Гори, ведьма!

Мирт и Клевер, 2023

В городе, полном ведьм, никогда не стихает борьба за власть. Огонь магии, который в них горит, делает их не способными ни к миру, ни к покою. Говорят, что под городом спит птичий бог и видит сон обо всех ведьмах, которые ходят по его земле. И когда проснется, от его крика небо треснет пополам, и всякий ужас обернется плотью, а земля провалится под каждой ведьмой, и не будет им ни костра, ни кургана, ни помина. Бог лежит глубоко и спит крепко, но глаза его остры и все видят.

Глава 1.2.

Яра лежала на боку и, сжимая ладонями звенящую от удара голову, пыталась втолкнуть в легкие хотя бы глоток воздуха. Втягивала его жадными рывками, раз за разом, но он, пополам разбавленный пылью, лишь жирной грязью оседал на языке. Импульс от снесенной двери застал ее на лестнице, хорошо приложил о стену и швырнул на лестничный пролет между этажами. Раньше он был огорожен тонкими перилами, но теперь от них остались только остро торчащие куски и гора светлой сосновой щепы. С надсадным хрипом ей, наконец, удалось вдохнуть немного воздуха и перевернуться. В живот тут же впились щепки и осколки бетонного крошева, а из разбитого носа часто и быстро закапала кровь, скатываясь на покрытом пылью паркете. Яра шмыгнула носом, утираясь рукавом, и вдавила пальцы в солнечное сплетение — там до сих пор жгло и болело от удара, но, вроде бы, сломано ничего не было.

Вошедших она скорее ощутила, чем услышала: двое мужчин, накачанные магией до того уровня, когда она начинает влиять на мозги. Ни один из них не был Федей. Чужие и опасные. Яра старательно задышала ртом, боясь нечаянно хлюпнуть носом, полным крови, выдавая себя, и медленно подползла к краю лестничного пролета, чтобы выглянуть вниз. Так и есть, двое: один, жилистый и юркий, а другой — тут Яра высунулась чуть больше, пытаясь разглядеть, другой — повыше и помощнее, с чем-то вроде пистолета. Не дав себя хорошенько рассмотреть, он скрылся в кухне. Его напарник с винтовкой наготове закружил по небольшому холлу, осматривая завалы того, что всего пару минут назад было мебелью. В желудке куском льда заворочалась паника, это здорово мешало думать. Это, и противная мелкая дрожь, не то от страха, не то от адреналина. Почему Федя ушел? Почему отец не спускается? Как он мог не услышать взрыва? Яра беззвучно выругалась, выдыхая рывками, и тут же поморщилась от боли в ребрах.

Человек внизу тихим, пружинящим шагом обходил обломки зеркальных этажерок и низких диванчиков в восточном стиле

Мама любила шелковую вышивку на них, помнишь?

Мраморная крошка, осколки стекла и щепки хрустели под подошвами. Яра уронила голову и уткнулась лбом в шершавые доски, поднимая маленькие облачка пыли при каждом выдохе. Ее холодные влажные пальцы заскользили по корпусу телефона в кармане, прежде чем удалось его вытащить и отправить отцу пару сообщений, полных ужаса и ошибок, так и оставшихся непрочитанными. Как и те, которые она отправила Феде.

Пульс скакал, как сумасшедший, шум крови в ушах нарастал, набирал обороты внутри ее головы, подобно турбинам, заслоняя собой все остальные звуки, не выплескиваясь наружу, но все пребывая и пребывая, заполняя все внутри вязкой темной мутью. Муть эта тяжелила ноги и руки, заковывая в какое-то оцепенение, заставляя повторять по кругу одни и те же мысли.

Почему Федя впустил их? Куда он ушел? Где отец?

