Представление (психология)

Представле́ние — воспроизведённый образ предмета или явления, которые здесь и сейчас человек не воспринимает и который основывается на прошлом опыте субъекта (человека); а также психический процесс формирования этого образа.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Впрочем, трактовка символа, принятая не только в теории Пиаже, но и в среде психологов вообще, требует уточнения. Символизм привычно понимается как замена одного объекта другим, либо одного движения другим. Нередко смысл такой замены сближается с понятиями сравнение, метафора, аллегория и художественный образ. Понятно, что в случае раннего детства о столь высоком содержании этого термина говорить не приходится, но оттенок присутствует, тем более, что ситуация не разъясняется. Первоначально установление одиночных связей между различными объектами и явлениями происходит вследствие формирования линейных – одномерных – связностей ЭСС. На таком уровне развития сознания, в отсутствие иных механизмов познания, человек может раскрыть, описать, представить свойства некоторого нового объекта или явления только через ассоциации со свойствами уже знакомого объекта или явления. Иными словами, речь идет о представлении одного в качестве другого, что есть вариант игры «понарошку». Подобного рода замена оказывается эффективным инструментом познания формирующегося мышления. На сенсомоторной стадии такой «символизм» оказывается моторным, а на следующей стадии дооперационального мышления он станет мыслительным. Но от этого суть явления не меняется: в нем еще нет ничего «взрослого», а тем более «художественного», есть лишь прагматизм познания мира. Идет поиск параллелей, бессознательное выявление общих свойств и качеств, позволяющий постепенно, через другие параллели, понять новый объект или явление как целое. Это, скорее, некоторое моделирование ситуации. Возможно, что в рассматриваемом случае правильнее говорить о метафорах, чем о символах. Хотя, в обоих случаях, современные трактовки терминов не учитывают отмеченной специфики, связанной с ранними стадиями когнитивного развития.

Дмитрий Михалевский, Пространство и Бытие. Сборник статей, 2017

Попытаемся теперь сделать некоторое обобщение всех рассмотренных подходов к проблеме смысла в зарубежной психологии личности. Сложность этой задачи обусловлена тем, что представления о смысле во всех рассмотренных подходах разрабатывались независимо друг от друга, если не считать некоторых отдельных эксплицитных связей и влияний: Левин – Толмен – Левин; Левин – Нюттен; Фрейд – Нюттен; Фрейд – Клейн – Петерфройнд; Келли – Магнуссон; Харре – Шоттер. Сравнительно недавно исследователи стали рефлексировать многозначность понятия «смысл». «С замечательной ясностью обнаружилось, что слово “смысл” (meaning) относится к такому количеству разных понятий, конструктов, функциональных систем, процессов и областей “опыта”, что требуется сноровка горной козы, чтобы скакать с одного уровня на другой» (Creelmcm, 1966, р. 209). Автор основанного на идее смыслообразования подхода к психотерапии М.Б.Карлсен характеризует смысл как «…процесс и идеал, структуру и последовательность, возможность и ограничение, достижение и намерение, существительное и глагол, формирующиеся и трансформирующиеся на протяжении всех стадий жизни взрослого человека» (Carlsen, 1988, р. 5). Она различает три взгляда на смысл: под углом зрения частей, процесса и целого, отмечая искусственность этого разделения, которое, однако, полезно для лучшего понимания. Основной характеристикой смысла является указание на его источник. В понятие смысла М.Б.Карлсен включает системы всех уровней абстракции, отмечая теснейшую связь смыслообразования с аффективными процессами. В общем, в это понятие входит почти все. «Смысл как существительное включает элементы конструктов, систем слов, когнитивные схемы, матрицы убеждений, ориентировочные механизмы, паттерны значимости… Предикативные качества смысла – процесс, движение, рост, намерение, эволюция личностных синергий, рост и развитие “от – к”… Таким образом, “смысл” есть одновременно смысл и осмысление, интенция и интендирование, существо и существование» (там же, р. 23).

Д. А. Леонтьев, Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности

Именно в вопросе о происхождении представлений обнаружилось значительное расхождение между взглядами А. Валлона и Ж. Пиаже, который не отрицает роли подражания в формировании представлений, однако подражание он связывает с моторно-двигательной активностью ребенка относительно объекта, а А. Валлон – с постурально-тонической, считая, что приспособительная деятельность, направленная на достижение практического результата, не может породить представлений. Они, по его словам, должны быть продуктом особой имитирующей активности, цель которой – порождение модели объекта. Это и есть повторение объекта в позах ребенка, в перераспределении мышечного напряжения различных участков его тела. Один из историков психологии Тран-Тонг (Tran-Thong) [6], сопоставляя взгляды на происхождение представлений этих двух крупнейших психологов, приходит к справедливому, по нашему мнению, заключению, что они не исключают, а дополняют друг друга: в концепции Ж. Пиаже исследованию подвергнуто «оперативное» представление, а в теории А. Валлона – пластическое, изобразительное. Мысль о существовании разных по своему генезису и способу функционирования представлений предполагается продуктивной, но, разумеется, лишь дальнейшие исследования могут содержательно раскрыть различие разнообразных форм (и уровней) умственных образов. Для нас же в данном контексте важно подчеркнуть идею А. Валлона о том, что в «продуктах», результатах постурально-тонической активности человека – в его установках, в постурально-аффективной настройке – отображается предметный и социальный мир, и отображения эти оказываются наполненными желаниями, влечениями, эмоциями субъекта, т. е. предметность, в широком смысле слова, вписывается, врезается в природу человека, входит в способ функционирования всего его существа.

