такую правду, которая с ума сведет. Сам Ян ни разу ничего не видел и не слышал. Может быть от того, что не было в нем столько магии, сколько в его верховной сестре, а может еще от чего.

Самый длинный день в году отгорел с долгим закатом, и пришло время для самой короткой ночи. Душно и сладко пахло степным разнотравьем и немного дымом. Надеясь затеряться в толпе приглашенных, он лавировал между столами, на которых было тесно от закусок и горящих свечей, и белеющими в сумраке шатрами, перевитыми гирляндами клематиса, густо-черного в ночи, но, в конце концов, все равно был обнаружен. Его сестра Злата выплыла откуда-то сбоку, отрезая путь к бегству, да не одна, а с четой Бажовых, и Ян сразу понял — праздника у него не будет. Матвей, как и всегда, с первой секунды взбесил его насмешливо-снисходительным выражением лица и общим видом хозяина жизни, а вот с женой его, Идой, Ян встретился впервые. Про нее в городе таких небылиц говорили, что и дурак бы не поверил. Говорили, не человек она вовсе, и не ведьма, а плоть от плоти какой-то лесной твари, как что-то из старых колдовских сказок, которые, как известно ложь, да с намеком. Ян дураком себя, конечно же, не считал и настроен был скептично. Про него и самого болтали много всякого, да ничего даже близкого к правде. Но глядя на верховную Бажова шабаша, Ян подумал, что, возможно, в чем-то слухи о ней не врали.

Разумеется, она была красива (хотя эта встреча застала его посреди пубертата, и тогда ему казалось, что все на свете красивее его), и в каждом ее движении была магия. На его кислый взгляд она ответила мягкой улыбкой, от которой посреди жаркой летней ночи Яна бросило в холод. Всего лишь улыбнулась ласково, из-под полной верхней губы показались кончики острых клыков, и Яна будто под ребра схватили ледяными руками и сдавили крепко, так что не выдохнуть. А потом перед ним поставили двух почти одинаковых детей лет пяти-шести с глазами диких волчат, и сказали, почти приказали, присмотреть, пока взрослые обсудят дела. Как будто эти волчата не откусят любую протянутую им руку. Отказать сестре он не смог — не перед другой верховной. Уходя, Злата процедила ему на ухо, чтобы ни вздумал спихнуть это поручение на кого-нибудь другого.

Предчувствия его не обманули, мелкие паршивцы сорвались с места, стоило родителям скрыться из виду, Ян едва успел поймать обоих за шиворот. Их то тянуло в разные стороны, то они вдруг липли к нему, мешаясь под ногами и засыпая вопросами. Сначала Ян пытался их игнорировать, затем пытался отвечать, хотя они даже не собирались его слушать, а потом, когда он уже начал думать, что немного освоился с ними и позволил себе чуть расслабиться, они рванули наперегонки сквозь праздничную толпу прямо в ночную темень. Тогда Ян решил, что ненавидит детей.

На шестой минуте непрерывного бега он понял, что ненавидит детей куда больше, чем думал поначалу. Щенки пропали из вида, вокруг была только темная степь, облитая луной, звучащая какофонией ночных насекомых и его собственным оглушительным сердцебиением. На горизонте черной полосой показались деревья. Ян очень надеялся, что детей не понесет туда. Непривычное к бегу тело начало подкидывать один сюрприз да другим: сначала закололо в боку, потом во рту появился кислый привкус крови, он обнаружил, что может дышать только ртом, да и то, со страшными хрипами. Под ногами пружинил молодой ковыль, сухостой царапал руки, влажная майка неприятно липла к спине. Он бежал и бежал вперед, разрываясь между паническими мыслями о том, что с ним сделают Бажовы и сестра, если он не найдет этих детей, и страхом споткнуться о нору какого-нибудь грызуна и переломать ноги. Когда праздничные огни уже стали только точкой вдалеке, ненадежной, дрожащей в теплом воздухе, он уже смирился с тем, что придется потратить на поиски щенков магию. Это было обидно, но не смертельно. Смертельно, наверное, было бы вернуться к шатрам в одиночку, размышлял он на бегу. И едва успел затормозить у края оврага, а то бы упал младшим Бажовым прямо на головы. От нахлынувшего облегчения Яна повело, ослабевшие колени все норовили подогнуться и уронить его лицом в пыль. Не успев отдышаться, давясь словами пополам с воздухом, он поторопился высказать поганцам все, чего они заслужили.

Те стояли молча на дне оврага и смотрели на него снизу вверх. Их по-детски пухлые лица белели из темноты, в свете луны не отличимые друг от друга. Неподвижные, широко раскрытые глаза, напрочь лишенные всего человеческого, блестели, отражая ее тусклое мерцание.

Ян замолчал. Воздух, сладкий и вязкий, как кисель, застыл у него в горле. Темнота за спиной будто уплотнилась, беззвучный ее зов давил на плечи и упрашивал обернуться, но инстинкты велели не отрывать глаз от детей, ни на секунду не выпускать их из виду. Невыразимая эта тревога, древняя, первобытная, вызывала ощущение смутно похожее на страх перед хищником. Будто не дети это, а какие-то темные, давно мертвые твари натянули на себя маски, да так криво, что никого этим не обмануть. Спокойные и выжидающие, эти дети выглядели страшно — не то мавки, не то выводок кикиморы на охоте. Как будто заманили его подальше от чужих глаз, чтобы сожрать. Ян подавил в себе желание прикрыть горло. Кто бы знал, что спустя годы это желание никуда не денется и еще не раз посетит его в их присутствии.

Тогда Ян заставил себя успокоиться. Эти двое были всего лишь малышней, недавно впервые попробовавшей магию, а он — почти взрослый колдун. Он так обозлился на них за глупую выходку и на себя на то, что повелся и позволил двум соплякам себя напугать, что наорал на них так, как сам от себя не ожидал. На одном адреналине выдернул их из оврага и притащил к шатрам, в руки родителям. И пусть Матвей довольно щурился на него, будто все знал, а верховная Ида даже внимания на него не обратила, приглаживая волосы кинувшимся к ней детям, Яну было все равно. Поручение своей верховной он выполнил, придраться не к чему. Все Бажовы, особенно дети, вызывали у него сложную эмоцию, тревожную и непонятную, расшифровывать которую Ян не собирался ради своего же спокойствия. Почти двадцать лет прошло с той летней ночи, оба щенка вымахали выше него самого, а ничего не изменилось.

Чертовы гиацинты в тепле бального зала отогрелись и запахли совершенно невыносимо, возвращая воспоминания о стоячей воде и похоронах. Ритм вальса в ушах нет-нет, да сбивался в привычный унылый мотив птичьей песни. Ян с тоской посмотрел на бокалы с шампанским в руках гостей, посмотрел, как майор из Отдела воодушевленно трясет пред носом у своего подчиненного бутылкой, оставленной сумасшедшей девкой, и решил, что напьется виски в одного, когда эта пародия на праздник закончится. Будет пить, пока не свалится с ног. А потом будет пить лежа.