Было темно, только свет с улицы разбивает черноту, создавая изменчивые многослойные тени. В попытке сконцентрироваться и заставить себя хоть что-то придумать, она с силой нажала на солнечное сплетение, тут же отозвавшееся тупой болью. Цепляясь за эту боль, мешающую соскользнуть обратно в бесконечную карусель однообразных вопросов, Яра зажмурилась — зрение в таком деле только помешает, и мазнула пальцами под носом, собирая набежавшую кровь. Сжав от усилия зубы, она вытянула дрожащую руку, касаясь густой тени на стыке стены и пола, и на протяжном медленном выдохе, послала осторожный магический импульс к кончикам пальцев. Тень тут же любопытным зверем ткнулась ей в ладонь, прошлась по коже, дочиста слизав кровь, и бесшумной бархатной волной утекла вниз по ступеням, дробясь на паркете и перетекая почти невидимыми глазу движениями. Там она мягко упала в темноту под лестницей и, слившись с ней, перестала быть различима. Но Яра знала, чувствовала, как та тонким ручейком потекла вдоль стен, поглощая на своем пути все встречные тени, становясь гуще и шире. Тянуть из себя магию медленно, держа постоянный темп, было сложно, хоть бы ее вообще хватило, но держать сознание в ясности и концентрации — еще сложнее. Яра скрипнула зубами и сильнее надавила на ушиб. Нельзя торопиться, нельзя дать себя обнаружить, нельзя, чтобы кто-то увидел даже крохотное колебание темноты вокруг.

Второй колдун осмотрел кухню и вернулся в холл, его вкрадчивые шаги мягко прошелестели и затихли почти в центре комнаты. Яра снова беззвучно выругалась — теперь ему достаточно лишь поднять голову и приглядеться, чтобы увидеть ее. Колдун с винтовкой тоже прекратил кружить и замер где-то неподалеку. Они неслышно о чем-то переговаривались, не обращая внимания на густеющую темноту. Тень наполняла комнату слишком медленно — мышцы в вытянутой руке начало жечь от напряжения, а сама рука затряслась, размазывая по полу смешанную с пылью кровь. Если хотя бы один из них поднимет голову — ее заметят, если кто-то обратит внимание на тени — ее заметят, если кто-то ступит на лестницу — ее заметят. Тень ее заскользила быстрее вдоль стен, прибывая подобно воде, и с каждой секундой удерживать ее становилось все тяжелее. В солнечном сплетении жгло и болело все сильнее, и боль эта уже не помогала держать голову ясной, к горлу подкатила тошнота. Призрачная тяжесть давила на виски, и плечи, почти выворачивая суставы. Яра так сильно сконцентрировалась на ровном течении магии, что не сразу заметила, как из коридора, что вел с заднего двора, вышли четверо — плотный приземистый мужчина, двое высоких парней, по-видимому, близнецы, и молодая девушка, почти подросток, тонкая и легкая. Все они были вооружены. Мужчина, что шел первым, резко выдохнул от неожиданности, увидев высокий холл, почти под потолок заполненный плотной темнотой, трепещущей и непроглядной, оставившей лишь кольцо естественного полумрака в центре, где стояли двое. Яра вздрогнула от этого звука, замерла в панике, да так, что и дышать перестала, а сердце рванулось к горлу. Колдун с пистолетом вскинулся, оглядываясь, и встретился с ней глазами. Те оказались ярко-желтыми даже в окружающем их полумраке. На пару мгновений они застыли, глядя друг на друга. В наступившей тишине таймер на духовке издал короткую пронзительную трель, оповещая, что гусь готов.

От неожиданности Яра дернулась, не удержав тяжести своего колдовства, и следующую секунду исполинская волна ничем не сдерживаемой тьмы рухнула со стен, погребая под собой холл, захлестывая всех с головой, заливая глаза и не давая вдохнуть, вместо воздуха врываясь в распахнутые рты. Загремели выстрелы, кто-то закричал, захлебываясь, а она все лилась и лилась со стен черным нескончаемым потоком. Автоматная очередь прошила паркет в полуметре от Яры, тут же вскочившей и бросившейся вверх по лестнице. Спотыкаясь второпях и стукаясь коленями о стыки ступеней, она лихорадочно перебирала в уме все колдовство, которое знала, пытаясь найти что-то подходящее, даже не замечая осколков щепы, глубоко распоровших ей кожу на икрах. Не оглядываясь, она свернула в галерею и что есть силы бросилась вперед, к отцовскому кабинету, натыкаясь на стены и пачкая кровью все двери на своем пути.

С последним рывком Яра ввалилась в кабинет. Едва дверь захлопнулась за ее спиной, как дрожащие ноги подкосились, и она обессилено сползла по стене. Отца в кабинете не оказалось, и от этого внутренности ей сдавило чувство какой-то неясной тревоги. Разгоряченная бегом, Яра не стразу поняла, что в комнате холодно: несмотря на то, что в камине горел огонь, широкая дверь на террасу была распахнута настежь, и сквозняк чуть шевелил тяжелые портьеры глубокого синего цвета по обеим ее сторонам.