Л. И. Анцыферова, Развитие личности и проблемы геронтопсихологии, 2006

Наконец, в-четвертых, социально-рефлексивный компонент межличностного взаимопонимания: представления субъекта о том, как партнер по общению понимает его. В отечественной науке психологические закономерности структурно-функциональной организации рефлексии как базового свойства личности очень подробно и профессионально проанализированы в диссертации И.М. Скитяевой (Скитяева, 2002). В западной психологии основательно изучены три главных источника знаний, опираясь на которые люди формируют социально-рефлексивные представления о себе и понимании их другими. Первый источник знаний коренится в теории социального сравнения. В ее основе лежит предположение о том, что при оценке себя, своего поведения и возможностей субъект сравнивает себя с другими людьми, особенно подобными себе. Второй источник знаний о себе – отраженная оценка, или «отраженное Я». В этом случае люди получают сведения о себе через прямую оценивающую обратную связь от значимых других или через ярлыки, навешиваемые на них другими. Третий источник самопознания – саморефлексия, поведенческое самовосприятие. Люди иногда действуют как внешние наблюдатели и используют смысл собственных действий для заключений о себе. Более того, люди нередко выступают как наблюдатели своего внутреннего мира (например, мыслей и чувств) и используют содержание наблюдений для выводов о себе (Schoeneman, 1981; Sedikides, Skowronski, 1985).

В. В. Знаков, Психология понимания. Проблемы и перспективы, 2005

С нашей точки зрения [1], при аналитической интроспекции воспринимаемое лишается своих значений и смыслов, т. е. происходит его депредметизация (термин, предложенный Е. Е. Соколовой для обозначения этого процесса). Депредметизация разрушает сложившиеся функциональные системы, вызывая характерную для ИСС симптоматику, поскольку исчезает предмет (представленный в целях и задачах) как основание, конституирующее данное ИСС как систему. (В подобном случае вероятнее всего ожидать появления «низшего» ИСС, хотя при наличии у испытуемых соответствующих целей, ожиданий, опыта, установок возможно формирование «высшего».) На самом деле аналитическая интроспекция предполагает направленность осознания не на себя как субъекта, а на само психическое функционирование (бессубъектное): здесь объектом сознания становится не целостный объект (объект мира или сам человек), а его неинтегрированные части. Сам по себе процесс самопознания не ведет к индукции ИСС, как полагал Хант. Его представления об осознании себя как пути к ИСС верны не при обычном наблюдении за своей психической жизнью, а лишь при дезинтегрирующем (иначе ИСС возникали бы у нас всякий раз, когда мы задумывались бы о своем характере, желаниях, чувствах и т. п.). В действительности ИСС является следствием прекращения ориентации на привычное предметное окружение (например, на собственную личность), ухода от предметного мира (в том числе и внутреннего) и в случаях «высших» ИСС перехода к ориентации на другой предмет.

Коллектив авторов, Измененные состояния сознания. Хрестоматия, 2012

Третье направление современного переосмысления научных представлений о социокультурной реальности – новые акценты в анализе самопознания, самопонимания и заботы о себе. Сегодня происходит переосмысление категории «субъект»: от его понимания как самоидентификации, обнаружения в человеке активного начала к самоконструированию, поиску таких дискурсов и практик, в которых осуществляется раскрытие множественности вариантов динамики развития субъектности. Иначе говоря, можно сказать, что в рамках психологических исследований Я-концепции происходит смещение фокуса внимания ученых с определения Я как совокупности личностных качеств, обладающей «самосложностью» и «самопростотой» (Rafaeli-Mor et al., 1999), на такие способы конструирования Я, в которых разные его интерпретации становятся конкретными методами формирования субъектности. Родоначальником переосмысления «субъекта» можно считать М. Фуко, выделявшего два типа отношения человека к себе: определение того, чем он является на самом деле, обретение знания о своих сущностных чертах и создание такой формы субъектности, которой он до тех пор не обладал. Первое соответствует самопознанию, второе – заботе о себе (Фуко, 2014).

В. В. Знаков, Психология понимания мира человека, 2016

Сам факт данности и возможность усмотрения фактов делает феноменологию одинаково доступной как математике, так и психологии, как физике, так и биологии, т. е. любым наукам безотносительно к специфике их предметных областей. Представляя краткую оценку областей применения феноменологии, помимо упоминания исследований, описываемых термином «психология» (А. Бергсон, В. Дильтей, У Джеймс, П. Наторп), а также «экспериментальная психология» (в лице Е. Р. Йенша, П. Линке, М. Вертгеймера, Н. Аха, К. Миттенцвея, В. Келера, В. Штумпфа), Шелер упоминает и психиатрию. Называя работы Ясперса «К анализу ложных восприятий», «Феноменологическое направление исследований в психологии» и др., работы В. Шпехта «К морфологии галлюцинаций и иллюзий», а также собственные статьи «К феноменологии и теории чувств симпатии и о любви и ненависти», «О заблуждениях», «К психологии так называемой рентной истерии», Шелер пишет (по причине важности высказывания мы приводим его полностью): «В высшей степени стимулирующим было и то влияние, которое феноменология оказала на некоторых молодых психиатров. Ведь рассмотрение тех предметов иллюзий и галлюцинаций, которые более или менее сильно отклоняются от предметов нормального внутреннего и внешнего восприятия и представления, а также от предметов нормальных эмоциональных функций и актов, дает самые поразительные идеи для исследования сущностных конституент соответствующих нормальных комплексных актов, их предметов и их сущностно-необходимого строения. Весьма отчетливым становится здесь и сущностное различие понимания и объяснения, чужой душевной жизни и чужого поведения; чрезвычайно важную поддержку получают здесь и те исследования, которые имеют своей целью решение проблемы феноменологии способов данности чужой личности и чужого сознания»[232].

О. А. Власова, Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы, 2010

С. Эпштейн развивает представления о неосознаваемых психических процессах в так называемой «когнитивно-экспериентальной теории»[1] (Epstein, 1990). Согласно ей, люди автоматически конструируют имплицитную «теорию реальности», которая включает два основных блока: теорию собственного Я и теорию окружающего мира, а также репрезентации отношений между Я и миром. В теории личности Эпштейна интегрируются психодинамические и бихевиоральные теории, феноменологические представления о личности и современные когнитивные теории переработки информации (Epstein, 2003). Первое положение Эпштейна состоит в том, что люди постигают реальность двумя основными способами: экспериентальным (с помощью опыта) и рациональным. В данном случае Эпштейн предлагает метафору «сердце и голова», подчеркивая, что существует огромная разница между тем, как человек приобретает знание в случае интеллектуальной работы и в ситуации инсайта. Знания, полученные на лекции, усваиваются совершенно не так, как знания, полученные посредством опыта. Отличие информации, усвоенной экспериентально, состоит в том, что она имеет определенный эмоциональный заряд и фиксируется гораздо более прочно, чем информация, полученная в результате интеллектуальных действий.

М. А. Падун, Психическая травма и картина мира. Теория, эмпирия, практика, 2012

Вопрос о познавательных возможностях исторической науки оказывается ключевым для всего научного сообщества, для перспектив развития когнитивистики. Получение строгого, доказательного знания о человеке в истории, в свою очередь, зависит от того, имеет ли эта наука эмпирический объект. Существует только одна наука, предметом которой является исторически сложившаяся совокупность человеческой деятельности. Эта наука – история. Она рассматривает человека в его эволюционном единстве и в глобальном единстве сообществ. Иначе говоря, для того чтобы, с одной стороны, рассматривать процессы человеческого мышления в их основных фундаментальных параметрах и с другой – прослеживать динамику развития на протяжении всего исторического процесса, необходимо обращение к основной науке о человеке. Вне такого информационного охвата всех форм и способов человеческого мышления общая модель этого феномена не может быть репрезентативна по определению. Что же препятствует применению этого исторического подхода к пониманию проблемы человека? Этому препятствует традиционное представление о возможностях исторической науки, согласно которому эта наука не имеет эмпирической базы и, если продолжать логику данного подхода, вообще не имеет объекта, доступного познанию с помощью научных методов. Человек определяется нами как живая система, имеющая дополнительные (по сравнению с тем, что имеют другие существа) возможности. Информация, воспринятая из окружающего мира и преобразованная человеческим мышлением в идеи и понятия, сохраняется не только в памяти, как у других существ, но преобразуется в особую опосредованную форму, форму вещи.

О. М. Медушевская, Теория и методология когнитивной истории, 2015

Важную роль в межличностном познании играют психологические знания. В них зафиксирован соответствующий опыт субъекта. Разновидностью таких знаний являются так называемые социальные стереотипы. Они отличаются тем, что психологический опыт субъекта познания представлен в них в более или менее структурированном виде. Каждый стереотип воссоздает в себе довольно устойчивый комплекс личностных черт, особенностей внешнего облика и поведения человека, принадлежащего к определенной социальной группе: профессиональной, национально-этнической, половой, возрастной, ролевой и т. д. Примером может служить стереотип типичного учителя, лица кавказской национальности, женщины, матери и т. п. [26] [27] [28]. Социальные стереотипы очень важны на этапе знакомства с человеком, поскольку при дефиците психологической информации значительно ускоряют межличностное познание. В условиях реального общения они используются как своеобразные эталоны, с которыми мысленно соотносится каждый незнакомый человек. При этом на основе хотя бы его частичного соответствия какому-то из имеющихся у субъекта социальных стереотипов ему (познаваемому лицу) автоматически приписываются и все остальные входящие в него качества, что далеко не всегда соответствует истине. Поэтому с помощью механизма стереотипизации можно получить только приблизительное представление о другом человеке. В большинстве случаев процессы стереотипизации осуществляются на неосознаваемом уровне. Субъект осознает лишь их конечные результаты в форме соответствующих представлений о людях. Типичной ошибкой межличностного познания является склонность к излишнему доверию своим стереотипам.

К. М. Романов, Психологическая культура личности, 2015

Как показали непростые лингвистические изыскания, наиболее точным и адекватным предмету психологических исследований переводом понятия Self-Construal (Grace, Cramer, 2003) является «самоистолкование», а говоря более современным языком – «самоинтерпретация». Динамическая самоинтерпретация субъекта осуществляется на основе совокупности мыслей, чувств и действий, формирующихся и развивающихся у него во взаимоотношении с другими людьми. Западные психологи (DeCicco, Stroink, 2007; Singelis, 1994) теоретически и эмпирически выделили три типа самоинтерпретации. Взаимонезависимая самоинтерпретация реализуется в таком способе понимания себя, который проявляется в мыслях о своей уникальности, в осознании личностью себя как целостного и стабильного Я, отделенного от социального контекста. Взаимозависимая самоинтерпретация выражается в конструировании субъектом представления о себе как члене определенной социальной общности, в идентификации себя с группой, в понимании себя через соответствие нормам и ценностям группы. Металичностная самоинтерпретация изначально направлена на более широкий контекст психологического анализа, чем только внутриличностный и межличностный. Металичностная самоинтерпретация – это способ самопонимания, представляющий собой постановку вопросов, направленных на поиск смысла своего существования, своих поступков в системе координат, которая выходит за пределы личности и охватывает более широкие стороны человеческого существования, жизни, человечества и даже космоса.