Сколько она себя помнила, посередине кабинета, почти во всю его ширину, всегда стоял огромный стол, оставляя лишь немного места по бокам, для прохода. К столу в комплекте шло такое же огромное, подстать ему, кресло, обитое матовой кожей. На подлокотниках и под головой кожа вытерлась от времени и истончилась, а медные заклепки потемнели. Некоторые из них, Яра знала, были несколько раз заменены. Пошатываясь, она подошла к столу, легонько коснулась его темной полированной поверхности, стараясь не запачкать ее грязными руками. Под своей столешницей стол хранил бесчисленное множество ящиков всех размеров, с замками и без, с торчащими в них ключами и запечатанными заклятиями, названий которым Яра не знала. Особенно ей нравились те, что были без ручек и замков, изрезанные летящей вязью, с залитой в глубокие борозды краской, золотой, красной и синей. Страшно упомнить, сколько часов они с Федей провели сидя на цветастом ковре под этим столом, водя пальцами по шерховатым сколам на краске, глядя на Лес в распахнутую дверь, молча или разговаривая обо всем на свете.

За стеной раздался выстрел, заставляя Яру содрогнуться всем телом от неожиданности, загрохотали чужие шаги, срывающиеся на бег. Чей-то хриплый голос закричал:

— Вы двое, ищите девку!

Яра, спотыкаясь и поскальзываясь на паркете, метнулась под стол, прижалась спиной к толстой панели от столешницы до пола, и обмирая внутри от страха, принялась считать секунды до того, как откроется дверь. Яра была пуста — магии в ней совсем не осталось, после призыва тени, все что осталось, она, убегая, вложила в сотворение тумана. Обливаясь холодным потом, она потянулась к изнанке, пытаясь зачерпнуть хоть немного магии, сколько успеет, но от страха не смогла даже почуять ее.

Вдруг портьеры перед ней колыхнулись, с террасы в комнату зашел ее отец. В одной руке он держал пузатый коньячный бокал, наполовину полный, другая расслабленно лежала в кармане строгих брюк оттенка темного шоколада. Рукава его рубашки цвета топленого молока были небрежно закатаны, русые волосы растрепаны зимним ветром. Увидев Яру, сжавшуюся под столом с круглыми испуганными глазами, он удивленно моргнул. «Он же ничего не слышал!» — поняла Яра. И как только она раскрыла рот, чтобы рассказать ему обо всем, дверь с силой распахнулась, ударив о стену, и в кабинет кто-то вошел. Короткий смешок заглушил хруст затвора.

— Привет-привет. Ну и дрянь же твой сынок, а? Сдал вас всех ни за что, — фыркнул веселый мужской голос где-то над ее головой.

Выстрел раздался будто бы прямо у нее внутри. Начался с сухого щелчка в голове и разросся в ее теле белой вспышкой, заполняя ее всю какой-то горькой и едкой взвесью, вытесняя все мысли и звуки. Словно в замедленной съемке, она увидела, как отца отбрасывает назад, прямо в кресло, а потом теплая кровь брызжет ей в лицо, заливая глаза и раскрытый в ужасе рот, окрашивает отцу рубашку на груди в жгучий, яркий цвет, и течет, течет, течет… стекает по креслу, собирается в маленькие ручейки, затекает в стыки между паркетными досками и впитывается в ковер.

— Ну, туда вам всем и дорога, — добавил неизвестный с едким злорадством и захлопнул дверь.

В голове гулко пульсировала какая-то ватная муть, через которую едва пробились только самые простые мысли, да и те сразу гасли.

«Холодно».

«Гусь, наверное, сгорел».

Яра потянулась и легонько коснулась отцовской руки, та чуть качнулась от ее движения и осталась такой же безвольной. Безжизненной.

«Потому, что он мертв…»

«… и ты тоже будешь».