Коллектив авторов, Принцип развития в современной психологии, 2016

Воображение является одним из важнейших процессов, способствующих «проникновению в сущность природы вещей». Отечественные психологи (Л. С. Выготский, A. B. Петровский, С. Л. Рубинштейн) различают два вида воображения: воссоздающее и творческое, теснейшим образом связанные между собой. Критерием различия выступают результаты деятельности. Продукты деятельности воссоздающего воображения – новые в опыте одного человека (субъективно новые), т. к. создание образов происходит на основе их словесного описания или визуальной внешней опоры (чертеж, схема). Продукты деятельности творческого воображения не имеют аналога в объективной действительности, они являются и объективно новыми. Важной особенностью воображения, по справедливому высказыванию С. Л. Рубинштейна, является определенный «отлет от действительности», когда на основе отдельного признака реальности строится новый образ, а не просто реконструируются и перестраиваются имеющиеся представления. Одним из важных моментов в исследованиях, посвященных воображению, является выяснение роли данного процесса в познании. Будучи тесно связано как с чувственным, так и с опосредованным познанием, воображение практически вплетается во все познавательные процессы, выступая в качестве интегративной функции. Как писал Л. С. Выготский, воображение надо рассматривать, как более сложную форму психической деятельности, которая является реальным объединением нескольких функций в их своеобразных отношениях.

Е. Г. Речицкая, Развитие творческого воображения младших школьников в условиях нормального и нарушенного слуха, 2014

• в-пятых, за пределы строгого различения реального и виртуального, физического и эндофизического (того, что идет от субъекта). Животные, осваивая окружающую их среду, испытывают ее, а одновременно и себя в этой среде, выбирая лучшее место для гнезда, отмечая свою территорию и т. д. Этот элемент случайности, незапрограммированности, случайных блужданий особенно характерен для молодых особей. Ребенок как познающий субъект, играя, пробует мир, не различая реальное и вымышленное, нереальное или могущее быть или стать реальным. Дикарь или туземец живет в измышленных им образах, для него вообще нет виртуальной реальности, но всё есть реальные события. «Первобытное мышление не привычно к представлению “как если бы”. Обычно оно его даже не понимает»[1]. Творящий ученый пролиферирует гипотезы, умножает проблемность мира, пробует разные пути решения проблемы, т. е. увеличивает разнообразие в поле поиска, тем самым нередко добиваясь решения научной проблемы. Вычленение общих характеристик функционирования сознания в онтогенезе и филогенезе человека, а также психики животных в процессе индивидуального развития особей и эволюции биологических видов, становится ныне важным аспектом интегративных, междисциплинарных аспектов научных исследований и получает название evo-devo-perspective.

Е. Н. Князева, Энактивизм: новая форма конструктивизма в эпистемологии, 2014

Представления о символическом мышлении и символической экспрессии имеют большое значение в психоаналитической теории объектных отношений (М. Клейн, Д. Винникотт и др.). Для представителей этого теоретического направления психоанализа характерно признание того, что первичные психические процессы имеют определенное приспособительное значение. Изучая отношения матери и ребенка, они обратили внимание на то, что символообразование как основа психической деятельности играет важную роль уже на раннем отрезке жизни, помогая ребенку адаптироваться к окружающей среде. В своей работе «О важности символообразования в развитии „Я“» Клейн (1968) утверждает, что символическое мышление является основой любого таланта. Соотнесение внешних объектов со своими переживаниями и фантазиями позволяет ребенку осваивать предметный мир, а художнику – творить. Она пишет, что «символы не только являются результатом фантазирования и сублимации, но и тесно связаны со способностью к взаимодействию с внешним миром» (Klein, 1968, p. 238).

А. И. Копытин, Современная клиническая арт-терапия. Учебное пособие, 2015

В предыдущем параграфе мы отметили, что основное своеобразие языковой знаковой системы состоит в том, что весь опыт человеческих контактов со своим окружением закрепляется в особого рода знаках – словах, позволяющих человеку классифицировать свой опыт, членя его на объекты и изменения, способные происходить с объектами. В основе данной возможности лежит способность человеческого воображения разлагать опыт на его составляющие и объединять их в стабильные комплексы свойств. Те комплексы свойств опыта, которые мыслятся как целостные единицы, тождественные сами себе и не изменяющиеся во времени, и являются объектами (I, table, tomorrow). Существование объектов обязательно предполагает существование изменений, которым данные объекты подвергаются во времени в процессе удовлетворения человеческих потребностей (go, eat, do). Знаковое представление опыта как образование моделей, основанных на взаимосвязи знаков-объектов и знаков-изменений, мы будем называть грамматикой. Отметим сразу, что в основе природы грамматических явлений лежит универсальное свойство живых организмов, о котором мы вели речь в начале этой главы.

И. В. Толочин, Учебник по лексикологии, 2014

Если же говорить о второй парадигме, рассматривающей сообщества как акторов, имеющих цели, желания и даже мысли, то, как уже отмечалось, найти подобные представления в современном научном знании затруднительно. Общим трендом можно считать приписывание ментальных состояний исключительно индивидам, но не надындивидуальным образованиям. Так, И.Ф. Девятко отмечает, что последние социологические версии субъективизма, согласно которым в качестве источника действия рассматривается некий холистский «сверхиндивид», обладающий «надындивидуальной волей», «исчерпываются, видимо, консервативной традицией в политической социологии» [4, 47–48]. В исключительных случаях можно найти лишь релевантные метафоры, за которыми, по-видимому, стоят скорее интуитивные, а не научные представления. Например, М. Дуглас, назвав свою работу «Как мыслят институты», подчеркивает, что на самом деле «институты не могут сами мыслить», однако институты определяют индивидуальное мышление, а принятие важных решений, как правило, происходит в рамках, заданных институтами [22, 8]. Другой, может быть даже более показательный пример, – это рассуждения о «столкновении цивилизаций» С. Хантингтона. Хотя под цивилизацией он понимает «культурную общность наивысшего ранга», подразумевающую высокий уровень культурной идентичности людей, однако очень часто С. Хантингтон пишет о цивилизациях как полноценных акторах, которые «реализуют свои экономические интересы» и «навязывают другим странам экономическую политику по собственному усмотрению» [9]. Скорее всего, приписывание этим коллективным акторам ментальных состояний – это метафора, которая, тем не менее, составляет ядро концепции[15]. Вероятно, именно поэтому идея «столкновения цивилизаций», будучи интуитивно ясной, получила распространение в неакадемических кругах.

Коллектив авторов, Обыденное и научное знание об обществе: взаимовлияния и реконфигурации, 2015

Следующий необходимый шаг – различение внутри общей сферы культуры (которая характеризуется созданием искусственной предметности, как вещественной, так и идеальной, и целенаправленной трансляцией ее результатов) более узкой области, характеризуемой особым типом смыслополагания. Можно заметить, что искусственный предмет всегда наделяется не только функционально-прагматическим смыслом, но и дополнительной значимостью, предполагающей представление (чаще всего – латентное) о «целом» и его смысле. Создание артефакта – это всегда то или иное истолкование реальности. При сотворении артефакта предполагается – сознательно или бессознательно, – что это будет часть какого-то целого, и целое, таким образом, постулируется. Своим существованием каждый артефакт как бы задает вопрос: «Каким должен быть мир, чтобы в нем было возможно и уместно мое бытие?» Независимо от намерений создателя или пользователя, любой артефакт имплицированно содержит в себе не только утилитарное решение конкретной задачи, но и момент интерпретации мира, который и составляет специфическую добавочную значимость артефакта, создающую культуру как целое. В обыденном словоупотреблении «культура» подразумевает как раз эту относительно узкую область полагания смысла, ценности и встраивания их в предметность.

А. Л. Доброхотов, Телеология культуры, 2015

Системная парадигма изучения способностей предполагает онтологический аспект рассмотрения проблемы на разных уровнях описания (физиологическом, психофизиологическом и т. д.). Справедливо предполагая, что развитие способностей – это развитие субстрата (не столько морфологически, сколько функционально), исследователи, работающие в данной парадигме, обращаются к дискурсу, характерному для описания сложных психофизиологических систем. Онтологический подход к проблеме способностей базируется на представлении о субстрате как своеобразном ментальном хранилище опыта человека, при этом интеллект определяется как форма его организации. Согласно теории М. А. Холодной, «интеллект по своему онтологическому статусу – это особая форма организации индивидуального ментального (умственного) опыта в виде наличных ментальных структур, порождаемого ими ментального пространства отражения и строящихся в рамках этого пространства ментальных репрезентаций происходящего» (Холодная, 1997, с. 165).

А. Н. Воронин, Дискурсивные способности. Теория, методы изучения, психодиагностика, 2015

Введение категории деятельности в психологию меняет точку отсчета, с которой начинается построение общей теории и конкретных методов анализа развития и динамики поведения личности. На смену традиционному пониманию человеческого «Я» либо как некоего интегрирующего психические процессы начала, либо «спрятанного под поверхностью кожи индивида», либо выступающего как идеальная метафизическая инстанция, приходят представления о нескончаемой веренице рождений человека как личности в процессе его движения в системе социальных отношений, осуществляемого в деятельности и общении. Акцентируя происходящий в психологии переход изучения проблемы личности в иную систему координат, А.Н. Леонтьев писал: «Личность… ее коперниканское понимание: я нахожу // имею свое “я” не в себе самом (его во мне видят другие), а вовне меня существующем – в собеседнике, в любимом, в природе, а также в компьютере, в Системе»[45].

А. Г. Асмолов, Психология личности. Культурно-историческое понимание развития человека, 2007

Выход за пределы этих онтологических представлений означает и выход к иным представлениям об энергии. Один из многих уроков, какие несет в себе история концепта «энергия», заключается в том, что введенное Стагиритом понятие оказалось несравненно шире и тех видов, в каких он его вводил, и того понимания, какое он развил для него. Понятие обнаружило редкостную, почти уникальную способность играть ведущую роль в самых различных онто-логиках и логиках «природы». С разделением и отдалением «метафизики» и «физики», пришедшим в Новое Время, едва ли не полностью разделились и трактовки энергии, присущие этим сферам, причем философская история энергии сложилась заметно более бледной и скудной. В современной научной мысли происходит, по существу, утверждение и закрепление энергии в качестве ключевого концепта, вполне совершившееся уже в дисциплинах физического цикла и все более распространяющееся в науках о человеке. Исподволь, совсем по-иному и более имплицитно, переоткрытие-переосмысление энергии, ведущее к возрастанию ее места и веса, происходит и в современной философии. Наша тема – один из моментов в этом процессе; а избранный нами путь, обращение к аристотелевой триаде, отвечает классическому философскому способу вхождения в проблему через возврат к истоку. Способ оказывается эффективен: в триаде можно найти более богатую логику, которая способна вести не только к уже известным позициям, но и к новому неэссенциалистскому дискурсу.

Коллектив авторов, Антропологические матрицы XX века. Л. С. Выготский – П. А. Флоренский: несостоявшийся диалог – приглашение к диалогу, -1

Представление социальное – система ценностей, идей и практик, предназначенная для ориентировки индивидов в социальном и материальном мирах, а также для облегчения интрагрупповых коммуникаций между индивидами. П. с. – ключевое понятие теории социальных представлений, сформулированной С. Московичи. П. с. имеет 2 аспекта – концептуальный (вербальный) и иконический (образный). Концептуальный аспект рассматривается в связи со знанием и с языком, иконический – подчинен концептуальному. Хотя можно отдать предпочтение слову по сравнению с образом, однако это не означает, что сам образ при этом исчезнет. П. с. рассматриваются двояко: 1) как продукты социального мышления; 2) как процессы, посредством к-рых конструируется реальность. Как социально-психол. механизмы они задают то, как индивиды думают и говорят о событиях и объектах, определяют то, как строится взаимодействие с ними. П. с. – не отражение объекта, но процесс его реконструкции и создания. Оно включает реконструкцию социально (культурально, исторически) разделенного знания и его создание и инновацию в индивидуальной активности. Эта двойственность П. с. как продукта и как процесса обеспечивает им вездесущность, статус образующих элементов социального мира в каждодневной жизни индивидов.