Яра Бажова никогда в жизни не была одна. Что бы не случилось, даже в самых больших ссорах, брат все равно был с ней рядом, только руку протяни: с мягкостью свитера, тонким хлопком футболок или шершавой шерстью пиджаков, с размеренным звуком часового хода на правом запястье, с быстрым шепотом, в котором прячется смех, в сотнях секретов, в бликах на горлышке первой распитой на двоих бутылки и первом серьезном колдовстве, в мятых листах подорожника и криво наклеенных пластырях, с первого глотка магии, и с самого первого ее воспоминания, во всей ее жизни, везде-везде-везде. Никогда в жизни Яра Бажова не была одна, с ней всегда был ее брат. Но не теперь. Он ушел, впустив в дом чужаков с оружием. А она сидит, заторможено пялится на то, как от отцовской крови намокает ковер, и не может уложить в голове эту простую мысль.

Яра моргнула. Подняла с ковра бокал и принюхалась. Вокруг стоял густой запах крови, но в самом бокале терпко пахло специями, а на дне еще оставалось несколько капель. Она немного прокрутила бокал в ладони, и остатки коньяка послушно качнулись следом. Резко запрокинув голову, она допила одним разом все, что там было. Коньяк пряным золотистым огнем прокатился по языку, огладил гортань и упал в желудок. А затем Яра потянулась к изнанке, привычным, тысячи раз отмерянным движением, и в этот раз магия не упрямилась, потекла быстро и послушно, плеснула на что-то горькое и ядовитое, зашипела, как искра на розжиге, и все внутри у Яры вспыхнуло, занимаясь жгучим хмельным пламенем. Прежде она бы остановилась, едва начало жечь, но теперь зачем это? В доме, полном гостей, она осталась единственной хозяйкой. Нужно встретить их, раз пришли.

Неловко качнувшись, Яра вылезла из-под стола, кулаком растерла затекшую ногу. На отца, ломаной фигурой застывшего в кресле, она старалась не смотреть. Внутри было пусто и горячо, а магия пела какую-то новую песню. Такими песнями в самый раз манить хрупкие корабли на скалы, да только Яре не было до того дела. Проходя мимо камина, она даже не заметила, как языки огня, вскользь огладив решетку, на мгновении потянулись ей вслед.

За дверью ее встретили нацеленным в лицо пистолетным дулом. Девушка, кто-то из младших шабаша старой Зибы, Яра не помнила имени, широко распахнула испуганные глаза и раскрыла рот, явно готовясь закричать. А лучше бы сразу стреляла.

***

Они все-таки потеряли девку. Она точно была в доме, Ильдар нутром ощущал суматошный ток ее магии где-то рядом. Тень, брошенная без присмотра заклинателя, безучастно колыхалась на уровне колен. Непонятно откуда набежал плотный туман, мешая разглядеть что-то дальше вытянутой руки. Исчезли стены и потолок, пространство вокруг поделилось на текучую темноту и белую хмарь, как масло с водой. Ильдар нервно хмыкнул, когда его передернуло от липкого ощущения потери ориентиров. Туман сильно глушил звуки, донося до ушей только едва различимое эхо голосов. Он не мог найти никого из команды. Чувствовал, что все они близко, бродят вслепую, так же, как он сам, но почему-то до сих пор ни на кого не наткнулся. Конечно, никто не ожидал, что Бажовых подадут на блюде и в яблоках, но все равно, неприятно осознавать, что девчонку он явно недооценил. Даже с верховным они провозились меньше, чем с ней. Ильдар досадливо поморщился. Надо было все-таки проверить пульс у Матвея Бажова после выстрела, слишком уж просто все получилось. Но в ту секунду, ровно между тем, как Ильдар его увидел и тем, как спустил курок, его насквозь пробило ощущение сродни озарению, нечто тяжелое и неотвратимое. Ильдару раньше не приходилось убивать, и это чувство перепугало его и сотрясло до основания, как будто не он это целился, а сам стоял под прицелом. Оно не ушло, когда фигура верховного тяжело упала в кресло, и, возможно, именно из-за этого ощущения Ильдар покинул кабинет так быстро, как только смог. Как будто сбежал, а теперь злится на себя, что оказался таким слабаком.

Лишенный ориентиров в зыбкой темноте, он крутанулся на пятке и зашагал наугад, шипяще выругавшись, когда едва не влетел в стену с какой-то картиной. Еще немного и угол тяжелой рамы раскроил бы ему висок. Он осторожно приблизился, вглядываясь. Вблизи оказалось, что это не картина, а фото. В скудном освещении сложно было разобрать лица, да только в городе не было ведьмы, которая бы не узнала это счастливое семейство. Ильдар сплюнул на пол, поморщившись. Даже странно, что семейный портрет такого скромного размера — с такого верховного мудака, как Матвей Бажов сталось бы повесить портрет писаный маслом, да во всю стену и напротив входа. Не зря в своем самодовольстве Матвей всегда неуловимо напоминал Ильдару Яна.