Коллектив авторов, Психология общения. Энциклопедический словарь, 2011

Однако при тщательном анализе теоретических систем нередко выясняется, что «субъективные» термины одной теории выступают логическими или семантическими эквивалентами другой «объективной», или наоборот. Одна из основных проблем, возникающих при сравнении теорий – это разные способы группировки или классификации переменных, на основании которых строятся гипотезы, законы, принципы и постулаты. Кто-то строит всю теорию, исходя из двух основных терминов, а кто-то использует три базовых понятия. Пример первой точки зрения – представление любой «реакции» как функции (в математическом смысле этого слова) от «стимула». Из этой классификации следует, что все явления – либо реакции, либо стимулы, или оба одновременно. Примером второй точки зрения служит объяснение «реакции» как функции от «окружающей среды» и «предрасположений». …Сравнив две системы, мы, вероятно, получим, что трёхмерная модель имеет больше преимуществ для общей теории коммуникации. Активный участник коммуникации, тот, кто непосредственно управляет её содержанием, мыслит именно в этих категориях. С точки зрения практики он подходит к управлению содержанием коммуникации (частью внешней среды аудитории) таким образом, что у аудитории возникают интересы и чувства (предрасположения), какие необходимы ему для достижения своих целей. То есть, в общем и целом, он получает нужную ему реакцию»[7].

Т. В. Науменко, Философия массовой коммуникации, 2013

Однако при тщательном анализе теоретических систем нередко выясняется, что «субъективные» термины одной теории выступают логическими или семантическими эквивалентами другой «объективной», или наоборот. Одна из основных проблем, возникающих при сравнении теорий – это разные способы группировки или классификации переменных, на основании которых строятся гипотезы, законы, принципы и постулаты. Кто-то строит всю теорию, исходя из двух основных терминов, а кто-то использует три базовых понятия. Пример первой точки зрения – представление любой «реакции» как функции (в математическом смысле этого слова) от «стимула». Из этой классификации следует, что все явления – либо реакции, либо стимулы, или оба одновременно. Примером второй точки зрения служит объяснение «реакции» как функции от «окружающей среды» и «предрасположений».… Сравнив две системы, мы, вероятно, получим, что трёхмерная модель имеет больше преимуществ для общей теории коммуникации. Активный участник коммуникации, тот, кто непосредственно управляет её содержанием, мыслит именно в этих категориях. С точки зрения практики он подходит к управлению содержанием коммуникации (частью внешней среды аудитории) таким образом, что у аудитории возникают интересы и чувства (предрасположения), какие необходимы ему для достижения своих целей. То есть, в общем и целом, он получает нужную ему реакцию»[7].

Т. В. Науменко, Массовая коммуникация как глобальный процесс, 2015

Какова же особенность этого, наступившего в начале XX века нового времени? Вместо императива полноты, устремляющего научную мысль к наиболее полному, всеохватному отображению объекта как системы, самодовлеющим образом господствовавшего в прежней, классической науке, все большую значимость стал обретать императив целостности. Полнота представлений об объекте недостижима, что сугубо математическими средствами, языком теорем подтвердил в начале 30-х годов Гёдель. Это означало, что вместо погони за «всесторонним» и «исчерпывающим» освещением объекта «во всех его связях и опосредствованиях» актуальным стало исследование его как целостности, обладающей тем или иным распределением его составляющих как подсистем, т. е. наделенного структурой (которая, как показал Н. Ф. Овчинников в своей книге «Принципы сохранения», есть инвариантный аспект системы), своей особой организацией, функциональным качеством. Симптоматичны в данном отношении сами названия книг некоторых именитых авторов[97]. На первый план выдвинулись проблемы меры и гармонии, ибо лишь внутренне гармонично организованные объекты могут отвечать критерию целостности, а значит и качества. Внутренняя, скрытая гармония сильнее явной, – заметил еще Гераклит. Проблемы же качества, наряду с проблемами сложности, в ряде научных работ неоднократно назывались главенствующими, ориентирующими в науке и практике текущего, XXI столетия[98]. И потому постижение законов внутренней гармонии сложных систем ныне стало в первый ряд насущнейших проблем.

Коллектив авторов, Инновационная сложность, 2015

Как уже отмечалось выше, лингвистический поворот, осуществленный философией в XX в., означал смену парадигмы – переход от философии сознания к философии языка. Для первой было характерно отношение к человеческому сознанию как к чему-то такому во внешнем мире, что можно отобразить в представлении и чем можно манипулировать; язык при этом считался моментом представления. Благодаря преодолению классической модели долингвистического сознания область знакового приобретает самостоятельное значение. На смену анализу субъект-объектных отношений приходит исследование отношений между языком и миром.

Е. В. Тимошина, Общая теория права. Учебник, 2017

В когнитивной психологии направленность каждого определения мысленных образов изменяется в зависимости от цели, применительно к которой используется данное описание образов. P. Финке,[17] чья работа направлена на изучение процессов поиска и воспроизведения информации с использованием мысленных образов, определяет их как «мысленное создание или воссоздание опыта (как в сочетании, так и в отсутствии непосредственной сенсорной стимуляции), который, по крайней мере в некоторых отношениях, подобен опыту реального восприятия объекта или ситуации». А. Паивио,[18] работы которого также связаны с областью исследования процессов обучения и памяти, предлагает определение, ориентированное на неврологическую деятельность: образы «используются для обозначения кода памяти или выполняют функцию медиатора, извлекающего пространственно сходную информацию, способную опосредовать внешние (поведенческие) проявления, и при этом они не обязательно переживаются как зрительный образ». A. Ричардсон[19] отмечает, что в данном определении содержится указание на необходимость различения вербальных и визуальных аспектов образного процесса. В рамках широко известной в когнитивной психологии теории двойного кодирования А. Паивио утверждается существование двух взаимодействующих подсистем памяти, одна из которых формирует и обрабатывает представления о невербальных предметах и явлениях, таких как образы, а другая предназначена для работы с речью.

А. И. Грушко, Мысленная тренировка в психологической подготовке спортсмена, 2016

Вместе с тем в достаточной степени очевидным и, на наш взгляд, не требующим специального обоснования является тот факт, что субъектом правопонимания всегда будет выступать человек. Это обусловливается тем, что образование понятия – способность, характерная только для человеческого сознания. В этом существенное отличие понятия от ощущений и представлений. «Ощущение и представление – отмечает известный венгерский философ-логик Б. Фогараши – это то, что общее у человека и животного; понятие – то, что имеется только у человека и связано с языком, с сигнальной системой языкового выражения».[20]

П. А. Оль, Правопонимание: от плюрализма к двуединству, 2005

Ученик В. фон Гумбольдта Г.Штейнталь, – в отличие от своего учителя, который рассматривал язык в его диалектике – и как процесс, и как готовую данность, и как часть психической деятельности человека, и как общественное явление, – понимал язык только как процесс. Г.Штейнталь писал о языке: «Он не покоящаяся сущность, а протекающая деятельность…Язык не есть нечто существующее, как порох, но процесс, как взрыв» (Steinthal, 1871, S.85). При этом он рассматривал язык исключительно как индивидуально-психическое образование. Механизм индивидуальной речевой деятельности Г.Штейнталь понимал так: «Мы должны ясно различать три момента, действующие при говорении: органическую механику, психическую механику и подлежащее выражению…понятийное или мировоззренческое содержание. Цель речи есть представление и отображение содержания с помощью психической и органической механики. Мы можем представить себе органическую механику в виде органа, психическую механику в виде органиста, содержание – в виде композитора» (там же, S.483). Обратим внимание, что для Г.Штейнталя «понятийное содержание» – это содержание индивидуального сознания, выявляемое путем самонаблюдения (интроспекции) (см. о Г.Штейнтале также Леонтьев, 1967, с.8 – 10)[7].

А. А. Леонтьев, Основы психолингвистики, 1997

Как отмечал Л. С. Выготский, исследование природы воображения представляет собой третий аспект по изучению психологии искусства. В научной литературе воображение рассматривается как свойство сознания, ориентированное на формирование новых образов. Помимо памяти, намерения, воли, решающее значение в креативном процессе имеет способность человека к соединению и раскрытию являющихся ему во фрагментарном виде обрывочных представлений о целостном образе. Структурирование художественного образа в единое целое осуществляется в ходе непосредственной работы с ним на листе или в танце, в процессе звучания или драматической игры. И такая возможность вытекает из способности человека к рефлексии, к самоанализу.

В. Н. Никитин, Арт-терапия. Учебное пособие, 2014

Семиотика и структурализм предлагают ряд вариантов трактовки природы художественного образа, исходящих из представления его как знаковой системы или структуры. Целостность порождается структурными связями, а исследователю предстоит установить наиболее значимые структуры, которые позволят наиболее адекватно понять изображение, а также место отдельных деталей в этой системе. В то же время парадоксальная произвольность таких попыток найти рационально выверенный смысл, подчас игнорирующий многочисленные исторические аспекты возникновения художественного произведения, показывают, что интерпретация художественного смысла есть незавершенный процесс и что намеренная фрагментация образа в целях его аналитического рассмотрения оказывается скорее методическим приемом. Однако для исследования проблематики соотношения части и целого существенным является факт, что в результате такой методики вскрываются новые смыслопорождающие уровни произведения.

Е. А. Кондратьев, Художественная деталь и целое: структурные и исторические вариации, 2010

Характерно, что при анализе различных проявлений внутреннего мира В.Д. Шадриков одновременно обращается как к низшим, так и высшим уровням психической активности, которые находятся в отношении взаимообратимости. Так, с появлением языка и речи мышление переходит, по его словам, в новое качество, позволяющее осознавать добро и зло; с этого момента и начинает формироваться человечность как главное отличительное качество человека. При этом, однако, истоки высших психических свойств (таких, как альтруизм, сострадание, жертвенность и т. д.) коренятся в биологических особенностях индивида и складываются на основе естественного отбора форм поведения, способствующих выживанию рода. В частности, обсуждение проблемы мотивации привело автора к очень важному выводу о том, что первопричина развития человека заложена в нем самом, а именно в механизме биологической мотивации. Более того, все многообразие социально и эстетически обусловленных потребностей развивается на основе потребностей биологических. В этом контексте вызывает большой интерес представление о биологических основаниях духовности, в частности, идея «изначального зла» («темной духовности») в человеке, которая, по мнению автора, имеет существенное значение для теории воспитания нравственной личности. Не менее важным является утверждение о том, что духовность, будучи тесно связанна с религией, является атрибутом не только веры, но и морали.