Он легонько постучал по толстому стеклу, всматриваясь в фото. На нем Ида и Матвей Бажовы чинно восседали на невысокой оттоманке, обитой красным шелком. Ильдар вроде бы натыкался на ее обломки где-то в тумане. Позади старших Бажовых, важные, как на параде, стоял их выводок: девка и пацан, опрятные, не по возрасту серьезные, любо-дорого смотреть. Какое милое семейство, и не скажешь, что сумасшедший психопат, лесная тварь и их ублюдки, которых и существовать-то не должно. Колдовство — не слишком приятная вещь, в нем почти всегда замешана кровь и грязь. Часто оно творится по локоть в чьих-то внутренностях, и на самом деле в этом нет чего-то особенного. Но только сумасшедшему могла прийти в голову идея заводить детей от почти животного. Ильдар находил это неестественным и диким.

Никто точно не знал, как именно Матвей получил свою жену, но совершенно ясно, что не была она ни ведьмой, ни человеком, ни чем-то между. Такое трудно скрыть. Чтобы понять, кто есть кто, достаточно одного взгляда, не обязательно иметь птичьи глаза. Оборотни пахнут шерстью и сырой землей, и пульсируют в том же ритме, в котором растет трава, и бежит по корням древесный сок, ведьмы мерцают от магии, как угли в костре и пахнут своим разрывом в изнанке. А все полудикие твари выглядят, как бездонные дыры, жаждущие заполнить себя чужой жизнью, и пахнут смертью: мавки — кровью и сухой травой, кикиморы — стоячей водой и разложением. Смотреть на Иду Бажову было все равно, что смотреть в темноту между деревьями, в лесу полном таких чудовищ, о которых только шепотом и можно говорить. Намного, намного хуже мавки. Не должно было ей существовать, и детям ее тоже. Так что, правильно все, психопат Матвей получил, что заслужил, а скоро и щенкам его конец, сначала мелкой суке, а потом Ильдар и до старшего доберется, дайте время. А после он заберет все ценные вещички, которыми, ясное дело, набит этот дом. И разрыв в изнанке тоже заберет. Мертвецам это все ни к чему.

Ильдар задорно щелкнул ногтем по стеклу.

«К чертям», — подумал он, — «Заберу голову мудака с собой, славный будет трофей».

Притихшая, было, магия внутри согласно зарычала, и Ильдар нервно ухмыльнулся ей в ответ. А почему, собственно, нет? Он присел, запуская пальцы во тьму, и магия в ответ на его мысли послушно хлынула наружу. Черное море без конца и без края подернулось рябью, вскипело, и выросло оскалившейся десятком пастей гончей сворой. Свора завыла. Первый ее вой в этом мире был беззвучен, зато вибрация от него продрала до костей. Свора была слепа, но глаза ей были не нужны, она и так чуяла добычу — едва родившись, она уже знала, кого искать. Гладкие морды безошибочно задрались к верху, все носы развернулись в одном направлении через беспроглядный туман. Девка была там, в этом не было сомнений, эта тьма уже знала вкус ее крови.

Ильдар наклонился к своре — от зыбких шкур пахнуло горячим железом, и прошептал: «Взять».

Свора рванула с места, а он помчался за ней через клубы темноты, спотыкаясь об обломки мебели и собственные ноги. Он едва успевал, бросаясь по лестнице вверх, перепрыгивая через ступени, которых будто стало больше, чем он видел, когда только вошел в дом. Он бежал и бежал, то и дело хватаясь за обломки перил, помогая себе не упасть, а лестница все тянулась и тянулась, выхватывая из темноты и бросая ему под ноги новые ступени, и растворяя их в темноте прямо за его спиной. Ярость зажгла его не хуже, чем азарт охоты. Он собрал магию и швырнул ее вперед инстинктивно, как совсем недавно таким же импульсом вынес дверь. Дом содрогнулся, с потолка посыпалось, рядом с Ильдаром упала балка и, покатившись, скользнула в пролет между этажами. Зато лестница перестала водить его кругами, он наконец-то увидел свору и выдохнул. Та все-таки поймала девку, и тесно сгрудившись вокруг, отрывала от нее куски, с треском перемалывая кости мощными челюстями. Он поморщился от звуков влажного чавканья и вибрации беззвучного рыка, и устало заковылял к ней, чтобы посмотреть поближе.

— Ну вот и все. Заставила же ты побегать, су… — он осекся на полуслове, заглядывая в мешанину из истекающих розовой слюной пастей, полных острейших зубов и почувствовал, как предательски слабеют колени: свора глодала то, что еще полчаса назад было Соечкой. Гончие уже своротили ей нижнюю челюсть, и из разорванной шеи хлестала кровь, заливая нежные ключицы и мягкие каштановые пряди, выбившиеся из высокого хвоста. Свора подставляла черные языки под теплую соленую струю, слизывая подтеки вокруг, жадно зарывалась носами в распоротый живот, и не обращала на Ильдара никакого внимания.

К горлу подступила тошнота. Ильдар, расширив глаза от ужаса, мгновенно окатившего его всего холодом и липким потом, неверяще замотал головой и шагнул назад, тут же спотыкаясь о что-то. Он неловко всплеснул руками, в попытке удержать равновесие, а потом что-то тяжелое с хрустом ударило его по затылку, и он потерял сознание.

***

Очнулся он от чужого крика. Под щекой было мокро, пряно пахло гвоздикой и спиртом. Веки удалось разлепить не с первого раза, а когда он, наконец, сделал это, глаза тут же заслезились от едкого дыма. Голова разрывалась от боли, и эта боль была везде. Еще никогда в жизни ему не было так больно. Ильдар застонал, облизывая сухие губы, язык задел спекшиеся ранки, жаля короткой вспышкой новой боли. Что еще хуже — в нем не было ни капли магии. Он попытался было перевернуться и обнаружил, что связан по рукам и ногам кручеными шнурами от портьер и вдобавок привязан к чему-то твердому и теплому. Пришлось скосить глаза, чтобы рассмотреть, но из своего положения он смог увидеть только, как издевательски тряслись шелковые кисточки от каждого слабого движения. В нос ударил запах горелого мяса, густой и крепкий. Едва соображая, что происходит, он повернул голову и замычал от ужаса. Сзади, на боку, как большая ложка, весь почерневший от гари, лежал Уж и выдыхал с сиплым присвистом прямо Ильдару в лицо. Его собственного лица больше не было, только черная гарь, исполосованная глубокими трещинами, из которых сочилось что-то влажное, слегка желтоватое. Желудок Ильдара скрутил болезненный спазм, и быстро отвернувшись, он уткнулся в мокрый ковер, на котором они лежали, и вдыхал запах пыли и алкоголя, пока тошнота не отступила. Переворачиваясь, он невольно потревожил Ужа, пихнув плечом, и тот слабо стонал от боли. Звук шагов позади снова заставил Ильдара дернуться, плотнее втираясь в тело позади. На глазах от ужаса и омерзения выступили слезы, обжигая сухую слизистую.

Шаги приблизились, и вскоре перед ним оказались пара женских сапог на высокой шнуровке и край вымазанного чем-то темным платья. Яра Бажова резко присела, и все поле зрения заняло ее бледное лицо в подтеках крови и грязи. Она приветливо оскалилась и вцепилась ему в макушку, подтягивая к себе, чтобы рассмотреть повнимательнее. Ильдар застонал: жгучая боль прострелила его от зажатых в ее кулаке волос до самой поясницы и горячими углями залегла в основание позвоночника.

— Ну и зачем ты притащился, падаль? — зашептала она, выдыхая ему в лицо тем же осточертевшим запахом специй и алкоголя. — Поздновато для гостей, и я не помню, чтобы мы кого-то приглашали. Бабка тебя прислала? Нет, не бабка, — она перехватила его голову чуть выше, по-животному диким движением вдыхая воздух вдоль шеи. — Оооо, конечно, он бы хотел, чтобы я так думала. От этого всего несет Яном и его магией. Тощий уродец, небось, обещал тебе нашу изнанку, за то, что ты, рембо, перебьешь тут всех, а?

Она тряхнула рукой, вырывая из него новые стоны. Ильдар попытался сосредоточиться, чтобы ответить, но язык не шевелился, а слова не шли, бестолково толпясь в голове, и каждая попытка подумать, причиняла лишь боль.