В. Д. Шадриков, От индивида к индивидуальности, 2009

В зависимости от оригинальности, новизны выделяют мышление репродуктивное (усвоение готовых знаний) и продуктивное (творческое). По форме мышление бывает наглядно-действенное, наглядно-образное и словесно-логическое. Наглядно-действенное мышление направлено на решение задач посредством внешних, практических действий. Наглядно-образное мышление опирается на представления или восприятие, так как задачи решаются посредством образов. Словесно-логическое мышление – это мышление понятийное, когда задача решается при помощи рассуждений. Форма мышления, посредством которой отражаются общие, наиболее существенные свойства явлений и предметов окружающего мира, называется понятием. Понятия подразделяются на общие (отличаются большим объемом) и конкретные. Общие понятия выражаются через конкретные, например, сажают не просто дерево как таковое, а конкретно березу, яблоню и т. д. Суждения подразделяются на общие, частные, единичные. Общие суждения содержат утвердительную или отрицательную информацию обо всех предметах и явлениях («у детей высокая переключа-емость внимания»). Частные – только о части предметов и явлений, включенных в понятие («дети этого класса хорошо танцуют»). Единичные – речь идет об индивидуальном понятии («Витя Иванов хорошо рисует»). Форма мышления, посредством которой сопоставляются и анализируются разнообразные суждения с целью получения нового суждения, называется умозаключением.

Н. А. Богачкина, Психология, -1

В зависимости от оригинальности, новизны выделяют мышление репродуктивное (усвоение готовых знаний) и продуктивное (творческое). По форме мышление бывает наглядно-действенное, наглядно-образное и словесно-логическое. Наглядно-действенное мышление направлено на решение задач посредством внешних, практических действий. Наглядно-образное мышление опирается на представления или восприятие, так как задачи решаются посредством образов. Словесно-логическое мышление – это мышление понятийное, когда задача решается при помощи рассуждений. Форма мышления, посредством которой отражаются общие, наиболее существенные свойства явлений и предметов окружающего мира, называется понятием. Понятия подразделяются на общие (отличаются большим объемом) и конкретные. Общие понятия выражаются через конкретные, например, сажают не просто дерево как таковое, а конкретно березу, яблоню и т. д. Суждения подразделяются на общие, частные, единичные. Общие суждения содержат утвердительную или отрицательную информацию обо всех предметах и явлениях («у детей высокая переключаемость внимания»). Частные – только о части предметов и явлений, включенных в понятие («дети этого класса хорошо танцуют»). Единичные – речь идет об индивидуальном понятии («Витя Иванов хорошо рисует»). Форма мышления, посредством которой сопоставляются и анализируются разнообразные суждения с целью получения нового суждения, называется умозаключением.

Аурика Луковкина, Психология. Шпаргалка, 2009

Для социологического подхода, в отличие от литературоведения, ввиду нацеленности на анализ социальных практик, действий, интеракций остается актуальным вопрос об онтологичности события: насколько мыслимо и употребимо понятие «реальные события», как референты породившей их реальности, первичные и независимые по отношению к нарративному дискурсу рассказа о произошедшем. Нам близка позиция деонтологизации, представленная в том, что «событие рассматривается как герменевтический конструкт для преобразования недифференцированного континуума сырых данных опыта или воображения в вербальные структуры, которые мы используем для того, чтобы говорить об опыте в наших повествованиях и таким образом его осмысливать» [Трубина. Нарратология…]. Переход от опыта к истории через событие Т. Шуман описывает так: «Истории, опыт и события есть различные сущности. Грубо говоря, опыт есть поток перекрывающих друг друга действий, которые образуют повседневную жизнь. События, в отличие от опыта, обладают потенциально идентифицируемыми началами и концами. Истории обрамляют опыт как совокупность событий. Истории есть одна из форм, которые преобразуют опыт в очерченные единицы с началами, концами и кульминациями, а события есть одни из таких очерченных единств. История есть представление события, поделенного на последовательно выстроенные единицы»[9]. Таким образом, под событием понимается способ категоризации опыта и его последующей дискурсивизации как оречевления.

Е. Ю. Рождественская, Биографический метод в социологии, 2012

Исследуя закономерности манипуляции внутренним миром личности, следует отметить особую роль воздействия – непроизвольного и преднамеренного – на образную сферу человека (Гостев, 2008, 2010, 2012б, в, 2014а). Действительно, учитывая масштаб воздействия на людей именно образной информации, изучение образной сферы человека как канала психоманипуляции является высоко актуальным, теоретически и практически значимым. В эпоху текстовой информации как основного канала получения знаний внутренний мир человека опирался на читаемое. Печатное слово приводило к образам, но это были образы воссоздающего воображения (отражающие идеи авторов печатного текста), проекции собственных представлений о мире, фантазии, мечты. Экранное воздействие сегодня дает мгновенную передачу готовых образов, порождает эффект непосредственного свидетельства, присутствия в неких ситуациях, сценах из жизни. Мы часто фиксируем агрессивное влияние навязанных образов имаго-символосферы на внутренний мир человека, факты его принуждения к пассивному восприятию реальности.

А. А. Гостев, Глобальная психоманипуляция. Психологические и духовно-нравственные аспекты, 2017

Наиболее известная ее экспликация представлена у Гегеля, который, вполне ясно осознав общественный, исторический и надперсональный характер мышления, должен был указать на некое активное начало, действующее в рамках сообщества как целого. В результате такого представления сообщество приобретает черты субъекта. Оно как бы мыслит и созидает новые формы, хотя делает это, конечно, не оно, а действующий в нем дух. Подобный ход мысли весьма типичен для XIX века, который оказался весьма щедр на измышление различных квазисубъектов. Наиболее популярны были, по-видимому, народ или нация. Но выделялись иные социальные группы или институты, такие, например, как класс, государство или культура. Подобный подход обладает определенной эвристической ценностью. Он, в частности, позволяет довольно эффективно исследовать историческую динамику форм мышления (что впервые продемонстрировал Гегель) или отношения социальных или этнических групп. Однако описание сообщества как субъекта может быть только метафорическим. Если не видеть границ подобной исследовательской методологии, легко перейти от рационального анализа к мифотворчеству, начав олицетворять социальные группы и институты, наподобие того, как в архаических мифах олицетворены стихии.

Г. Б. Гутнер, Риск и ответственность субъекта коммуникативного действия, 2008