— Что еще? Сокровища, да? Славные волшебные вещички? — чужой рот перед его глазами сложился в издевательскую усмешку.

От тряски и боли в глазах помутнело, Ильдар задышал сквозь стиснутые зубы, изо всех сил цепляясь за действительность: жесткую руку в волосах, круглый ворот платья из серебристого бархата и чужой оскал с острыми, чуть выступающими клыками.

— Только знаешь, что? — она наклонилась к самому его лицу и доверительно прошептала, снова обдавая влажным алкогольным воздухом. — Мама говорила, что я в этом доме самое ценное золотко. И мой брат. Где мой брат, мразь?

Ильдар упал обратно на ковер, затылком прямо в черно-розовое месиво, когда-то бывшее лицом его лучшего друга, и обессилено закашлялся. Было так больно, так больно, и дышать в этом дыму так трудно.

Яра разжала пальцы, оставляя его, и завозилась где-то вне зоны видимости. Затем она подергала каждый узел, связывающий Ильдара и Ужа, ухватилась за бахрому, и куда-то потащила их вместе с ковром. В какой-то момент их тряхнуло о порог, и Ильдар почувствовал, что мороз тронул щеки, а дышать, как будто бы, стало легче. Яра пару раз останавливалась, шумно переводила дыхание и двигалась дальше. Ильдар лежал на спине, почти не чувствуя ни свое тело, ни как его в очередной раз бьет о неровности дороги. Может из-за мороза, а может потому, что в какой-то момент боли стало слишком много, чтобы она вся поместилась в него. Он смотрел на высокое ночное небо, на то, как редкие звезды кружатся смазанным хороводом. Впрочем, те, скорее всего, ему привиделись, когда веки стали слишком тяжелыми и пришлось их закрыть. Вдохи его становилось все реже, Ильдар почувствовал, как боль и сознание куда-то ускользают, а сам он проваливается в глухую темноту. Не в такую, которая плескалась сегодня у его ног, а в другую, настоящую.

Внезапно щеку обожгло ударом, а сам он резко со свистом вдохнул, слепо шаря глазами вокруг.

— Неееет, нет, нет, нет! — горячечно зашептала Яра, наклоняясь к нему. — На этом берегу ты не умрешь. Хватит и тех, кто остался в доме. Ты знал, что гончие, созданные из тени, не оставляют от своих жертв буквально ничего? Ни следа крови, ни костей, поглощают без остатка, как и не было никого. Ну, конечно, ты знал, затем и вызывал их, да?

Она улыбнулась, склоняясь еще ниже, грязными пальцами оттягивая ему веки.

— Красивые у тебя глаза, — протянула она задумчиво, коротко хохотнула, а потом снова ударила по лицу, когда его глаза начали закатываться.

Ильдар слабо выдохнул, заставляя себя смотреть — наверху, надо же, он и не заметил, как они спустились к реке, полыхал дом, языки пламени поднимались из разбитых окон, белесый дым уносило по направлению к центру города. Он перевел взгляд на Яру — в серых глазах напротив не было ни следа осмысленности, только искры того же огня, что пожирал дом за ее спиной.

— Огневица! — хриплый голос ее с усилием, как тупое зазубренное лезвие, рассек ночь.

Длинный порез полоснул ее по запекшимся губам, ложась накрест поверх другого, Ильдар сперва не заметил его во всей крови, размазанной по ее лицу.

«Нет! Нет, пожалуйста!..» — Ильдар сдавленно заскулил, беспомощно заворочался в своих оковах — он знал огневицу.

Яра его не слушала. Она поднесла руку к порезу и стерла набежавшую кровь, а затем стряхнула вниз. Округлившимися от ужаса глазами Ильдар смотрел, как темные капли срываются с кончиков ее пальцев и с тихим стуком падают ему на ноги, на ковер и на тело позади него, чтобы в то же мгновение вспыхнуть столбами беспощадного пламени. Ильдар завыл, теряя от боли и слух и зрение. Он уткнулся в ковер, пряча лицо от жара, размазывая об него слезы, слюну и сопли.

Как же он был прав. Не должны существовать такие твари, никак не должны! Если бы мог, он бы засмеялся. Но вместо смеха из его горла вырвался только слабый стон. А потом все пропало.